…в архивах много полезного отыскать можно, в том числе и бланки паспортов, которые полагалось хранить пять лет даже после смерти владельца.

– Тебе не обязательно рассказывать.

– Нет. Наверное. Но… она сказала, что врать магам разума глупо. И что вы слишком любопытны, чтобы оставить вопросы без ответов. Я дам вам ответы, а вы от меня отстанете.

И Свят кивнул, принимая ультиматум.

– Мы ведь не сделали ничего дурного. Возле Савельевки, такая деревушка махонькая, Серафима Казимировна сказала, что караван обречен, если не пойдет другим путем. Но ее не послушали. Почему-то никогда ее не слушали. И… мы ушли.

– А они?

Дива пожала плечами.

– Откуда мне знать? Мы просто ушли. Надеюсь, она ошибалась.

– Она ведь была не просто ведьмой, так?

– Пророчицей, – согласилась дива. – Это я потом узнала. Она умела видеть вероятности. И пользовалась этим.

Свят мысленно выругался.

Ладно, ведьму упустить, но пророчицу, ту, чей дар встречается куда реже, нежели дар самого Свята? Ей были бы рады и в Ленинграде, и в Москве. Ее бы приняли с почетом и уважением. Ведьмы любят уважение.

И золото.

И яркую жизнь, от которой Серафима Казимировна взяла и отказалась, хотя не могла не понимать, что теряет. Или… наоборот, понимала слишком хорошо?

– Мы долго бродили. Потом осели в одном городке, который в тылу… и там продержались два года. Затем переехали опять. И снова… и уже когда объявили, что война закончилась, то сюда отправились.

Дива погладила себя по плечу, словно успокаивая.

– Здесь… она устроилась при больнице. Санитаркой. Она могла бы и больше, но сказала, что не хочет, что устала от людей, правда, потом все равно помогать стала. Я понимаю. Нельзя не помогать, – бледные кулачки сжались. – Просто… невозможно. Мне. И ей тоже. Ее сразу приняли, когда поняли, какой дар. Жили мы сперва у одной старухи, платили ей. Потом в бараке, а там уже и комнату ей дали.

– Ей?

– Сперва ей. Потом и мне… когда я пошла в медицинские сестры.

Ее голос едва слышно дрогнул, и Свят подумал, что это неспроста, что не все-то так гладко с этой квартирой и комнатой. Что наверняка выделили ее, пусть и по веским основаниям, но не без посторонней помощи, за которую пришлось платить.

– Серафима Казимировна… она говорила, что видела многое, что верить никому не след. И подозреваю, она и мне-то до конца не доверяла… а характер у нее… – дива едва заметно улыбнулась. – Как-то пьяный Толичка, когда только-только здесь появился, а Ингвара еще не было, в комнате его жила вдова полковника с тремя детьми… в общем, Толичка решил, что он тут главный. Бузить стал… не так, чтобы совсем уж, чтобы драться, но песни пел, кричал всякое… мешал всем. А когда просили уняться, то еще больше кричал… Серафима Казимировна тоже сперва попросила. Он же ее обложил матерно…

– И как?

Улыбка стала шире.

– От выпивки отворотило… начисто… он сперва даже не понял, в чем дело… все пытался, а только нюхнет – и плохело ему. Так он нос зажал и стопку опрокинул. Его так вывернуло… как понял, кричать стал, что заявление напишет, что жаловаться будет и вообще нас в милицию сдаст, как врагов народа. А Серафима Казимировна ему и сказала, что если он еще в неурочный час рот откроет, то не только пить не сможет, но и кое-чего другого… отсохнет вместе с руками.

Свят только крякнул.

– Толичка и заткнулся. Потом еще приходил прощения просить. Торт принес. И цветы. И… о чем-то долго с Серафимой Казимировной беседовал. Я в коридоре сидела. Выставили. И потом меня уже Натаниэлла Генриховна к себе позвала, с Эвелиной играть, хотя мы никогда-то особо не играли, и вообще…

– Это…

– Бабушка Эвелины. Она… она была хорошей, – дива обняла себя. – И, пожалуй, единственной, кто понимал, что Серафиму Казимировну, что меня, что… не важно…

Она тряхнула головой и поднялась.

Поправила платье.

Сцепила руки.

– Погодите, – Свят понял, что не желает, чтобы она уходила. И вовсе не потому, что ему необходима компания дивы. Ему просто необходима компания. Иначе…

…его война отличалась от той, которую видела эта девочка. А она, несмотря на рождение ребенка, так и осталась девочкой. Свят слышал, конечно, что долгоживущие и взрослеют куда медленней, хотя, может, и не в этом дело.

И…

Она просто стояла.

Смотрела.

Ждала.

И как ей было сказать, что если она уйдет, то Свят сам провалится в прошлое, а он не хочет. Он… пытался забыть, но и маг разума не способен на такое. Кого-то еще он бы заставил.

…заставлял.

А сам вот вынужден будет оказаться на опушке того безымянного леска подле безымянной деревни. Он вдохнет запах прелой хвои и разворошенной земли. Он увидит яму и людей, что стояли на краю ее. Он заставит себя поднять руку. И лейтенант, которого поставили командовать расстрелом, кивнет. Он, этот лейтенант, в отличие от Свята, сомнениями не маялся.

Он твердо знал, что дело его правое. А грязь? Какая война без грязи.

И Свят сделал вдох. И заставил себя попросить:

– Когда появились другие… все… кто первым?

– Первыми, пожалуй, Эвелина и ее бабушка, – вопрос диву не удивил, вот только она что-то да почуяла, уставилась своими глазищами, в которых теперь виделось Святу болото.

…обманчиво ровная трава, которая так и манит прогуляться.

Лай собак.

Бег.

И воздух, которого не хватает. Ноги вязнут. И слева Пашинский проваливается в топь, сразу и по грудь. Он с трудом сдерживается, чтобы не заорать. А собаки близко. И слышны уже не только они, но и голоса тех, кто идет по следу.

Попадаться нельзя.

– Когда мы появились здесь, они уже жили. И еще другие люди, но их я плохо запомнила. В первое время Серафима Казимировна вообще запрещала мне из комнаты выходить. А ее запирала… может, и не зря. Я только помню, что было очень душно. Людей здесь жило много. Куда больше, чем сейчас. Это потом уже расселять стали куда-то, а тогда… потом… потом появилась Тоня.

– Расскажите о ней.

– Что?

…не важно, лишь бы слушать, отодвигая тот миг, когда придется-таки встретиться с одиночеством и памятью.

– Что вы о ней думаете.

– Я? – дива несказанно удивилась.

– Вы. Какая она?

– Деловитая, – дива ответила не сразу. – Серьезная. Она учится на вечернем. Хочет пойти в педагоги и у нее выйдет. Я думаю. У нее много терпения. А чтобы быть педагогом, терпение необходимо. Пока она работает проводницей, но это не для нее.

– Почему?

– Тоня… ей нужен покой и стабильность, а не постоянная дорога.

– А ее жених?

Дива прикусила губу и задумалась уже надолго, но потом покачала головой.

– Не знаю. Сюда она его не приводила. Да и… мы не подруги, чтобы обсуждать или вообще… разговаривать. После Таси поселился Толичка. Он бестолковый. И врет много.

– О чем?

– Обо всем. О том, что звезда. И что в Москву его зовут. О том, что служил… хотя это он до того, как Ингвар появился, всем говорил, а потом замолчал, будто забыл вдруг. Поэтому я думаю, что не служил. И раньше никто-то уличить не мог… Толичка… он опасный.

Интересное мнение.

А взгляд не теплеет, он пронизывает, как тот ветер… мокрая одежда. Болотная вода черна, а еще она ледяная, и Свята бьет озноб.

У него почти получилось.

У него…

– …он боится сильных, но стоит проявить слабость… – голос дивы донесся издалека, избавив от необходимости вспоминать еще и это. Свят знал, что так легко отделаться не выйдет, но, пока длится разговор, у него еще есть время.

– …Ингвар вот просто сильный и никого не боится. Он сильный внутри. И подлости в нем нет. Если бы он не был женат, я бы его выбрала.

– Что?

Переход был столь неожиданным, что стекло памяти треснуло, оставив Святу легкое чувство незавершенности.

– Мне все равно придется выйти замуж, – спокойно и как-то обреченно сказала дива. – Но на этот раз я своих ошибок не повторю.

Свят не поверил.

У него вот не получилось.