Мой пульс стучит у меня в ушах, когда она дрожит, ее пальцы обхватывают мои запястья, там, где я держу ее. Глубина ее глаз молит о понимании, о снисхождении, о гребаной помощи.

— То, что ты делаешь прямо здесь, пытаясь убедить себя, что тебе не место среди людей, которые тебя любят, звучит как — прощай, Дженни, и я ненавижу это. Я не буду с тобой прощаться.

Ее губы приоткрываются в крике, когда мой рот обрушивается на ее, и она прижимается к моей груди, когда я притягиваю ее ближе, где, как мне кажется, нам обоим самое место.

Но ее мозг в замешательстве, а сердце устало, так же как и мое, когда я ушел от нее три недели назад, когда не знал, в какую сторону повернуть.

Вот почему полчаса спустя она обещает, что вернется, что это не прощание, когда она прижимается своими губами к моим.

Пока прощай — последнее слово, которое выпадает из ее уст, как она исчезает с ее сумкой через плечо, и мое сердце на полу.

ГЛАВА 41

Здесь намного холоднее. Суровый, пронизывающий ветер безжалостно хлещет каждую открытую часть кожи, пока ты не почувствуешь одновременно онемение и жжение. Это колючее, неприятное ощущение заставляет меня морщиться. С раздражением подношу телефон к лицу и открываю список плюсов и минусов Торонто, добавляя в колонку минусов: “адский холод”.

Для человека, который провел в городе всего час, список пугающе длинный.

●Нет Гаррета

●Нет мамы, Картера, Оливии, Хэнка, Кары

●Никаких детских поцелуев

●Нет Дублина

●Нет танцевальной студии

●Работать на кого-то другого и следовать правилам

●Никакого караоке с Картером

●Никакого горячего шоколада с Гарретом

●Никаких танцевальных батлов с Гарретом

●Никаких медленных танцев на кухне с Гарретом

●Никаких щекоток спины с Гарретом

●Никаких объятий с Гарреттом

●Адский холод

У меня не так уж много причин делать что-либо, кроме как оставаться в Ванкувере.

Мой взгляд опускается на плюсы.

●Меня здесь никто не знает.

Но для меня это заманчивая причина уехать, даже если она немного пугает.

Комок подступает к моему горлу при мысли о том, что я не смогу поехать к маме, прижаться к ней на диване и посмотреть фильм, когда захочу.

Мой телефон жужжит, а сердце колотится так, словно надеется, что это может быть Гаррет, хотя я просила немного побыть наедине.

Эмили: Красное или белое безалкогольное вино? У тебя уже есть немного игристого.

Я: Что?

Эмили: Девичник?

Я: О черт. Мне так жаль. Я забыл. Я в Торонто на собеседовании.

Эмили: Фу.

Эмили: Я имею в виду, круто, следуй зову сердца и все такое. Но есть ли это в Торонто?

Появляется фотография, и мой экран заполняют сморщенный нос Эмили, сложенные губы и скошенные глаза.

Я: Это форма для черлидинга?

Эмили: Да, собираюсь принимать гостей/заняться кое-чем приятным * подмигивающий смайлик*

Хихикая, я возвращаюсь к своему списку.

●Нет Эмили

…

●Нет Гаррета. Нет Гаррета. Нет. Блять. Гаррет.

Болезненный вдох слетает с моих губ, когда я прижимаю телефон к груди, тяжесть того, что я могу потерять, заставляет меня глубже зарыться в подушки дивана, в котором я свернулась калачиком.

Я выглядываю в окно своего гостиничного номера, словно ответ прячется где-то среди небоскребов или оживленных улицах, где город несется своим чередом. Это суматоха, но завораживающая — словно наблюдаешь за стремительным танцем, где все двигаются в унисон, несмотря на кажущуюся суетливость их движений, в этой игре где нужно брать и отдавать.

Вот только там нет ответа, никакого знака, указывающего мне, какой путь выбрать. Просто сплошной хаос, который в точности отражает текущее состояние моего мозга: хаотичность.

Мне всегда нравился город, яркие огни, то, как все оживает ночью. Но есть кое-что, что стоит сказать о тихом утре с видом на горы, море сосен, окрашивающих горизонт, о том, как они танцуют в ряби воды, которую обрамляют.

Здесь, в Торонто, так громко, что ты едва можешь думать. В северной части Ванкувера твой разум принадлежит тебе. Я просто не уверена, что хуже. Когда ты из тех, кто колеблется между чрезмерным анализом и необходимостью отвлечься, и у того, и у другого есть свои преимущества.

Со вздохом я встаю со стула, чтобы подготовиться к собеседованию.

Я потратила три часа, примеряя наряды для Гаррета, только чтобы он каждый раз решал, что они не подходят, и их нужно немедленно снять. В итоге так и происходило, поэтому выбор одежды занял целых три часа. В конце концов он выбрал первый наряд, который я примерила, — маленький говнюк. Так что я надеваю свои расклешенные брюки и белую блузку, заправляя ее в высокий пояс, а образ завершаю любимыми черными ботильонами. Я вытаскиваю резинку из косы, провожу пальцами по волосам, чтобы волны свободно падали на плечи, и заканчиваю несколькими быстрыми мазками туши и лёгким оттенком на губах. Гаррет помог выбрать и это.

По крайней мере, мне так кажется. Я протестировала каждый оттенок, оставляя отпечатки помады на его прессе. Все его ответы были смутными, но больше всего он задохнулся, когда я поцеловала его разгоряченную кожу. Тогда я поняла, что это был правильный выбор.

Это, конечно, не имело никакого отношения к тому, что эти следы располагались так низко на его торсе, прямо над поясом нижнего белья. И определенно не имело ничего общего с тем, что эти губы обхватили его член десять секунд спустя.

Жаль, что я не послушала его насчёт пальто, потому что, выходя на улицу, я тут же начинаю проклинать себя за то, что проигнорировала его предупреждение. Он настаивал, чтобы я взяла тёплое пальто на всякий случай, но вместо этого я стою здесь в своём красивом сиреневом пальто, которое идеально подходит для западного побережья, но совершенно бесполезно в здешнем холоде.

— Ну и дура, — бормочу я, забираясь в ожидающий меня Uber.

Дорога туда должна была занять всего десять минут, но у нас уходит тридцать. К счастью, я все спланировал заранее; пробки в Торонто — это настоящее дерьмовое шоу.

— Большое тебе спасибо, Мэнни, — говорю я своему водителю, выходя из машины.

— Удачи тебе на собеседовании, Дженни! — кричит он в открытое окно.

Здание передо мной не такое уж высокое, но когда я смотрю на него, оно кажется огромным, как решение, которое давит на меня, тянет мое будущее во все стороны, как тряпичную куклу. Нерешительность клубится у меня в животе, вызывая боль, и мой взгляд блуждает по пространству в поисках места, где можно присесть, перевести дыхание.

— Я не знаю, что делать, — бормочу я, расхаживая по дорожке. Дурное предчувствие сжимает мою грудь, и мое сердце учащенно бьется. Я прижимаю к ней руку, как будто могу остановить бешеную гонку. — Я не могу этого сделать. Что я здесь делаю?

Мой телефон звонит один раз, затем второй раз, и мир замирает, когда крошечный медвежонок освещает мой экран.

Медвежонок: Я знаю, тебе нужно пространство, чтобы принять это решение самостоятельно, но я не мог позволить тебе войти туда, ничего не сказав сначала.

Медвежонок: Ты можешь это сделать. Ты заслуживаешь этого. Ты заслужила это. Если ты этого хочешь, все, что тебе нужно сделать, это протянуть руку и взять это. Я горжусь тобой, Дженни, и, несмотря ни на что, ты всегда будешь моим лучшим другом, а я всегда буду твоим надежным пристанищем.

Подлая слеза предательски вытекает из моего такого же подлого слезного протока, оставляя за собой подлую дорожку на моей, в общем-то, не такой уж подлой щеке. Я быстро смахиваю ее, шмыгая носом, и перечитываю его сообщение раз, другой, а потом и третий — просто чтобы окончательно в этом убедиться.

Успокаивающе вздохнув, я убираю телефон, поднимаюсь по ступенькам и распахиваю двери.