Тяжесть спадает, когда Дженни расспрашивает меня о моих сестрах, о том, чем мы занимались. Она смеется и улыбается, и я наслаждаюсь каждой из улыбок, которыми она меня одаривает, пока сижу здесь и думаю об этом гребаном слове на букву «Д», о ярлыке, который я поторопился на нас навесить.

Друзья.

О чем, черт возьми, я думал?

ГЛАВА 19

Я все жду, когда Рождество без него станет легче, но тоска работает иначе.

Я даже не знаю, есть ли у горевания правила, знаю лишь, что оно почти всегда ощущается иначе от ожиданий. Думаешь, что знаешь, чего ожидать, потому что уже проходила через это в прошлом году, и в позапрошлом, и за год до этого. На этот раз ты будешь готова. Верно?

Горевать не так просто. Это гребаная мясорубка.

Мое сердце разбито, в нем глубокая, тупая боль, которая не утихает, даже когда я устраиваюсь поудобнее под одеялом, крепче прижимая к себе рамку с фотографией меня с папой, всем сердцем желая еще одного Рождества с ним.

Мой телефон жужжит, и я засовываю его под подушку, не готовая натягивать улыбку, которая сегодня кажется особенно пустой.

Но телефон продолжает жужжать, снова и снова, пока я не выдергиваю его, принимаю звонок, прежде чем понимаю, что это FaceTime, и довольно агрессивно рычу:

— Что?

Гаррет моргает. Он ухмыляется.

— И тебе счастливого Рождества, солнышко. Господи Иисусе, кто нагадил тебе в кукурузные хлопья этим утром?

Я не знаю, как этому мужчине удается это делать, но я выдавливаю улыбку. Маленькую, совсем крошечную. Но чем шире становится его улыбка, тем шире становится моя, и вот я уже закатываю глаза и смеюсь.

— Прости. Я не посмотрела, кто это, прежде чем ответить.

— Прошлой ночью ты заснула на мне, так что я хотел…

— Ты разговариваешь по телефону со своей деееевушкой? — дразнит голос.

— Брысь отсюда, Габби! — Гаррет швыряет подушку, и даже с захлопывающейся дверью я слышу пронзительное хихиканье Габби. Он вздыхает, проводя пальцами по своим спутанным волосам. — Она называла тебя моей девушкой последние три дня.

— Тогда лучше объясни ей все как есть. Скажи ей, что у меня не было выбора, когда мой брат стал хоккеистом; я не стану добровольно встречаться с кем-то из них. Однажды она поймет.

Он отворачивается, потирая затылок.

— Да, ну, Габби невозможно приручить. Она говорит и делает все, что хочет, вроде тебя.

— Ах, так тебя окружают сильные, властные женщины.

— Что-то типа того, — говорит он, выдыхая. — Главное добавь в этот ряд «дикие».

Я прищуриваюсь.

— Ущипну тебя за это, когда увижу в следующий раз.

— Нет, я просто свяжу твои руки за спиной, чтобы твои скрюченные пальцы не могли ко мне приблизиться. Плюс, — он поднимает одну руку, напрягая бицепс, и игриво рычит, — это тело было создано богами. У меня нет ни грамма жира, чтобы его можно было щипать.

— Вы, хоккеисты, все одинаковые: дерзкие засранцы. — Я не буду касаться того факта, что мои женские части покалывает при мысли о том, что он свяжет мои руки за спиной. Но, например… может, в будущем, я захочу попробовать.

— Ты не можешь ставить меня в один ряд с остальными. Я в отдельной лиге.

Не могу сказать, что я действительно не согласна. Гаррет совсем не похож на игроков из новостей. Он похож на мягкую булочку с корицей. Многие женщины ухватились бы за шанс заполучить такого мужчину, как он.

Я отбрасываю эти мысли подальше, потому что предпочитаю не обращать внимания на то, что в итоге мне придется попрощаться с единственными значимыми отношениями, которые у меня когда-либо были, с самой глубокой, искренней связью, которую я нашла с человеком. Прощания — отстой, и я совсем не готова к прощанию с Гарретом где-то в обозримом будущем.

— Что ты вообще до сих пор делаешь в постели? — Спрашивает Гаррет.

— Ты тоже все еще в постели, — замечаю я.

— Я вернулся в постель. Мы уже выпили кофе, позавтракали и открыли подарки.

— Но на тебе нет рубашки.

— Хотел порадовать твой взгляд.

Я от души смеюсь, и это приятно.

— Окей, красавчик.

— Ты тоже можешь снять свою, если хочешь.

— Мы не будем заниматься сексом по телефону в утро Рождества, когда ты в одном доме со своей семьей.

Он проводит ладонью по груди и вздыхает.

— Не вини парня за то, что он попытался. Но серьезно, ты можешь кое-что для меня сделать? Мне нужно, чтобы ты забежала ко мне на минутку.

— Но я в постели! — Я откидываю одеяло и направляю телефон на свою флисовую пижаму с собаками в костюмах Санты. — В пижаме!

Его пристальный взгляд скользит по мне, брови удивленно изгибаются.

— Ты действительно оставляешь много пространства для воображения, не так ли?

— Заткнись, осел. — Я выскальзываю из кровати и потягиваюсь, зевая. — Хорошо, я схожу. Но я пойду в этом виде, и я не надену лифчик.

— Дженни без лифчика — моя любимая Дженни.

Я поднимаюсь на лифте в пентхаус Гаррета и набираю код от двери, который он диктует. Здесь светло и душно, утреннее солнце заливает пространство золотистым светом. Разноцветные огоньки мерцают на рождественской елке, привлекая мое внимание. Прошло так много времени с момента ее украшения к Рождеству, мне даже в голову не приходило поставить собственную.

— Под елкой есть коробка, — говорю я, замечая подарок, завернутый в коричневую подарочную бумагу с блестящими красными оленями, с экстравагантным золотым бантом наверху. Я верчу в руках наши снеговички, улыбаясь при виде инициалов рядом с нашим возрастом. — Ты же не забыл подарок для одной из своих сестер, не так ли?

— Нет. Просто хотел быть с тобой, когда ты будешь открывать свой подарок.

Мой взгляд падает на телефон, натыкаясь на мягкую улыбку Гаррета.

— Что?

— Подарок для тебя, Дженни.

Я опускаюсь на колени перед подарком. Конечно, на карточке написано «Солнышко». В моем горле образуется ком, тугой и тяжелый, я не могу его проглотить.

— У тебя есть для меня подарок? Но я… я ничего не купила для тебя. Я не знала… Я…

— Прекрати. Я уверен, что это переходит черту в дружбе с привилегиями, но я хотел тебе кое-что подарить. Так что давай, открывай.

Я скрещиваю ноги и ставлю телефон так, чтобы Гаррет мог меня видеть. Мои руки слегка дрожат от возбуждения и нервозности, когда я заглядываю внутрь. Я провожу пальцем по краю ленты, прежде чем потянуть, смотрю, как бантик распадается, затем быстро разрываю оберточную бумагу.

Когда я открываю коробку, из моего горла вырывается смешок, и я вытаскиваю первый предмет.

— Чтобы мы могли устраивать танцевальные баттлы, — говорит Гаррет, наблюдая, как я верчу в руках видеоигру Just Dance.

— Я уничтожу тебя. Твое эго готово к этому?

— Может, я практиковался.

— Тренируйся сколько хочешь, Гаррет, я все равно похороню тебя заживо. — Я откладываю игру в сторону и достаю толстовку, снова смеясь, когда читаю серебристую надпись на ней. — Блестящая личность? Серьезно?

Он плохо скрывает, насколько забавным он это считает, потому что хихикает и дрожит от смеха.

— Поняла почему? Потому что ты такая приятная и сладенькая.

— Угу. — Следующий предмет — тоже одежда. Голубо-фиолетовый комбинезон из ультрамягкого флиса, спереди застегивающийся на молнию. Когда я замечаю надпись на заднице, смех Гаррета переходит в истерику.

— На попе написано «ангел», — хрипит он. — Ангел.

— Невероятно. Да ты в ударе сегодня, да?

— Прости меня. — Он смахивает слезу. — Я ничего не мог с собой поделать. К тому же они супер обтягивающие, так что твоя попка в них будет безупречна. — Он снова вытирает оба глаза и тяжело выдыхает, пытаясь взять себя в руки. Оба действия раздражают меня, но, хоть убей, я не могу перестать улыбаться. — Есть еще один.

Я вытаскиваю из коробки тонкую серебряную палочку с прикрепленными к головке когтями, которые делают ее похожей на какую-то удлиненную вилку.