— О, Гаррет. — Она жалостливо и шутливо смеется, похлопывая меня по груди. — Давай не будем увлекаться. Мужчины не вибрируют.

— Может, и нет. — Мой язык скользит за ее ухом. — Но настоящие мужчины заставляют тебя вибрировать.

Хихикая, она прижимается ко мне и вскоре крепко засыпает в моих объятиях. Я включаю Netflix, говоря себе, что разбужу ее позже и провожу домой. Но чем дольше я лежу здесь, тем больше мне не хочется отпускать ее.

Она сногсшибательна, как захватывающий дух шедевр: каштановые волны выбиваются из косы, рассыпаются по шее, темные ресницы обрамляют розовые щеки. Я не знаю, что ей снится, но чем больше она морщит носик во сне, чем чаще она счастливо вздыхает и улыбается, тем больше я молю Бога, чтобы это был я.

Я не могу удержаться от того, и беру свой телефон, нажимаю на красную кнопку «запись». Я хочу видеть это лицо именно таким, какое оно есть прямо сейчас, когда захочу, и через час я посылаю правила к черту. Я выключаю телевизор и погружаюсь в темноту, крепче прижимая Дженни к себе.

Ее рука скользит вверх по моей руке, пальцы погружаются в мои волосы.

— Гаррет? — шепчет она. — Мне уйти?

— Останься.

Я жду, что она начнет спорить, скажет, что это плохая идея. Но вместо этого, после мгновения, которое, кажется, длится вечно, она просовывает свою ногу между моими.

— Я подумала, ты сказал, что я храплю.

— Не-а, ты сегодня во сне очень милая. Я снял видео, чтобы в следующий раз напомнить себе, когда ты будешь бесить меня.

Она смеется, затем замирает.

— Что?

— Видео. Не волнуйся, я его спрятал.

Она вскакивает, чуть не ударяя меня по лицу, когда наваливается на меня, включая лампу, которая заливает комнату светом, заставляя меня щуриться.

— Удали его.

Я тру глаза кулаками.

— Что?

— Удали его. Сейчас же.

— Там ничего не видно. Это просто твое лицо. Ты вытворяешь эту милую штуку своим носиком, морщишь, как кролик, и продолжаешь улыбаться, и— Господи, Дженни, аккуратнее. — Ее колено едва не задевает мои яйца, когда она переползает через меня. Она вырывает мой телефон из зарядного устройства, лихорадочно просматривает мои фотографии в поисках видео.

— Где оно? — Она прижимает это к моей груди. — Удали его. Прямо сейчас.

— Хорошо, Дженни. Я удалю его. Успокойся.

— Не говори мне успокоиться. — Она мечется по комнате, хватая свое нижнее белье и неуклюже натягивая его обратно. — Ты не можешь снимать кого-либо на видео без их разрешения, Гаррет! О чем, черт возьми, ты думал?

О чем я думал? Я думал, что хотел бы чувствовать, что она рядом со мной, когда в следующий раз окажусь за сотни миль от нее.

— Наверное, я не думал, — это неубедительное оправдание, которое я предлагаю, скатываясь с кровати. Я показываю ей свой телефон, удаляя видео. — Вот. Оно исчезло. — Она натягивает рубашку через голову, и я следую за ней в коридор, обхватив руками яйца и жалею, что прямо сейчас я голый. — Что ты делаешь?

— Ухожу.

Я потираю висок, прямо там, где начинает болеть голова.

— Я думал, мы собирались… ты собиралась… остаться?

— Мы не ночуем, Гаррет. У нас есть правила.

Пульс грохочет у меня в ушах, когда она застегивает джинсы и надевает обувь.

— У нас не обязательно должны быть правила. Мы не… мы можем… — Черт Я дергаю себя за волосы. Ну вот, я снова начинаю. Не так уж трудно вести разговор. Я просто хочу, чтобы она осталась. Я просто хочу ее. — Дженни—

— Это была ошибка. — Она бормочет слова про себя, но я слышу их, и они причиняют боль.

— Из-за видео? Я не понимаю.

Дженни собирает свои вещи и распахивает дверь. Я протягиваю руку, обхватывая пальцами ее локоть.

— Подожди, Дженни…

— Не прикасайся ко мне! — Ее лицо пылает, глаза пронзают, когда она поворачивается ко мне, грудь вздымается с каждым неровным вдохом. Ее взгляд мерцает, когда в нем проносятся тысячи эмоций, и я не узнаю ни одной, кроме разбитого сердца, и предательства глубоко внутри. Я могу видеть их, но не понимаю их. — Я не должна была тебя впускать. Мне лучше одной.

Ярость закипает в моей груди и разливается по венам, кулаки сжимаются по бокам, когда я осознаю слова. Она сожалеет об этом. Сожалеет обо мне. Ее прошлая обида управляет ее жизнью, и я устал сидеть сложа руки и позволять этому происходить.

— Это чушь собачья, и ты это знаешь, Дженни. Никому не лучше быть одному.

Я наблюдаю за всем этим в замедленной съемке, за тем, как ее глаза тускнеют, огонь в них гаснет, сменяясь на пустоту, которой я раньше не видел, на отстраненность, которая заставляет ее чувствовать себя далекой от всего мира, когда она закрывается от меня гораздо сильнее, чем когда-либо.

— Мне лучше, — отвечает она, и захлопывает дверь.

— Черт. — Я поднимаю штаны с пола. — Черт. — Я направляюсь на кухню и наполняю стакан водой, быстро осушаю его, затем наполняю снова. Я перешел от состояния блаженства к состоянию осознанности всего за две минуты.

Достала меня, блять, до чертиков. Ей нравится все контролировать, вести себя так, будто она командует, но я отказываюсь позволять ей решать это. Она продолжает говорить себе, что я кто-то другой, убеждает себя, что не может доверять мне, точно так же, как она не должна была доверять людям, которые сломали ее.

Но я не они.

Я не хочу ломать ее. Я хочу показать ей, что она уже цельная. Я хочу быть ее лучшим другом, человеком, к которому она приходит, когда ей нужна помощь, как она сделала это сегодня. Я хочу быть тем, кому она откроется, не сдерживая себя. Я хочу, чтобы она показала мне все это, а я обещаю сохранить все ее части в безопасности.

Я знаю, что после всех этих лет она так устроена, приучена верить, что никто никогда не сможет захотеть ее за все, что в ней есть. Она думает, что в своем пузыре ей безопаснее, что она не пускает людей, которые могут причинить ей боль, но, в конце концов, она только причиняет себе еще больше боли.

Она полна решимости скрывать часть себя, одержима тем, чтобы держать меня вдали.

Это действительно иронично, потому что она ненавидит находиться вдали. Прямо сейчас она сама помещает себя туда.

Так что, может быть, именно поэтому я ошеломлен, когда раздается стук в мою дверь ни свет ни заря, когда я стою в своей гостиной, наблюдая восход солнца с чашкой кофе в руке, в отчаянной попытке избавиться от головной боли, вызванной неразберихой в моем мозгу, полным отсутствием сна, после того, как я сел на свой диван и напечатал пятьдесят текстовых сообщений, так и не отправив ни одного из них.

Потому что, когда я открываю дверь, Дженни стоит там в клетчатых пижамных штанах и моей толстовке с капюшоном, густые волосы заплетены в ее фирменную неряшливую косу, перекинутую через плечо, гладкая кожа на ее лице обрамлена выбившимися локонами.

Ее холодные голубые глаза покраснели и выглядят измученными, разбитыми, а подбородок дрожит, когда она смотрит на меня.

— Прости, Гаррет.

Слова отрывистые и хриплые, и когда мои руки раскрывается, она бросается ко мне, пряча лицо в моем плече, дрожит в моих объятиях, и я знаю: мое сердце никогда не билось так сильно из-за другого человека.

ГЛАВА 25

Дверь еще даже не успела захлопнуться, а я уже знала, что вернусь.

У меня не было ни капли сомнений, когда я проходила лифт и бежала вниз по лестнице, когда я отпустила иррациональный гнев и позволила горю взять верх, когда слезы текли по моим щекам, в сотый раз затуманивая зрение.

Иррациональный гнев, потому что Гаррет — не тот, на кого я злюсь, и он не заслуживает принимать это на себя.

Горе, потому что я просто отказываюсь от этой гребаной борьбы. Я так много потеряла, слишком много. Упускала отношения, что могли что-то значить, избегала интимных связей, прятала такую большую часть себя, настолько долго, что начала забывать, где ее запрятала.