Я беру его лицо в свои ладони.

— Прости, что я пропустила твои звонки. Теперь я здесь. Твои сестры любят тебя, Гаррет. Я точно знаю, — я убираю волосы с его лба. — Должно быть, это тяжело, когда вы так далеко друг от друга. Ты это исправишь.

Его глаза впились в мои.

— Что, если это невозможно исправить?

— Все можно исправить.

Он опускает голову.

— Я не так уж уверен в этом, — его голос понижается настолько, что я едва слышу его следующие слова. — Особенно когда вы не на одной стороне, — он сокрушенно выдыхает, проводя пальцами по волосам. — Или даже не читаете одну и ту же чертову книгу (прим. в оригинале используется «be on the same page»)

Почему у меня такое отчетливое ощущение, что речь идет не только о его сестрах?

Прежде чем я успеваю спросить, он высвобождается из моих объятий и выходит из машины. Не говоря ни слова, он берет мою руку в свою большую ладонь, поднимает меня с сидения и ведет к лифту. Все кажется туманным и большим, сбивающим с толку и подавляющим. Он слишком тихий, и я не могу подобрать нужных слов, чтобы заполнить пустоту, унять его боль и сделать все лучше и безопаснее.

Но я что-нибудь придумаю и начну с того, что приготовлю ему большую кружку горячего шоколада, как он всегда делает для меня.

За исключением тех случаев, когда я подпираю бедром дверь и скидываю туфли, Гаррет не следует за мной. Он стоит в коридоре, засунув руки в карманы, и смотрит в пол.

— Я не собираюсь заходить, Дженни.

— Что? Почему? Я приготовлю горячий шоколад. Мы можем заказать ужин. Или я могу… думаю, у меня есть все необходимое для приготовления спагетти. Я могу приготовить спагетти на ужин. Просто скажи мне, чего ты хочешь, — я ненавижу все, что касается отчаяния, звучащего в моем тоне, его вкуса, боли, заставляющей меня чувствовать себя слабой, как будто я нуждаюсь в нем.

Но я думаю, что нуждаюсь, потому что я действительно не находила себя, пока не нашла его.

Его глаза поднимаются на мои, усталость крадет их блеск.

— Я думаю… Я думаю, мне нужно пространство, — то, как мягко он произносит эти слова, пронизанные чувством вины и сожаления, заставляет мое сердце бешено колотиться в груди, ища выход.

— Пространство? — мои плечи горбятся, когда я замыкаюсь в себе. — От меня?

— Из этого. Это… я… — он потирает шею, подыскивая нужные слова. — Я не могу сейчас ясно мыслить. Я ошеломлен, я сбит с толку и я устал. Черт, я так чертовски устал.

— Мы можем просто расслабиться. — Я беру его за руку и тяну вперед. — Мы можем свернуться калачиком на диване и…

— Дженни, нет, — Гаррет высвобождает руку. Его глаза налиты кровью, в них читается поражение, а мои начинают щипать от подступающих слез. — Я не знаю, смогу ли я продолжать это делать. Все… изменилось. Мне нужно немного времени, чтобы подумать, вот и все.

К моему горлу подступает ком, который я не могу проглотить.

— Именно это всегда говорят люди, вместо «прощай», потому что это легче.

Неуверенная манера, с которой он облизывает губы, противоречит его покачиванию головой.

— Я не произносил этого слова.

— Я не понимаю, — моя грудь резко вздымается, в глазах щиплет. — Ты мой лучший друг.

Его взгляд удерживает мой, как будто он ищет любой намек на двуличие. Его нет. За пару коротких месяцев этот мужчина стал моим лучшим другом, моим болельщиком, моей опорой. Я не знаю, как справиться с его потерей.

Но я вижу это, тоску, которую он носит, душевную боль, запечатленную в его глазах, заставляющую их колебаться. Только я не уверена, почему.

Пока он не сглатывает, с трудом и медленно, и, наконец, не произнесит свои следующие слова.

— Мне этого больше недостаточно.

Я отшатываюсь назад, когда до меня доходят эти слова.

Недостаточно? Но… Меня ему всегда было достаточно.

В моих глазах стоят слезы, готовые пролиться. Мои пальцы сжимаются на моем горле, пытаясь прогнать тревожные мысли, страх, что он уйдет и заберет с собой всю меня, даже если я останусь стоять прямо здесь, в полном одиночестве, какой была всю свою жизнь.

Я показала ему себя всю, а он меня не хочет.

Руки Гаррета смыкаются вокруг моих запястий, притягивая меня к своей груди. Он опускает лицо, его грудь вздымается в такт моей.

— Ты просто совершенна, Дженни.

— Если бы это было правдой, ты бы не уходил.

Его губы чуть приоткрываются, взгляд мечется по мне, словно он пытается что-то сказать, даже когда лифт звякает и с легким скрежетом распахивается. Эмили выходит, озаряя нас своей лучезарной улыбкой.

— Привет, голубки.

Гаррет открывает рот, но прежде чем он успевает что-либо сказать, у него звонит телефон. Он достает его из кармана, и на экране высвечивается имя его сестры, Алексы. Он тихо ругается, а когда снова смотрит на меня, в его глазах столько боли, замешательства, душевной боли, что я не могу отделить все это друг от друга. Я не хочу быть причиной всего этого. Я хочу помочь ему пройти через это.

— Гаррет, я…

Его телефон звонит снова, и он сглатывает.

— Мне нужно идти. Прости, Дженни.

Я не хочу, чтобы он извинялся. Я хочу, чтобы он остался.

Он колеблется, прежде чем обхватить ладонью мою челюсть, большим пальцем проводя по моей нижней губе. Он приближает свои губы к моим в поцелуе, который так похож на прощание, к которому я не готова, которого я не хочу.

Его теплые руки исчезают, оставляя меня ощущать холод и уязвимость. Его взгляд, полный сожаления, скользит по моему лицу, словно он пытается запомнить каждую черту. Гаррет аккуратно убирает упавшую прядь волос с моей шеи, нежно целует меня в кончик носа и, бросив последний прощальный взгляд, разворачивается, поднося телефон к уху, оставляя меня стоять на месте.

Когда за ним закрывается дверь лифта, я встречаюсь взглядом с Эмили.

— Привет, — шепчет она. — Ты в порядке?

У меня горит в горле, и я облизываю губы, уставившись в потолок.

И тут это происходит. У меня затуманивается зрение. В носу покалывает. Никакое моргание не помогает. Мой рот открывается, чтобы ответить, подбородок дрожит, но вместо этого падает первая слеза, за ней вторая, и третья, все они каскадом скатываются по моим щекам, и Эмили летит по коридору.

Она крепко прижимает мое дрожащее тело к своему, и мои слова, наконец, приходят, сломленные и разбитые вдребезги, как и я сама.

— Ты же говорила, что он хочет быть со мной.

ГЛАВА 32

Сегодня я провел двенадцать часов в самолете.

Двенадцать гребаных часов, из Денвера в Ванкувер, из Ванкувера в Галифакс.

Новая Шотландия — совсем не то место, где я ожидал оказаться этим утром, проснувшись, но вот я здесь. Когда я приземляюсь в Галифаксе, на моих часах чуть больше одиннадцати вечера, но здесь, на восточном побережье, уже три часа ночи.

Три гребаных часа ночи, и вместо дома, где он должен быть, я нахожу машину моего отца именно там, где я и предполагал: единственная круглосуточная закусочная в округе. Он здесь единственный посетитель, не считая того самого старика, который последние двадцать лет каждое утро ни свет ни заря сидит за стойкой.

— Алисия, — приветствую я женщину за прилавком, которая лучезарно улыбается, когда я вхожу, несмотря на нотки раскаяния. Она работает здесь с тех пор, как нам исполнилось шестнадцать. Раньше я подвозил ее к месту смены, потом возвращался за час до ее окончания, садился за стойку и макал бесплатную картошку фри в бесплатный коктейль, пока ждал, когда моя девушка закончит работу, чтобы мы могли поцеловаться на заднем сиденье моей машины. — Почему ты все еще здесь работаешь? Ты сказала, что собираешься увольняться.

— Гаррет, — она толкает вращающуюся дверь и заключает меня в объятия, знакомые и теплые. — Всего пара дополнительных смен тут и там. Дети требуют чертовски много ресурсов, — она отстраняется, ее глаза мягкие и добрые, какими они были всегда. Однажды мы сказали, что собираемся пожениться. Но она хотела, чтобы я остался здесь, а я хотел уехать. Этому не суждено было случиться, и это нормально. — Я пыталась дозвониться до тебя, но твой номер теперь другой. Я собиралась заехать к тебе сегодня утром по дороге домой, сообщить твоей маме, что он был здесь.