Он скатывается с меня и сажает к себе на колени.

— Мне нравится, — он притягивает меня к себе за затылок, но останавливается, его губы вопросительно нависают над моими.

— Поцелуй меня, — шепчу я. — Пожалуйста.

В тот момент, когда его губы касаются моих, мое небо взрывается фейерверком, заставляющим ночь сиять. Я погружаюсь в его прикосновения, губы со вздохом приоткрываются, и его язык проникает внутрь, неуверенный, нежный. Он отстраняется, целует меня раз, другой, затем прижимается своим лбом к моему, улыбаясь.

— Моя очередь, — снимая меня со своих колен, он вручает мне розовый подарочный пакет, усеянный сердечками из золотой фольги, папиросную бумагу в тон и хихикает, встревоженно и совершенно по-Гарретовски, почесывая подбородок. — Надеюсь, тебе понравится.

Я вытаскиваю первое, что мои пальцы находят под салфеткой, — длинную, тонкую коробочку из красного бархата. Коробочка скрипит, когда я открываю ее, и я провожу пальцем по золотому подсолнуху на изящной цепочке.

— Это прекрасно, Гаррет.

— Открой его, — мягко призывает он.

Я достаю ожерелье из коробки и аккуратно поворачиваю крошечный цветок между пальцами, пока не нахожу шов и не открываю его. На одной стороне выгравировано "Ты — мое солнышко", что вызывает у меня улыбку. Но именно другая сторона заставляет меня задержать дыхание, а сердце взлететь к горлу. Потому что там я вижу улыбающиеся лица — моего отца и свое собственное.

— Я знаю, что это не тот медальон, который подарил тебе твой папа. Я пытался найти его. Я связался с компанией, но они больше не производят такие. Я подарил тебе этот, потому что ты мое солнышко, и я думаю, что ты принадлежала и своему отцу тоже.

Я бросаюсь к нему на колени, опрокидываю его на спину, слезы застилают мне глаза.

— Спасибо тебе, Гаррет. Огромное. Это лучший подарок на свете.

Он хихикает.

— Ну, есть еще один, и, возможно, он тебе понравится больше.

— Я сомневаюсь в этом, — я засовываю руку в папиросную бумагу, ощущая мягкость предмета под ней. Она плюшевая, но в то же время немного грубоватая, в некотором роде уютная, как что-то очень любимое. — Я не думаю, что что-то может превзойти… — мои слова застревают у меня в горле, когда я вытаскиваю мягкую игрушку из пакета. Его розовый мех, когда-то такой яркий, стал бледным и приглушенным, точно таким, каким я его помню, белое пятно на груди немного посерело от многолетнего таскания повсюду, черный глаз-пуговка слева свободно свисает.

Я прижимаю к груди своего любимого кролика, вдыхая знакомый запах, радуясь воспоминаниям, которые наводняют мой разум, и слезы текут по моим щекам.

— Принцесса Жвачка, — плачу я в ее мех. — Ты нашел ее.

— Я подумал, может быть, она выпала в грузовике. Я позвонил в компанию, и они разрешили мне порыться в корзине для потерянных вещей, но ее там не было. Однажды я проходил мимо дома и везде искал. Ходил взад и вперед по улице, по саду… Я нашел ее в кустах у дороги, наполовину зарытую в кучу снега. Она была вся в грязи, поэтому я вымыл ее для тебя и надеюсь…

Я прижимаюсь своим ртом к его рту, погружаю пальцы в его волосы, сминая свою игрушку между нами. Когда я отстраняюсь, его щеки блестят от моих слез, губы красные, волосы растрепаны после моего нападения.

— Это самый добрый и заботливый жест, который кто-либо когда-либо делал для меня.

— Да, ну… — он потирает затылок. — Я бы сделал для тебя все, Дженни.

— Потому что я твое солнышко?

Он кивает.

— Самое яркое.

— И ты любишь меня?

— Да. Дико, м?

Я ему не отвечаю. Во всяком случае, не словами. Вместо этого я встаю, целую Принцессу Жвачку в макушку, прежде чем уложить ее на свою книжную полку, прямо рядом с фотографией, на которой мы с папой. Затем я беру Гаррета за руку и веду его по коридору.

Его ладонь становится влажной, пальцы крепко сжимают мои, что является верным признаком нервозности, которая нарастает с каждым шагом к моей спальне.

— Нам не нужно ничего делать, Дженни. Это не так… Я не такой, как… Нам не нужно ничего делать, — то, как он подбирает слова, когда волнуется — одна из моих любимых его черт. — Я не против просто пообниматься. И плюс, — он хихикает, проводя пальцами по волосам, когда я тащу его за дверь, — у меня нет презерватива.

— Все в порядке.

— Хорошо, — его тело сдувается со свистящим выдохом. Он опускается на край кровати. — Отличклассно, — он качает головой, поеживаясь. — Черт. Классно. Круто.

— Я принимаю таблетки уже полтора месяца.

О, он такой милый, когда выглядит так, будто его вот-вот стошнит.

ГЛАВА 35

— Ты хочешь, но я… — лицо Гаррета бледнеет, челюсть отвисает. Он захлопывает ее и качает головой. — Нет.

— Нет? Ты меня не хочешь?

— Нет, я… — он со стоном проводит руками по лицу. — Я сказал тебе, что люблю тебя не для того, чтобы ты занялась со мной сексом. Если ты хочешь подождать подольше, мы можем подождать еще.

Он такой милый, такой нежный, иногда у меня болит сердце. Он никогда не хотел брать ничего, что ему не принадлежало, но я думаю, что эта часть меня всегда была предназначена для него.

Я встаю между его ног, обвиваю руками его шею. Его руки движутся вверх по задней поверхности моих бедер, сжимая мою задницу, прежде чем он сажает меня к себе на колени. Он обнимает меня, зарываясь лицом в мою шею.

— Я люблю, когда ты носишь мой свитер, — бормочет он. — Все во мне кричит «моя», когда ты это делаешь.

— Я твоя, — я целую его в подбородок, спускаюсь к горлу и развязываю галстук. Шелк выскальзывает из моих пальцев, когда я роняю его на землю. Наклоняя его назад, я расстегиваю пуговицы на его рубашке. Мои руки скользят по его широкой груди, когда я снимаю рубашку с его рук, и когда она оказывается на полу, я восхищаюсь потрясающим телом под ней.

Гаррет крепкий и теплый, его кожа золотистого цвета даже зимой. Светлые волосы на его груди становятся мягкими, когда я провожу по ним пальцами, а мышцы, выступающие на его торсе, так и просятся попробовать их на вкус. Прежде чем я успеваю это сделать, его руки проскальзывают под толстовку, скользя вверх по изгибам моей спины, заставляя ее выгибаться под его прикосновениями. Когда я поднимаю руки, он стягивает толстый материал у меня с головы, позволяя ему упасть позади меня.

— Еще одна вещь, которую я люблю в тебе, — подушечка его большого пальца проводит по моему соску, заставляя его затвердеть. — Ты никогда не носишь гребаный лифчик дома.

— Нехорошо ограничивать девочек, — всхлип вырывается из моего горла, когда его горячий язык скользит по тугому бутону. — Нужно дать им подышать.

Гаррет сжимает мои бедра, нежно прижимая меня к себе. С моих губ срывается стон, когда низ моего живота напрягается от желания. Просунув руку между нами, я спускаюсь с его колен. Он следует за мной, и когда я тянусь к его поясу, он кладет свою руку поверх моей.

— Я серьезно, Дженни. Мы не обязаны делать ничего, к чему ты не готова.

— Я знаю, чего я хочу, Гаррет, и я знаю свои пределы. Хорошо?

Его глаза мгновение ищут мои, прежде чем он кивает, позволяя мне снять с него штаны и боксеры, его эрекция высвобождается. Когда я тянусь за своими ночными шортами, он останавливает меня, разворачивая так, что моя спина прижимается к его груди. Его рука скользит по моему торсу, кончики пальцев танцуют вверх, пока он не находит мое горло. Он нежно обнимает меня, его тяжелое дыхание касается моего уха, когда он просовывает свободную руку мне в шорты. В его груди урчит, когда он находит меня горячей и влажной, и когда он касается моего клитора, я вздрагиваю. Мои шорты спадают до лодыжек, и он коленом раздвигает мои ноги.

— Хочешь кое-что узнать? — спрашивает он, поглаживая комок нервов в ложбинке между моими бедрами. Его пальцы погружаются, скользя по моей влажности, и когда он толкает один широкий палец внутрь, я ахаю. — Ты — гребаная мечта, ставшая явью.