Все это время я думала, что не смогу заполучить его. Что это временно. Сочувствие Гаррета, его бесконечное терпение по отношению ко мне — это то, чего я не привыкла получать от окружающих. Может, я и боюсь впускать людей, но он единственный, кто пробыл внутри меня достаточно долго, он единственный изо всех сил старался проникнуть туда.

Я не знаю, как и почему, но что-то внутри меня успокаивается, когда я с ним. Я помню, кто я есть, а не то, кем я внушаю себе быть. Было бы глупо с моей стороны хотеть попробовать? Посмотреть, сможем ли мы… получится ли? Захочет ли он этого? Захочет ли он попробовать?

Вопрос вертится у меня на кончике языка, но неуверенность и страхи, которые не исчезают в одночасье, усталость, отнимающая каждую унцию моей энергии, удерживают меня от озвучивания вопроса. Последнее, что я помню перед тем, как закрыть глаза, — губы Гаррета у моего уха, когда он обещает, что с ним я в безопасности.

Не знаю как долго я спала, но просыпаюсь от того, что его пальцы порхают по моей щеке, заставляя мои тяжелые веки открыться. Я замечаю, что его нежная улыбка ждет меня, когда он присаживается передо мной на корточки.

— Прости, что разбудил тебя. — Он хмурится, как будто не уверен в своих следующих словах. — Твой брат уже едет.

Я со стоном вновь закрываю глаза. Голова раскалывается от боли, отчаянно нуждаясь в отдыхе. Сегодня я не могу справиться с заботливым Картером.

Большой палец Гаррета проводит по чувствительной коже у меня под глазами.

— Все в порядке. Появилось несколько фотографий того, что произошло вчера в театре. Картер позвонил мне, потому что ты не взяла трубку.

— Я не брала с собой телефон. Что ты сказал?

— Я был честен. — Он пожимает плечами. — Настолько честен, насколько мог, по крайней мере, не рискуя своими яйцами. Я рассказал ему, что произошло, что мы ушли, а ты вернулась домой расстроенная. Я сказал, что ты вернулась этим утром, потому что тебе нужно было с кем-то поговорить, а потом ты заснула. Все, что его волнует — это ты, Дженни. Он хотел убедиться, что ты в безопасности. Я сказал ему, что ты все еще здесь, и он сказал, что уже едет.

— Если он знает, что я спала, тогда я могу продолжать, верно?

— Конечно можешь, солнышко. — Его взгляд опускается на руку, когда он играет со шнурками своей толстовки, той, что все еще на мне. — Можешь не снимать ее, если хочешь.

Я хочу, но не могу, поэтому позволяю Гаррету стянуть ее, и оставить меня в футболке, а потом он снова натягивает одеяло мне на плечи.

Я хватаю его за рубашку, притягивая обратно к себе.

— Поцелуй меня, пожалуйста.

Он проводит теплыми руками по моему лицу, долго и глубоко, прежде чем прошептать «сладких снов» мне в губы и отстраняется.

Вскоре меня будит стук в дверь.

Стук — неправильное слово. Начинается как стук, но он быстро переходит в шлепки и подергивание ручкой, и раздражающий голос Картера скандирует:

— Гэр. Гэр. Гэр.

Я заставляю свой мозг проспать это, не обращая внимания на поток вопросов. Но даже не видя его, его присутствие подавляет.

— Где она? С ней все в порядке?

— С ней все в порядке, — шепчет Гаррет. — Она все еще спит.

— Что он сказал? — Требует Картер. — Он, блять, прикасался к ней?

Я отключаюсь от разговора, но мои глаза распахиваются, когда пара мягких рук опускается на мое лицо, и в поле зрения появляется улыбающееся лицо Оливии.

— Привет. Я принесла тебе капучино с булочкой с корицей.

Мне удается сесть, и я протираю глаза кулаками.

— Ты пришла с Картером? Почему?

В ее темных глазах вспыхивает боль.

— Потому что ты моя сестра, одна из моих лучших подруг, и я люблю тебя. Если тебе больно, я не хочу, чтобы ты переживала это в одиночку. — Ее руки обнимают меня, удушающими, чудесными объятиями. — Вместе мы сильнее, Дженни.

Мое сердце колотится от обещания, от любви, и я подпрыгиваю, когда ее живот прижимается к моему. Я отстраняюсь, глядя на ее круглый живот.

— Святые угодники. Что, черт возьми, это было?

Оливия улыбается.

— Твоя племянница передает привет своей тете.

— Ты, блять, издеваешься? — Скулит Картер, маршируя через гостиную. — Дженни почувствовала, как он пошевелился?

— Или она, — бормочет Оливия. — Малыш Беккет любит тетю Дженни.

Я сжимаю ее руки.

— Спасибо, что пришла.

Картер поднимает меня с дивана и прижимает к своей груди, мои ноги болтаются.

— Прости, что меня не было рядом.

— Я в порядке, — напоминаю я ему, слова приглушены его плечом. — Гаррет был там.

— Это должен был быть я.

Картер был рожден защитником. Это часть того, что делает его хорошим лидером и потрясающим капитаном. Его команда — это его семья, и он никому не позволит их тронуть. Это также делает его невероятным братом, даже если временами он немного — или много — властный.

Но когда умер наш отец, когда Картер поставил заботу обо мне и моей маме выше заботы о себе, и когда мой парень и друзья разбили мне сердце? Это вывело его на совершенно новый уровень. Он борется с чувством вины, полагая, что не смог защитить меня, и теперь он одержим желанием уберечь меня от душевной боли.

Я понимаю это, правда понимаю. Но он не смог защитить меня тогда, и не сможет защитить меня сейчас. Сердца разбиваются, и люди травмируются. Это неизбежно, и он зря считает, что сможет оберегать меня вечно.

Но сейчас, когда я встречаюсь взглядом с Гарретом через плечо Картера, я с болью осознаю, что есть такая боль разбитого сердца, которую я никогда не хочу испытывать, один человек, которого я никогда не хочу терять, и прямо сейчас его лицо расплывается в нежной, терпеливой улыбке — и все это ради меня.

Так неужели я продолжу позволять страху все сильнее овладевать мной, контролировать мою жизнь?

Или возьму Гаррета за руку и попрошу его прыгнуть со мной в этот омут?

ГЛАВА 26

— Меня сейчас вырвет.

— Нет. Перестань драматизировать.

— Я. Я собираюсь это сделать. — Я не вру.

— Если она этого не сделает, это сделаю я. — Оливия кладет одну руку на живот, другой прикрывает рот. Ее лицо бледнеет, и Кара закатывает глаза, закидывая конфеты в рот.

Честно говоря, Оливию, возможно, на самом деле вырвет. В последнее время она пыталась быть идеально питающейся беременяшкой, но когда мы ходили обедать она бросила эту затею и выкинула пп-вкусняшки. Вместо них она взяла тако и корзину с острой картошкой фри в сырном соусе. Она стонет от удовольствия уже несколько часов.

— В моем перекусе нет ничего такого. — Кара засовывает руку в пакет и хватает целую пригоршню Skittles и М&М's и закидывает их вместе в рот. — Это иде-фва-ль-но.

Оливия изображает рвотный рефлекс, наклоняясь вперед, а я собираю ее волосы на затылке и глажу ей спину. Она стала такой хорошей актрисой с тех пор, как стала Беккет. Я так горжусь своей Пип-пискуном.

Еще раз преувеличенно закатив глаза, Кара уносит конфеты на кухню.

— Вы отстой. Если бы только попробовали, вам бы понравилось…

— Ни в коем случае. — Я отпускаю волосы Оливии и откидываюсь назад, беря свою тарелку с Поп-тартс. Перед уходом Гаррет оставил мне коробку моего любимого мороженого с горячей помадкой.

Кара приподнимает бровь, глядя на меня, когда она запихивает в рот свой перекус на острове.

— В Канаде такого вкуса нет, Дженни. Он эксклюзивно выпускается лишь в Штатах.

Я напеваю, закусывая.

— Знаешь, у кого всегда разные вкусы поп-тартс? — Эта горсть недостаточно велика, чтобы скрыть ее дерьмовую ухмылку. — У Гаррета. Да, ему их специально присылает мама Адама.

— Правда? Вау. Никогда не встречала маму Адама. Она такая же милая, как он? Похоже на то. — Отвлечение от темы: 5+. Кара открывает рот, но я запихиваю поп-тарт в рот и указываю на телевизор. — Показывают мальчиков.

Кара опускается рядом со мной с приемлемой закуской, а Оливия прижимается ко мне, когда мальчики начинают носиться по льду, разогреваясь перед игрой.