— …ты молодец, Серёжа! Турнул нас из Москвы, как барин — крепостных, а теперь помогать отказываешься? Я, между прочим, ради твоей дочери стараюсь! Хочу, чтобы она росла в красоте, а ты на новую мебель денег пожалел! Пусть ребенок спит на полу — так, что ли?

Она скосила глаз на Татьяну, и, сухо кивнув, отвернулась. Процокала каблучками по полу, удаляясь в комнату. Из-за закрытой двери донёсся недовольный бубнёж. Тётя Аля поспешила в коридор, захлопотала, вынимая внучку из коляски.

— Вот и Викулычка моя приехала, нагулялась, — приговаривала она. — Танюша, давай-ка мы ей попу помоем, два часа уже в панперсах, то ж синтетика! А потом и с Наташкой всё обговорите, я уж ей тебя нахвалила!

Разговаривать «с Наташкой» уже не хотелось — она не понравилась Татьяне. Но она остановила себя: «Я же не знаю, что происходит в жизни этой женщины. Наверное, переживает из-за Викиного отца, который бросил её с ребенком, и оттого выглядит злой. Да и Алевтина Витальевна так просила помочь…» Решив не делать поспешных выводов, Таня прошла за соседкой в детскую — просторную комнату с бледно-розовыми стенами и белыми фестончатыми занавесками на окнах. Огляделась, всё больше недоумевая: здесь было всё необходимое. Мебель, игрушки, целый арсенал погремушек, пустышек, бутылочек с косметическими средствами… Пахло детской присыпкой и маслом «Джонсон и Джонсон». Кокетливый кружевной полог, висевший над кроваткой Вики, делал комнату нарядной. В углу стояла кровать — видимо, предназначенная для няни. «О какой мебели говорила Наталья отцу Викульки? — нахмурилась Татьяна. — Похоже, она пытается выклянчить деньги, прикрываясь нуждами ребенка… Что это — Марина номер два? Впрочем, Сергей, похоже, тот ещё папашка! Она же сказала, что он турнул её с малышкой из Москвы».

Татьяна посмотрела на Вику — та, выпростанная из кружевного кокона, вольно лежала на пеленальном столике: улыбчивое личико светится от удовольствия, крохотные ручки подняты, будто в игре — бросайте мячик, я ловлю! — ножки в ползунках и вязаных пинетках весело дрыгаются: попробуй, догони! Нежность коснулась сердца, наполнила душу светлым теплом — и потянулись, сияя, невесомые прозрачные нити, соединяя Татьяну и малышку, так искренне, доверчиво открывающуюся жизни. И вместе с нежностью пришла жалость, полоснула опасной бритвой — больно, будто старую рану вскрыла: девочка такая маленькая, беспомощная, а родителям, похоже, на неё плевать. Делят что-то — а дочку используют, как разменную монету…

«Стоп! — сказала себе Таня. — Не смей! Не смей к ней привязываться, помни, как получилось с Павликом. Эта девочка — просто ребенок, а ты пришла сюда работать, а не творить справедливость!»

— Я приготовлю ванну, — сказала Татьяна и быстро вышла из детской.

Вода забарабанила по дну белой пластиковой ванночки. От пелёнок, висящих над головой, тонко пахло лимоном. Татьяна пощупала их — ещё влажные, пусть повисят. Впрочем, одну можно снять — положить на дно ванночки, чтобы ребенок не скользнул на нём во время купания. Увидев, что вода уже заполнила её до половины, Татьяна попробовала температуру локтем и осторожно вытряхнула несколько крупинок марганцовки — они пошли ко дну, оставляя в воде расплывчатый ярко-розовый след. Хорошо перемешала, положила пелёнку. И задумалась: не совершает ли ошибку, взявшись за эту работу?

Тётя Аля вошла, держа на руках внучку — голопопую, с любопытством таращившую голубые, как у бабушки, глаза. Не в силах сдерживать улыбку, Таня смотрела, как бабушка осторожно опускает девочку в воду, как бережно промывает все складочки. Вика радостно болботала, била ножками по воде.

Выкупав, Алевтина Витальевна подняла внучку на вытянутых руках и протянула Тане, держащей наготове белое махровое полотенце. Она обернула Вику мягкой тканью, и, не утерпев, прижала к себе, чувствуя тепло её тельца — влажное, густое, чуть пахнущее молоком. Оно проникло в Таню, врастая, сплетаясь с её теплом и дыханием — и, растворившись в ней, будто озарило изнутри, засветилось мягко и сильно.

Тётя Аля промокнула уголком полотенца круглую головку девочки, взъерошила золотистые волоски надо лбом и сказала, умиляясь:

— Красавица моя Викулычка, вон какая ладненька да справненька!

И это короткое «моя» вернуло Татьяну в реальность.

Она передала ребенка бабушке и пошла в детскую следом за Алевтиной Витальевной. В коридоре стояла Наталья, вешала плащ в зеркальный шкаф-купе. Ботинки она сменила на сафьяновые домашние туфли с бисерной вышивкой. Надетая на ней длинная фиолетовая кофта — бесформенная, толстая, с широким воротом и швами наизнанку — выглядела, как рубище. «Модные вещи иногда уродуют хуже обносков», — подумала Таня. Перед глазами всплыла картинка: нелепый кухонный гарнитур, расстроенная тётя Аля…

— Вы няня? — спросила Наталья. Её бледно-голубые глаза напомнили Тане грязный озёрный лёд — такие же колкие и холодные. Она пожала плечами:

— Вам решать. Алевтина Витальевна сказала, что нужна помощница, а я по специальности врач-педиатр, умею с детьми обращаться. И если я вам подхожу…

— Подходите, — перебила Наталья, раздраженно дернув вытатуированной бровью — будто ей было всё равно. — Пойдемте!

Она шла в гостиную, перечисляя требования: быть с ребенком круглосуточно, отлучаться только по договоренности с Алевтиной Витальевной — и вообще, поступить в её полное распоряжение. Соблюдать гигиену, кормить и гулять с ребенком, покупать продукты, стирать и гладить детское… Говорила, как барыня — требовательно и капризно. Татьяна шла следом и не могла отделаться от ощущения, что мама Вики ей неприятна.

— Вот бланк договора, ознакомьтесь, — Наталья вынула из секретера сколотые бумаги. — Если всё устраивает, впишите паспортные данные, и вперёд.

Зарплата оказалась вполне достойной, договор — бессрочным. Поколебавшись, Татьяна вынула паспорт из кармана джемпера: один шанс на миллиард, что эта семья как-то связана с Василенко, так что бояться нечего. Заполнила нужные графы и протянула Наталье один из экземпляров договора.

— Всё, приступайте, — та махнула рукой, будто муху отгоняла.

«Препротивнейшая дамочка. И лицо глуповатое, — думала Татьяна, возвращаясь в детскую. — А вот мама у неё милая. Вот как так? Вроде одна кровь…»

— Ну шо, приняла? — шепнула тётя Аля. Она сидела в кресле, покачивая кроватку Вики. Рядом стояла ополовиненная бутылочка с молочной смесью. Таня, кивнув, глянула на девочку — та осоловело щурила глаза.

— Сейчас уснёт, — шепнула она. — Тёть Аль, можно я отойду на полтора часика? Дело у меня.

…Дома она включила ноутбук, принесённый ей товарищем Залесского, и задумалась, устроившись возле стола. Через десять минут в скайпе появится её психоаналитик. Вот только прежняя цель — найти ключ к Пандоре — стала до странности тусклой, утратив важность. Ситуация с Викой не шла из головы. Но увязнуть в новом чувстве — любви к маленькой девочке, на которую у неё нет прав так же, как не было прав на Павлика — Татьяна не хотела. Боялась. Потому что потом опять придётся выдирать эту любовь из себя: с корнем, через дикую боль, потому что только так -погибнет.

Алла Нестеренко позвонила по скайпу точно в условленное время.

— О чем вы хотите поговорить сегодня? — спросила она. И Татьяна рассказала о Вике.

— Я понимаю ваши чувства, — заговорила Алла Нестеренко. — Ведь вами по-прежнему движет мечта стать матерью. Но вы боитесь привязанности. А ведь это страх из детства, потому что в вашей жизни привязанность всегда оказывалась отвергнутой. Вот смотрите: как любой ребенок, вы хотели быть частью любящей семьи, были привязаны к своим родителям — но они отвергали ваши чувства. Ради привязанности к родителям, желания заслужить их похвалу, вы строили бизнес — но они всё равно не хотели ценить вас больше, чем до него, и таким образом снова и снова отвергали вас. Поэтому вы так легко отказались от того, на что потратили немало сил.

— Так и есть, — согласилась Татьяна. — Я бросила аптеки при первой возможности.