Она тяжело вздохнула, бесцельно крутя пальцами чайную ложечку.

«И ведь я боялась этого… — вспомнила Совка. — После того, как с Анютой случилась беда, я всё думала, как они будут жить дальше. Боялась, что бросит Сергей жену-инвалида. Ведь он-то человек со здоровыми потребностями. И так радовалась, что он ни разу не заговорил об этом! Наоборот: делал всё, чтобы поддержать, вылечить. И до сих пор я была за них спокойна. А теперь? Что будет теперь?»

Совка отбросила волосы со лба, умыла лицо сухими ладонями.

«Ох, как же хорошо, что случилась эта гроза! — невпопад подумала Элина. — Если бы не она, грузились бы сейчас в самолет, а завтра Анютка сама бы на сайт полезла… и увидела бы. А меня бы не было рядом».

Тревога хлестнула, как плетью. Совка вздрогнула, и принялась за дело: быстро скачала фотографии газеты на свой телефон и удалила анонимное сообщение с сайта. Оставалось надеяться, что «доброжелатель» не отправит его повторно.

Элина закрыла ноутбук и снова глотнула кофе. Нужно приходить в себя, успокаиваться. И что-то решать. Поговорить с Сергеем? Она поморщилась. Нет, он не признается. Зять, как и любой на его месте, будет отпираться до последнего. Хоть отношения у них вполне доброжелательные, но то, что описано в газете, за гранью семейной морали. Так что… Остается только та женщина.

«Я поеду к ней, как только вернусь в Москву, — решила Совка. — Поговорю, попрошу объяснить. Попрошу не врать — как женщина женщину. Она тоже мать, поймет. Ну, или я пойму, как она настроена. Если хочет разрушить семью, я увижу. Почувствую. Такое нельзя не почувствовать. Это ведь зло, а от зла всегда мутью или ямой тянет».

Достав из сумочки кошелек, она бросила на стол купюру в пять евро. Поднялась и пошла к выходу из бара, прижимая к груди ноутбук. Растерянно остановилась от оклика официантки — та махала руками, тараторя что-то, показывая на пол. Элина глянула вниз и осознала, что стоит босиком.

Ее бежевые «лодочки» сиротливо валялись под столом, словно потерпев кораблекрушение.

____________________

*Уважаемые пассажиры! Посадка на рейс SU 2317 до Москвы задерживается из-за плохих погодных условий. Приносим свои извинения! (нем.)

**Комплимент от повара (нем.)

*** Большое спасибо (нем.)

Трава на футбольном поле казалась ядовито-зеленой, и красномордые футболисты будто только что выбежали из парной.

— Ты посмотри, какая вредная машина! — с восторгом сказал Александр Ильич Совка, терзая таблицу цветовой настройки нового телевизора. — Эля! Я никак не разберусь в этом меню. Ты же умница, посмотри, что я, старый дурак, неправильно делаю!

Он сидел в кресле, широко раздвинув колени и опершись на них локтями. Элина скользнула между ним и коробкой от плазмы, легко коснулась губами седых волос мужа, погладила его широкую спину.

— Сашка, мне некогда, прости, — с сожалением сказала она. — И потом, я верю, что ты справишься. Я лучше тебя только компьютером и стиралкой владею, забыл?

Муж поднял на нее удивленный взгляд: куда, мол, собралась, ведь только приехала? А она охнула, всплеснула руками:

— Ну что ты опять этот свитер надел, у него локти дырявые? И босиком не ходи, от балкона сквозит! Я приоткрыла, а то петуниям от батареи жарко. Всё, убегаю!

— Я провожу, — Александр прошел за ней в прихожую, встал, опираясь плечом о дверной косяк. Темно-карие, как у Анюты, глаза смотрели внимательно и цепко. Пытаясь избежать этого взгляда, Элина присела на тумбу, застегивая сапоги.

Муж снял с плечиков ее шубу, растопырил, дожидаясь, пока она нащупает рукава. И приобнял сзади, неловко чмокнув в шею.

— Скуча-ал твой дурак шестидесятилетний, — певуче прошептал он.

Теплое дыхание шевельнуло ее волосы. И Элина обмякла в его руках — таких надежных, родных… Ей вдруг захотелось расплакаться, открыть ему всё, поделиться. Ведь с кем еще, как не с ним — с которым прожито без малого сорок лет? И ни разу за все это время он не подвел ее. Ни разу не предал.

— Элька, у тебя всё в порядке? — спросил он, будто угадав ее мысли. — Ты грустная какая-то с тех пор, как приехала.

— Саш, не бери в голову. Просто дела, — заверила она, высвободившись и повернувшись к зеркалу, чтобы не пришлось прятать глаза. Старательно накрасила губы — всегда успокаивалась, сосредотачиваясь на таких мелочах. Подхватила сумочку и сказала, открывая дверь:

— Я на пару часов. А потом поедем кухню выбирать, не забыл?

— Дождусь, куда я денусь… Перчатки взяла? — напомнил он. — Не замерзни там!

Совка кивнула и притворила за собой дверь. «Правильно, что не сказала, — подумала она, нажимая на кнопку лифта. — Потом… если будет, что сказать».

Александр постоял, задумчиво глядя в закрытую дверь. Снял трубку радиотелефона, набрал номер.

— Анюта, доча, привет! Быстро рассказывай, как дела, — скомандовал он. — Как съездили? Победили фашистов?

Дочка рассмеялась: заливисто и звонко, как всегда. И глубокая морщина, прорезавшая его лоб, разгладилась: значит, не случилось с его девчонками никаких неприятностей.

А Элина, прогрев мотор своего миниатюрного «Пежо», вырулила на дорогу. Эту машину подарил ей зять — знал, что она хотела жучка-малолитражку, который проще найдет себе место на разбухших от транспорта московских магистралях. Сейчас ее миниатюрный «пыжик» легко обегал монструозных железных собратьев, лавируя в плотном в уличном потоке. И, если посчастливится не попасть в пробку, примерно через полчаса он доставит хозяйку к больнице — той, что была указана в статье.

Впрочем, у дальнего перекрестка уже намечалось столпотворение. Автомобили собрались мушиной стаей, ползли едва не друг по другу, кто-то кому-то гудел гневно и отрывисто, будто ругался на азбуке Морзе. А сверху, от рекламного щита, поглядывал человечек в синей робе. Опираясь на рыжую ногу автомобильного подъемника, он пытался открепить хлопавший на ветру баннер с угрожающей надписью «Скидок не будет!». В своей надмирной люльке он был, словно зубная щетка в стакане.

И Элина подумала, что одинокая зубная щетка — такой обыденный, и оттого, пожалуй, самый страшный символ человеческой ненужности. Мысли снова вернулись к дочери. Неужели и она останется в одиночестве?

«Как бы ни сложилось, я не допущу, чтобы Анюте пришлось пройти еще и через это», — твердо решила Совка. И бессонная ночь, проведенная ей на жесткой, набитой колкими раздумьями, подушке, отпустила Элину. Все эти вопросы — «Что сказать той женщине?», «Что делать, если в статье — правда?» — вдруг получили один ответ. Что бы ни происходило, жизнь будет продолжаться. Ведь у того, кто наполняет Чаши и мастерит Кресты, на всё есть свой резон.

Подкатив к больнице, она пристроила «пыжика» рядом с видавшим виды бордовым фургоном. На его боку красовался полустертый логотип второсортного телеканала, по крыше распласталась опущенная вниз спутниковая тарелка. Выйдя из машины, Совка с удивлением заметила стоявший неподалеку белый «Соболь» другого телеканала, а затем и темно-синий форд с логотипом газеты. «Что за медиа-слёт? — с неудовольствием подумала она. — Вот ни раньше, ни позже…»

На входе она едва не столкнулась с низеньким пожилым толстяком, катившимся ей наперерез — туда, где слышалось бурление голосов, и загорались вспышки фотокамер. Скользнув взглядом в ту же сторону, Совка приросла к серому граниту пола: перед скопищем журналистов стоял ее зять с той самой незнакомой женщиной, державшей на руках малыша в сиреневом комбинезончике. Ребенок хныкал, и молодая мать трясла перед ним ярко-рыжей погремушкой.

— …поэтому я решил оказать этой семье помощь, — говорил Волегов. В двубортном, сером с искрой, костюме, он казался еще солиднее и выше. Широкая улыбка и открытый взгляд располагали к себе, но отчего-то казались Совке чужими, неестественными. Врёт? Или просто нервничает перед камерами?

Кто-то из журналистов спросил с уважением:

— Я правильно понимаю, что вы не хотели афишировать этот факт?