Всё разбилось, когда она услышала, как мать говорит подруге: «Повезло, что ее наша бывшая соседка в бизнес взяла и всему научила — своим умом Танька никогда бы не дошла до этих аптек. Вот как важно заводить нужные контакты: когда мы жили в коммуналке, я всю семью этой соседки обшивала. Видимо, она до сих пор мне благодарна, раз взяла Таньку в долю».

Мать всегда жила в собственной реальности.

А отец… Ему было удобно существовать в ее тени, но на людях делать вид, что в семье за ним остается последнее слово. Марионетка всегда на стороне манипулятора; а мать всегда знала, за какую веревочку дернуть.

Впрочем, она крепко держала в руках и Танины веревочки.

«Ну, я всегда подозревала, что ты глупая! Неужели сложно учиться на отлично? Я же училась!» И Таня до глубокой ночи корпела над учебниками, боялась идти домой, получив даже тройку. А потом нашла среди семейных бумаг материн школьный аттестат, в котором не было ни одной пятерки. «И зачем я на ткань для платья потратилась, знала же, что ты за собой следить не умеешь… В шестнадцать лет такое пузо отрастила! В следующий раз юбку на резинке тебе сошью, как в деревнях носят!» И Таня голодала, худея, доводя себя до предобморочного состояния — но генетика брала верх, и она поправлялась снова. «Сомневаюсь, что ты поступишь в мед… Признайся хоть себе самой, что это не твой уровень». И Таня зубрила биологию и вгрызалась в химию, потому что боялась — мать окажется права.

Она так ждала, что все это прекратится, когда она станет взрослой! Чуда не случилось. Мать по-прежнему с лету ставила ей оценки и уверенно дергала за ее веревочки. «Вообще неплохая идея посвятить свою жизнь работе, замуж тебе все равно не выйти. Все-таки жаль, что внешностью ты пошла не в меня», — сказала она, попивая шампанское на открытии восьмой Таниной аптеки. «Ты где его вообще подобрала?… Потасканный какой-то. Попивает, вижу. С другой стороны, для тебя и это принц», — сказала мать, сидя в кресле лучшего городского ресторана, где дочь знакомила родителей с Максом.

Всё оставалось таким же, как в детстве — что бы Таня ни делала, каких бы успехов ни достигала. Уродливые пупсы не вырастают в красивых кукол.

Только после первой замершей беременности мать удивила ее. «Ты была бы хорошей мамой, гораздо лучше, чем я. Почему на тебя это свалилось?…» — сказала она, стоя у кровати, на которую Таню положили после выскабливания. Властный обычно голос звучал растерянно.

Но сейчас было не так.

— …и он только к обеду явился, представляешь степень наглости? Морда опухшая, помятая, а запах!… Я ему объясняю насчет ситуации с персоналом, а Максимушка твой смотрит, как дебил. А потом эта безмозглая инфузория посмела отказать мне в деньгах. Мне! Да где бы он был, если бы не наша семья? В какой канаве сейчас бы валялся? Мы его подобрали, человеком сделали — а теперь он заявляет, что не может выдернуть такую сумму из бизнеса? Из нашего бизнеса, Таня!

Это прозвучало так, будто мать своими руками месила бетон и заливала фундамент каждой аптеки.

— Мама, извини, у меня совсем нет времени, — Таня почувствовала, как наполняется зудящим раздражением. — Аптеками занимается Максим, ты же знаешь.

— Ой, толку от него…

— Если тебе нужны деньги на поездку, возьми мою карту, там должно хватить, — устало сказала Татьяна, потянувшись за сумочкой.

— Ты так говоришь, будто я только из-за этого пришла, — мать поджала подкрашенные темно-алым губы. Помада чуть оплыла, и тонкими штрихами лежала в морщинках над верхней губой.

— Я же все-таки женщина, и прекрасно понимаю, что с тобой происходит, — продолжила она, принимая платиновую карту из Таниных рук. Ее голос вдруг смягчился. — Думаешь, мне не жалко видеть тебя здесь? Знать, что ты раз за разом пытаешься забеременеть, а толку ноль? Вот если бы ты меня послушала раньше… Я ведь говорила, дети — совсем не то, что кажется. И не каждому они нужны. Ты что думаешь, ребенок сделает твою жизнь лучше?

— Я уверена в этом! — Танин ответ прозвучал резко.

Мать фыркнула:

— Вздор! Подумай хотя бы раз головой, а не другим местом! Зачем тебе ребенок? У тебя нет на этот счет никаких обязательств! Многие женщин живут без детей, и это нормально. Если судьба не дает тебе ребенка, значит, так и надо. Смирись. Ты — законченный трудоголик, твой успех не в материнстве. Я считаю, тебе нужно уйти с этой работы и вплотную заняться аптеками, это у тебя получается. А Максима твоего…

— Я почти решила насчет Макса. Я думаю развестись, — слова слетели с Таниных губ невольно, и она даже испугалась, что произнесла это.

Елена Степановна вздернула подбородок, глянула на Таню удивленно. На миг во взгляде мелькнуло сочувствие, но затем его сменил привычный холод.

— Наконец-то мозги на место встали, — удовлетворенно сказала она. Как всегда, мать даже не поняла, насколько оскорбительно прозвучали ее слова. Татьяна вдруг почувствовала, насколько устала от колкостей матери, от ее вопиющей неделикатности и от уверенности, что ей позволено всё.

— Знаешь, мама, — проговорила она, закипая. — Мозги у меня всегда были на месте. Может быть, у единственной в нашей семье.

Мать невозмутимо поправила прическу.

— И, тем не менее, глупостей ты наделала…

— Но это мои глупости! — вконец разозлилась Татьяна. — Это моя жизнь, моя работа, мой муж, и позволь мне самой решать, что с этим делать. Захочу развестись — разведусь, вот только хватит ставить оценки моим поступкам! И еще, чтобы ты знала — я собираюсь усыновить ребенка. Просто информирую, советы мне не нужны!

Мать вскинулась, ожерелье из зубов-жемчужин нехорошо блеснуло.

— Какого еще ребенка? — взвизгнула она. — Ты дурь-то свою побереги для мужа, его будешь пугать! Мы говорили с тобой об этом, и ты знаешь мое мнение: нет, нет, и еще раз нет!

— Хватит! Я уже не маленькая девочка, которая просит тебя завести котенка! Это моя жизнь!

— Но ты хочешь меня опозорить! Меня, и всю нашу семью! Вздумала притащить какого-то засранца, от которого наверняка родители-алкаши отказались. Что я людям должна буду сказать? Вот, внучок у меня появился с неизвестной наследственностью. Прячьте подальше ножи и деньги!

— Не смей так говорить! — закричала Таня.

Мать вскочила со стула, сделала шаг к Татьяне и вдруг резко ударила ее по губам тыльной стороной ладони. Таня задохнулась от неожиданности, прижала руку ко рту. Губы набухали болезненным жаром, он растекался под ладонью, с каждой секундой становясь все сильней. Слюна во рту изменилась, окрасилась солоноватой кровяной ноткой. Мать торжествующе смотрела сверху:

— А ты не смей на меня орать, — сказала она со спокойной силой. — Думаешь, выросла, так не заткну тебя?

Таня опустила руку, поднялась ей навстречу, уперлась взглядом в глаза родительницы — холодные, презирающие, злые. И отчеканила:

— Я усыновлю ребенка, нравится тебе это, или нет.

Мать скривила рот, рванула с плеч белый халат и, смяв его комом, швырнула Тане в лицо.

— Ты непроходимая идиотка! Если ты это сделаешь, можешь забыть, что у тебя есть родители!

Глядя, как она поворачивается спиной, и, не оглядываясь, идет к двери, Татьяна ощутила знакомую с детства пустоту. И, как всегда, ей захотелось побежать за матерью, остановить, попросить прощения… Но она не тронулась с места. Жажда справедливости и желание помочь ребенку было сильнее внушаемой ей вины.

И когда мать хлопнула дверью, Татьяна не чувствовала себя побежденной.

Янка настороженно заглянула в палату, и только потом вошла, шурша двумя объемистыми пакетами.

— Что-то Степановна злая, как фурия, — полувопросительно сказала она, ставя пакеты на стол. В одном из них весело звякнуло. — Я ей «здрасьте», а она мимо пролетела! Поругались, что ли?

— Привет, — Таня улыбнулась через силу. Все-таки хорошо, что подруга пришла, хоть и не вовремя. — А ты почему так рано? У тебя же ночная смена сегодня.

— Да я забежала на полчасика, пока мои в кино! Ты же здесь, наверное, оголодала. Вот, гранатового сока тебе принесла, — сообщила Янка, вытаскивая из целлофановой утробы высокую граненую бутыль, наполненную темно-бордовой жидкостью. От шевеления из потревоженного пакета вылетело облачко запахов — сдобно-поджаристый пирожковый, свежий огуречный и копчено-перченый, колбасный. Таня невольно сглотнула слюну.