И вот тогда он полюбил ее снова.

Сколько их еще было — не счесть! Этих ситуаций, когда он видел ее по-новому. Этих любовей, которые рождались в нем одна за другой и продолжали жить, дополняя друг друга. И эта многомерность, многоплановость одной маленькой женщины открыла ему, что в мире все-таки существует загадка, которую мужчина готов желать до предела веков.

Они поженились через три месяца, которые прошли для них, как три века — так много было узнано, понято и решено за это время. Сергей невольно улыбнулся, вспомнив их свадьбу. И понял, что боль в спине прошла — будто согретая теплом воспоминаний. Он перевернулся на живот, отбросил подушку. Расстрелять бы тех, кто придумал сделать ее круглой и твердой, как позапрошлогодний каравай. Анюта бы такую не заказала. Она была практичной хозяйкой, и, едва глянув на картинку, умела определить, удобна ли вещь в использовании.

Интересно, хоть кому-нибудь удалось выспаться на этой кровати?

Сергей закрыл глаза, снова пытаясь уснуть. Поерзал, снова натянул покрывало на голову. Надо подумать о чем-то хорошем… К примеру, вернуться на собственную свадьбу. Где жених-бесприданник шел под венец практически с голым задом, и это не фигура речи. Ведь денег у них, двух вчерашних студентов, было в обрез. На кольца, шампанское и торт — надо же отпраздновать. А платье, костюм?… Появляться в ЗАГСе, одетыми повседневно и скучно, не хотелось. Это День рождения их семьи, и он должен быть особенным.

И с задачей справились — легко, шутя. Анюта решила надеть в ЗАГС балетную пачку. «А что, на ежедневные репетиции я в ней не хожу», — говорила невеста, поглаживая белоснежные кружева. — «Висит, красивая, ждет своего часа. А я прохаживаюсь вокруг, облизываюсь: когда же можно будет ее надеть? И, вуаля, она станет моим свадебным платьем!» Для Сергея Анюта придумала неожиданный, но вполне логичный вариант. «Нарядим тебя принцем Зигфридом! Да, пусть они, наконец, поженятся! А то мне всегда было обидно, что у этой сказки такой печальный конец», — рассуждала она. Представив себя в обтягивающем, Сергей сначала пришел в ужас: «Там же колготки!» Анюта напустила на себя оскорбленный вид и строго сказала: «Не колготки, а трико!» А потом расхохоталась, не выдержав растерянного взгляда жениха. И ему тоже стало смешно, мелькнула озорная мысль: а было бы интересно…

И это случилось: июль, жара, а в ЗАГС Красногвардейского района вошла компания молодых людей, одетых совершенно не по погоде — в длинные осенние пальто и плащи. В гостевом зале они скинули эти балахоны, и остались в театральных костюмах. Одетта и Зигфрид собрались пожениться, нагло поправ законы жанра. Квазимодо и Рапунцель, костюмы которых были взяты в ТЮЗе по знакомству, стали свидетелями. И неизвестно, смог ли бы кто-то еще выполнить эту почетную обязанность лучше них. Пострадавший от кутежей Дениска-чертежник, наряженный горбуном, очень натурально приволакивал ногу и щурил подбитый глаз. По полу за маленькой Светкой-Рапунцель, лучшей Анютиной подругой, волочилось метра полтора пшеничной косы, похожей на толстый сноп камыша. Все улыбались до ушей и были счастливы. Со стороны других брачующихся несся довольный гогот.

Регистраторша только руками всплеснула.

На память о том летнем дне 1995 года осталось несколько фотографий. Перед глазами Сергея вдруг проявилась одна из карточек, и он очень ярко вспомнил тот момент — будто очутился там снова. Это перед самым обменом кольцами — они с Анютой стоят рядом, слушая напыщенную речь служительницы Гименея. Красивая пара: он молодой, высокий, плечистый, еще не успевший обменять волосы на деньги, и она — маленькая царевна-лебедь, ноги в пуантах, ступни в первой позиции…

— А теперь, согласно законам Российской Федерации, объявляю вам, что завтра в Ленинградской области ожидается ясная, теплая погода, — сказала вдруг регистраторша. — В связи с этим у меня замечание: женщина, ваш гусь линяет.

ЗАГСослужительница деловито подошла к Анюте и стала отряхивать ее пачку от перьев. В воздух поднялся белый пух.

Несколько шокированный, Сергей хотел возмутиться, спросить, когда уже они получат свои кольца — но из его горла вырвалось только слабое шипение. Регистраторша тут же повернулась и обличающе вперила в него палец:

— Я предупреждала, что с животными нельзя! Женщина, это ваша животная?

Сергей оглянулся, не понимая, о чем говорит регистраторша. И вдруг увидел, что превратился в большого белого гуся. Анюта подхватила его под мышку, смеясь, приподнялась на пуантах и упорхнула в раскрытые двери зала регистрации. Сзади донеслось:

— …карается на срок от трех килограммов восьмисот граммов, или температурой воздуха метр двадцать! Здесь вам не лебедь, господа крестьяне! Здесь вам государственный свадебный заповедник!

Сергей резко дернулся, сел на постели, соображая, где находится. Чушь какая приснилась… Глянул на часы, устало зевнул. Пора собираться, через сорок минут приземление. Деловых встреч на Сейшелах не будет, а, значит, нужно надеть футболку и шорты. И не забыть про мазь!

Трап подали быстро. Стоя на потрескавшемся бетоне аэропорта, чувствуя, как ноздри щекочет сладковатый бриз острова Маэ, он набрал номер жены. За десять тысяч километров от него, в подмосковном доме, зазвонил Анютин серебристый Vertu. Оторвавшись от экрана компьютера, на котором была открыта вёрстка альбома об истории Мариинского театра, жена взяла трубку и тепло улыбнулась:

— Любимый, ты уже прилетел? Ну вот… А я соскучилась. Да, все нормально. Работаю. Через неделю альбом в печать сдаем, а еще кучу фоток надо отретушировать и тексты дописать. Да, как всегда, занята по горло. Ладно, уговорил — подожду тебя еще денек. Но потом всё, замки меняю… — она рассмеялась. Прислушалась, улыбаясь. — Нет, все в порядке. Отлично себя чувствую. И ничего не нужно привозить, просто возвращайся скорее.

Анюта положила трубку и задумчиво глянула на монитор. Так, что она хотела сделать?… А, уточнить, как пишется по-итальянски фамилия Альберта Кавоса, первого архитектора Мариинского театра. Нужно посмотреть в энциклопедии по истории архитектуры, а она где-то в стопке книг на полке у противоположной стены. Анюта развернулась спиной к компьютерному столу. И, нажав на маленький черный рычажок, направила к нужной полке свое инвалидное кресло.

____________________

*spessore (итал) — густота, плотность

3

С ловкостью, достойной змеи, темнокожий водитель такси лавировал среди разномастных машин, велосипедов и воловьих упряжек, ползущих по улицам Виктории. Волегов пообещал ему сто долларов, если тот быстро довезет его до столичной больницы. Теперь креол выжимал из своего драндулета остатки молодости, и машина рвалась вперед, бренча, как ящик сантехника.

Сергей сидел сзади, чувствуя, как в спину сквозь матерчатую ткань сиденья, тычется тупоносая железяка — будто дуло пистолета тогда, в молодости, на «стрелке» за пивзавод. Он поерзал, пытаясь отделаться от этого чувства, опустил стекло, и улица моментально проникла в салон машины, бурля, как вода. Рынок, захвативший тротуары, выплескивал тысячи звуков: крики зазывал, торгующих ракушками, яркой тканью и лобастыми, пухлощекими фигурками грис (волшебных существ, способных принести удачу), тяжелый скрип гончарных кругов, фривольное перестукивание барабанов и легкомысленное бренчание гитар. Уличные музыканты сидели прямо на тротуаре из песчанника, метрах в трех друг от друга, будто на выставке. И с каждым — словно еще один инструмент — была темнокожая танцовщица, завороженная быстрым ритмом африканской мелодии-соукоус: в особом трансе, со взглядом в никуда, улыбкой без адреса. Это был странный танец: спина почти неподвижна, а живот, ягодицы и бедра движутся, будто сами по себе. Особая пульсация жизни, вторящая топоту пробковых сабо.

От уличных жаровень несло дымом, острыми приправами, сладковатым запахом морских существ, завернутых в листья и брошенных на угли. Дорога разбавляла его бензиновым духом и кислой вонью больших животных, обреченно тащивших телеги по влажной жаре. На разгоряченную кожу волов садились москиты и тут же гибли под равнодушными шлепками хвостов. А Сергей с удивлением понял, что пока не привлек ни одного кровососа. И это было странно, ведь обычно на запах его пота слетались стада насекомых — как толпы бездомных на благотворительный обед.