— У тебя что, боли сильнее стали? — мягко спросила она.

— Не сильнее обычного…

— А в чем тогда дело? Дома что-то не так? — продолжала допытываться Совка.

Опустив глаза, Анюта облизнула верхнюю губу. Длинные ресницы дрогнули, рука снова ухватилась за прядь.

— Не знаю… — наконец, сказала она. — Просто всё как-то… странно стало. Серёжа… Знаешь, мам, может он устал от меня? Холодный какой-то, неразговорчивый…

Начав, Анюта уже не смогла остановиться — и теперь слова катились бурным потоком,

— Я понимаю, у него выборы, и этот Горе Горевич из него пьет, как из бездонной чаши! И в министерстве у них какие-то перестановки — кого вверх, кого вниз, кого вон… А еще на мебельную фабрику налоговая наехала, и на завод новые станки нужны — а это всё деньги, деньги… Он дома совсем не появляется! Приходит только спать, и от меня глаза прячет, будто виноват в чем-то. А в чем, мама? Я же чувствую, он любит меня! Но так странно себя ведет… не понимаю! Я уже не знаю, что думать! Поговорить пыталась — врет, что все в порядке. Молчать пыталась — ну, просто чтобы не доставать его — так он обижается, злится! Ему и без меня плохо, и со мной не так, а я… Мам, я ведь умру, если он меня бросит. И не потому, что останусь без поддержки. А потому что без него всё потеряет смысл.

— Успокойся, я уверена, что между вами никаких проблем нет! — решительно сказала Совка. — Проблему он носит в себе, но вот какую?

— Да если бы я знала! — удрученно ответила ей дочь. — Я бы, мама, всё для него сделала!

Элина Викторовна задумалась. Слова дочери расстроили ее, хотелось как-то помочь… но как?

— Доча, вам бы ребенка родить, — вздохнула она. — Ну почему ты не хочешь найти суррогатную мать?

— Мам, ну я же консультировалась с врачом. Он сказал, что у меня организм как-то не так стал работать, и вероятность оплодотворения очень маленькая. Ты меня знаешь, я бы даже за мизерный шанс зацепилась! Но это надо ездить по врачам, попытка за попыткой… Я не хочу этим Серёжу мучить. Да и он говорил, что без детей проживем. Я же не могу пойти против него. А мне бы хотелось, конечно… Я уверена, что смогла бы воспитать ребенка, позаботиться о нем — инвалидность ведь этому не мешает.

— Кстати… — спохватилась Элина, — по поводу инвалидности. Нют, ты только не ругайся. Я знаю, ты не любишь, когда кто-то из нас в эти дела лезет… Но раз мы всё равно едем в Германию, давай выкроим там время и выберемся в Лейпциг. Там появился врач…

— Мама, ну я же просила! — рассердилась Анюта.

Но теперь и Совку было не унять — дочь ведь нее упрямой уродилась.

— Ань, ты просила, да. Но я же твоя мама, мне больше всего на свете хочется, чтобы ты выздоровела!

— А я не считаю себя больной! — парировала Анна. — У меня прекрасная жизнь! Я просто отличаюсь от остальных — но кто сказал, что в худшую сторону?

И хотя взгляд Анюты был полон гнева, Элина вдруг поняла — она заплачет сейчас.

— Доченька, ну не сердись на меня, — мягкий голос матери был наполнен любовью. — Просто послушай. Я знаю, ты, наверное, сотню врачей прошла. И все говорили, что ничего сделать не могут. Так какая тебе разница, сто их, или сто один? Давай прокатимся до Лейпцига, заодно город посмотрим, мы же там не были никогда! А клиника эта — ну заедем, осмотрят тебя. Хуже-то не будет.

Анюта всё еще смотрела куда-то в пол. Но по тому, как она поджимала губы, как хмурилось ее лицо, Совка видела — уже не сердится, просто думает. Ну и переживает, конечно.

— А что там за клиника? — наконец, спросила она.

— Я тебе сейчас всё по интернету скину, — засуетилась Совка. — У них сайт есть, ты же немецкий хорошо знаешь, почитай. Врач Фридрих Штайнер. Он разработал экспериментальный метод лечения — выращивает нервную ткань, вживляет как-то, и проводимость восстанавливается. Я про него в медицинской рассылке прочитала. Представляешь, результативность его метода — сорок семь процентов! К нему люди с параличами едут, говорящие головы! А он им чувствительность всего тела восстанавливает, руки-ноги двигаться начинают. И он как раз именно такие случаи, как у тебя, берет. То есть, когда спинной мозг травмирован.

— Ох, кажется мне это очередной аферой… — недоверчиво скривилась Анюта. — Слишком заманчиво звучит!

— Ну подожди ты выводы делать! Я им письмо написала, отправила скан твоей медкарты и снимки. Они ответили мне сегодня, что готовы взяться.

— О-о, ну понятно… — разочарованно протянула Анюта. — Знаешь, если они диагнозы по интернету ставят…

Элина Викторовна замолчала, внимательно посмотрела на дочь. И спросила удивленно:

— Я не пойму, ты сдалась, что ли?

Тишина стала холодной и плотной, будто вопрос заморозил ее. Нервно сглотнув, Анюта потерла пальцем черный подлокотник инвалидного кресла. И протянула руку к клавиатуре.

— Мам, прости. Перезвоню, — выдавила она, нажимая на кнопку отбоя.

Ей не хотелось грубить, но вышло грубо. И вместо того, чтобы закрыть болезненную тему, прекратить думать о ней, пока настроение не упало ниже некуда, Анюта расстроилась еще больше.

Мать хотела ей добра, вот и всё. Никаких других мыслей у нее не было — и когда связывалась с клиникой, и когда предлагала дочери поездку в Лейпциг. Это Анюта знала на сто процентов.

Но мама… просто не понимала.

Никто не понимал.

Да и откуда им знать, что творится в ее душе?

Ведь никто из них не сидел в инвалидном кресле, пытаясь выстроить жизнь с нуля.

____________________

*Китри — дочь трактирщика из балета «Дон Кихот»

**Мойра Клото — одна из трех мойр (богинь судьбы), держащих в руках нити людских жизней. Представлялась старухой с веретеном в руке.

***Алекто — одна из трех эриний, древнегреческих богинь мести. В «Божественной комедии» Данте Алигьери они обитают в подземном царстве, у «властительницы вечных слез ночных» Прозерпины.

***Сольвейг — персонаж балета «Пер Гюнт»

— Обещать — не значит жениться! — провозгласил тощий белобрысый политтехнолог с внешностью мальчика-мажора. Остановившись посреди сцены, он повернулся к зрительному залу и высоко вскинул руку с многозначительно поднятым пальцем. Пола дорогого блейзера приподнялась, показав брючный карман, из которого свисал полосатый хвост перепачканного носового платка. И Волегов хмыкнул, подумав: «Всё в политике так: под лощеным фасадом — сплошная грязь».

На инструктаж агитаторов Сергей попал случайно — решил скоротать время до встречи с Горе Горевичем, который на пути к предвыборному штабу застрял в гигантской пробке. Не стал болтаться в приемной, отказался от кофе в редакционной комнате, а пошел бродить по бывшему зданию театра «Рифей», временному пристанищу партии «Звезда демократии». Набрел на это сборище партийных глашатаев, которым промывали мозг перед отправкой «в поля» — и остался послушать. Ведь Слотвицкий не раз говорил ему о важности «полевой работы» — так называлась та часть предвыборной агитации, когда представители кандидатов ходили по домам избирателей, разнося листовки, газеты и расхваливая «наших кандидатов».

Удерживая паузу, политтехнолог дважды пересек сцену. Остановился у трибуны, фасад которой был обтянут тканью с партийным логотипом и надписью: «Звезда демократии» всегда на высоте!» Волегову этот слоган казался идиотским. Но партийные гуру строили свою агитацию на статистической догме, которая гласила, что лишь десять процентов населения не являются круглыми дураками. Остальным девяноста процентам можно вдолбить любую идею — главное, умело ее подать.

Политтехнолог повернулся к рядам черных кресел, обежал глазами агитаторов, и продолжил:

— Итак, обещать — не значит жениться. Данную поговорку народ придумал потому, что привык к обману. Я хочу, чтобы вы помнили об этом! Поняли, что народ сам разрешает себя обманывать. И никак не наказывает за враньё.

Волегов обеспокоенно поджал губы. Даже ему, махровому цинику, эта речь казалась слишком безнравственной. А что о ней подумают агитаторы? Большая часть из них — плохо одетые тетки, явно не из графьёв. И студенты, которые вряд ли пришли бы сюда, если бы жили побогаче.