Несмотря на кажущееся спокойствие, она нервничала, и потому смела весь завтрак, едва замечая, что ест. Скользя рассеянным взглядам по интерьеру в морском стиле — по всем этим белёным доскам, панно из морских голышей, канатам и штурвалам, на которых ярко блестели начищенные медные заклёпки — она в который раз прокручивала в голове свой план. Искала, на чем может проколоться. Прикидывала варианты. И встала из-за стола, лишь когда обдумала всё до мелочей.

Оставив щедрые чаевые, она прихватила бутылку и поднялась в номер.

Макс всё ещё спал, свесив с кровати руку. На щеке багровела полоса от шва подушки. Он сдвинул брови, будто видел неприятный сон, и храпел уже по-другому: тише, и будто поскуливая. Жалость кольнула сердце, и Алёна встала у кровати, глядя на Максима. Постояла, раздумывая, прислушиваясь к себе: готова ли она потерять его навсегда? Не пожалеет ли? И поняла: не пожалеет.

Крадучись, как кошка, она открыла мини-бар и поставила на его поверхность два стакана. Рядом водрузила бутылку с коньяком. Порывшись в сумочке, вытянула пузырек с белым порошком — несколько лет носила его с собой для подобных случаев. Осторожно постукивая пальцем, насыпала клофелин на дно одного стакана. И, спрятав пузырёк, начала собирать вещи в большую дорожную сумку. Побросала в неё бельё, платья, брюки, сняла с вешалки плащ, убрала в боковой карман косметику и утюжок для волос. Одну пару джинс и белый пуловер оставила висеть на спинке стула. Забирать шампуни и крема из санузла пока не стала: Макс наверняка пойдет в туалет, и пустота на полках может его насторожить. Если всё получится, она купит новые.

Алёна ещё раз огляделась, проверяя, не забыла ли чего. И, сделав плаксивое лицо, громко позвала:

— Макс! Макс! Да вставай же!

Он нехотя открыл глаза и тут же отвернулся, щурясь от солнечного света.

— Что случилось? — его хриплый голос показался ей неприятным карканьем.

— У меня сестрёнка в больницу попала! Катька! Ну, ты ж помнишь её? — всхлипнула Алёна. — Разбилась на машине.

— Нихрена себе… — Демидов сел, потирая лоб.

— Давай к ней съездим, пожалуйста! — взмолилась Алёна. — Там какие-то лекарства дорогущие надо купить, а у них денег нет.

— Чё, реально дорогие? — напрягся Демидов.

— Ну, вроде тысяч на сорок… — сказала она, отметив, что он сразу расслабился — деньги-то, по сути, небольшие. И тут же продолжила: — По крайней мере, Катькин муж такую сумму в долг просил. Только я ему деньги давать не хочу, лучше сама куплю всё, что нужно. Ты ведь дашь мне? Макс, мне страшно! Вдруг она умрёт…

Алёна села рядом, ткнулась лицом в его плечо. От рубашки отвратительно пахло потом, но она терпела, старательно всхлипывая. Демидов обнял её, и сказал, пытаясь успокоить:

— Не реви, всё обойдется! Конечно, денег дам.

— Спасибо! — она обняла его за шею, прижалась, как к самому родному человеку. И попросила: — Давай выпьем? Меня так трясёт…

Вскочив, она разлила по стаканам коньяк, и сунула один Максу. Он жадно проглотил свою порцию, и тут же снова глянул на бутылку:

— Плесни ещё!

А она и рада была стараться.

Опустошив второй бокал, Демидов поднялся и подошел к стене. Снял картину, и, загораживая плечом дверцу сейфа, набрал код. Вытащил металлический чемоданчик, плюхнул его на кровать. Поднял крышку; Алёна бросила короткий взгляд внутрь — пачки лежат уже не так плотно, всё-таки это гад слил вчера немало их денег. Максим повозился, отсчитывая купюры. И бросил ей деньги с видом добытчика.

— Спасибо, любимый! — Алёна поцеловала его, пытаясь не выдать отвращения — изо рта «любимого» несло, как из помойки. Он провёл рукой по её телу, по-хозяйски сжал грудь — грубо, она едва не вскрикнула от боли. Чуть отстранив его, Алёна блудливо улыбнулась и начала расстегивать его рубашку — нарочито медленно, томно. Но он накрыл её ладонь своей и сказал, поднимаясь:

— Погоди, малыш, а то я обоссусь.

— Фу, грубиян! — шутливо сказала она, хотя от этого слова чувство гадливости стало ещё сильнее. Но глядя, как он идёт к двери санузла, удовлетворённо прикрыла глаза: Макс покачнулся, будто пьяный. Послышалось звяканье пряжки ремня, журчание мочи, ударявшейся в фаянс унитаза. Алёна ждала, что он вот-вот свалится, прямо в ванной: учитывая, что Макс с похмелья, клофелин должен был подействовать быстро. Но Демидов вышел из уборной и полез к ней, ткнулся губами в шею, пытаясь нащупать молнию на спине. Она изогнулась, помогая. Платье скользнуло к ногам, и Алёна осталась в полупрозрачном черном боди — Макс особенно любил его из-за застежки между ног. Он толкнул её на диван, сам навалился сверху, зашарил у неё между бёдрами. Приподнялся, приспуская джинсы и трусы. Но, не удержав равновесие, качнулся в сторону, замотав головой.

— Ох, чёртово похмелье, — пробормотал он. — Прости, малыш, башка трещит…

— А ты поспи, — Алёна легонько толкнула его в грудь, и он упал, как подкошенный. Повернул голову, будто слепой, попытался что-то сказать — и отключился.

Алёна застегнула боди и встала, глядя на чемоданчик. Он так и лежал на кровати, даже крышка не закрыта. Жаркое чувство ликования пробежало по телу: всё получилось проще, чем она думала. Уже не боясь разбудить Макса, Алёна надела джинсы и пуловер, запихнула чемоданчик в сумку, бросила сверху бирюзовое платье и туфли — то, в чем ходила завтракать. Надела ботинки и куртку. И, повесив на плечо дамскую сумочку, взяла баул с вещами и вышла из номера.

Коридор был пуст, на лестнице ей встретилась лишь одна из горничных, прижимающая к груди стопку постельного белья. На первом этаже Алёна ускорила шаг, прошла по коридору к холлу и невольно остановилась. Возле ресепшн стоял Крапива. «Если спросит, куда я, снова совру про сестру, — решила она. — Скажу, что в больнице несколько дней побуду, потому и вещей набрала». Сделав озабоченное лицо, пошла дальше. Но оказалось, что Ваське не до неё: он разговаривал с каким-то мелким, рыжим, неприятным. У того было острое, похожее на крысиную морду, лицо, дорогой костюм и тёмный галстук — будто молоток, подпиравший тощую шею. Чуть поодаль стояли два бугая неприятного вида, косились на рыжего, явно дожидаясь его.

Алёна скользнула вдоль стены, но Крапивин всё-таки заметил её. Ничего не спросил — лишь кивнул и снова перевёл взгляд на рыжего. Она вышла из гостиницы и быстро подошла к своей машине. Бросила сумку на заднее сиденье, села за руль и закурила, пока прогревался двигатель. Оглянулась: на крыльце было пусто. Да и кому за ней гнаться? Демидов проваляется в отключке еще часов семь. Как минимум.

Немного успокоившись, она выехала со стоянки и покатила к лесу. «Доберусь до объездной, а потом позвоню этому Егору по поводу книги, — думала она. — Обещала ведь связаться с ним сегодня после обеда. И с деньгами всё так удачно сложилось! Всё-таки мне они больше пользы принесут».

И она широко улыбнулась: деньги, у нее наконец-то есть деньги! Врубив радио на всю катушку, почти заплясала на сидении. А, глянув на своё отражение в зеркале заднего вида, подмигнула себе и рассмеялась от удовольствия: лицо выглядело помолодевшим, в глазах блестели дьявольские огоньки. И, подпевая радио, прибавила скорость.

…Василий Крапивин давно ничему не удивлялся: когда ведёшь гостиничный бизнес, привыкаешь к появлению новых людей. Поэтому трое мужчин, вошедшие в холл гостиницы, не вызвали у него особого интереса. Он ощутил любопытство только когда рыжий, который явно был за главного, спросил у портье:

— Скажите, в каком номере остановился господин Синицын, Александр Викторович? Мы старые друзья, договорились о встрече. Но ждём, ждём — а он всё не спускается. И сотовый не берёт.

Портье открыл рот, собираясь сказать, что они не дают информацию о постояльцах. Но Крапива жестом остановил его.

— Друзья? — переспросил он. И произнёс, выделив фамилию голосом: — Вы друзья Синицына?

Рыжий внимательно посмотрел на него, и ответил, хохотнув:

— Ну да, Синицына. Александра… И Максима тоже.