Юра не хотел кофе, не хотел сидеть здесь смущенным истуканом, как не хотел, чтобы его взгляд снова и снова падал в эту тень и скользил дальше, по ласковым изгибам женского тела. А ее пытливый взгляд видел всё, и губы лукаво изгибались, и лицо добрело в удовольствии. Ведь, возвращалась она с юга будто в тюрьму, добровольную, но все же очень тесную и холодную, как их со Славиным супружеская постель. А тут оказался молоденький мальчик, да еще и красавчик, да еще и брюнет, да еще и рослый — всё, как она любила.

В тот раз Юре не пришлось долго выдерживать пытку — вернулся Славин, затарахтел в прихожей, как старый сверчок, ругая запоздалую весну с ее слякотью, которую поневоле приходилось тащить в квартиру. Геля равнодушно поднялась, проплыла мимо Залесского навстречу мужу, и больше Юра в тот день ее не видел. Но когда пришел в другой раз, поймал себя на том, что думает о ней — и разочарован тем, что Гели нет в доме.

А через некоторое время Слотвицкий нежданно-негаданно слёг в больницу. Залесскому сообщил об этом дед, и, вроде бы, идти на квартиру к профессору не было смысла… но Юра пошел. Когда Геля открыла дверь, сделал вид, что ничего не знает. А она и рада была такому случаю — ведь теперь им никто не смог бы помешать.

И опять сидели они в гостиной, она в чем-то открывавшем тело больше дозволенного приличиями, и он, чувствующий, что его руки и ноги отчего-то стали слишком неловкими, локти — острыми, а ступни — несоразмерно большими. Геля расспрашивала его об учебе, усугубляя тем самым разницу в их возрасте, которой Юра так стеснялся. А после включила музыку — испанскую, тягучую и завораживающую, как опиумный дым — и позвала Залесского танцевать. И он пошел, потому что не мог не пойти.

Так и начались их встречи. Сперва были силками расставленные домашние вечера с шампанским дюрсо и наполненными икрою тарталетками, дурманящие разум приманки глубоких декольте, в глубине которых неспешно таяли на жаркой коже маслянисто-ветренные капли духов, вобравших в себя молекулы велеречиво-сладкого сандала, стыдливо-свежей изнанки древесной коры, дерзко-кислого гибискуса, и бризово-морской — той самой, родившей Афродиту — пены. Потом, когда она вволю насытилась его робостью и захотела его смелости, их свидания переместились в спальню.

Юре казалось, что она действительно любит его — как и говорила. Лишь много позже он понял, что на самом деле любила она себя. Точнее, свою ускользающую молодость, свою притягательность и сексуальность, своё умение завоевать мужчину, сделав это так, будто он добился ее. И кто знает, когда бы она наигралась, если бы не вмешался Залесский-старший…

Воспоминания больно резанули даже сейчас, когда от деда остались только фотографии, висевшие на стенах их некогда гостеприимного дома. Одна такая стояла на столе в кабинете Юрия — но сейчас бравый генерал не подбадривал внука своей улыбкой, а напоминал о былой глупости и предостерегал от будущей.

— Не сердись, дед, — тихо попросил Залесский.

В комнату несмело вошел Тимоша — знал ведь, что хозяину нельзя мешать во время работы, но будто чувствовал, что тому взгрустнулось. Обошел стол, за которым сидел Залесский, уставился снизу. Юрий взял его на руки, прижал к груди. Этот кот был самым чувствительным и плаксивым, чаще других лез на колени хозяину, но за это его и любил Юрий. «Собрал беспризорников со всей округи», — вспомнились ему слова Петровны. Да, он действительно взял двух собак и трех кошек просто потому, что у них не было дома. А на самом деле хотел быть нужным кому-то не как грамотный юрист со связями, а как человек… Может быть, как отец.

Будут ли у него свои дети? Вряд ли. Для этого нужна женщина, а ему мало кто нравился. Но даже те, кто чем-то трогал его сердце, когда он забывал его прикрывать, в итоге натыкались на пуленепробиваемую броню и отступали. И хорошо, потому что это позволяло избежать боли. А именно болью была для него любовь.

Но, тем не менее, одна женщина ждет сейчас от него известий. Залесский взял в руки смартфон, поискал в номерах. Звонить решил Игорю Литвинцеву, заместителю начальника городского отдела образования. Юрий помог тому когда-то справиться с потоком чернухи, который обрушила на Литвинцева одна из местных газетенок. Писали, что он вор, что закупает мебель и технику для школы через подставную фирму. Залесский не только привлек газету к суду, но и выиграл его, добился опровержения чернушных статеек.

Литвинцев снял трубку сразу, обрадовался, что может чем-то отплатить за помощь Залесского.

— Игорь, ты мог бы узнать для меня кое-что об учащемся Павле Фирзине? — спросил Залесский. — Школа двадцать девять, четвёртый бэ.

— Без проблем, а что именно? — с готовностью отозвался Литвинцев.

— Мне нужно знать, где живет этот мальчишка, кто его родители, благополучная ли семья. Вообще любые подробности. Но я тебя попрошу без лишней шумихи. У меня есть подозрение, что мальчишку избивают родители — но вот конкретных доказательство против них нет. Вот, собираю. Потому-то адрес и нужен.

Литвинцев пообещал перезвонить через пять минут. Юрий согнал с коленей Тимошу, поднялся из-за стола и сделал несколько махов руками, разминая затекшие плечи. Хотел было пройтись до кухни — после острых блюд, съеденных в обед, очень хотелось пить — но телефон вдруг ожил, заерзал по столу, требовательно жужжа. Залесский взглянул на экран и удивился — ему снова звонила Татьяна. Он быстро взял трубку.

— Юрий Борисович, еще раз здравствуйте. Не помешала? — смущенно спросила она.

— Нет, я свободен. Через полчасика собираюсь к вам.

— А у меня просьба. Вы не могли бы заехать по пути в магазин и купить шоколадный торт? — голос был таким виноватым, что даже на расстоянии чувствовалось, что она краснеет.

— Торт? Да еще шоколадный? — хмыкнул он. — У вас в больнице новая программа лечения?

— Это не для меня, для мальчика, — заторопилась она. — Понимаете, я ему пообещала, и потом только сообразила, что самой мне до магазина не добраться. А кого еще попросить, не знаю…

«Странно, у нее что, нет родственников или друзей? — подумал Залесский. — Вроде не похожа она на социофоба».

— Я вам деньги отдам! — горячо поклялась Татьяна.

— Да не переживайте вы так! — ответил Юрий. — Привезу, конечно. Можете на меня положиться. И денег мне не нужно, все-таки мальчишка в какой-то мере мой крестник.

— Ой, мне неудобно… — начала Татьяна, но Залесский перебил ее.

— Только давайте без этого чувства ложной вины. Пропустим момент, когда вы будете оправдываться и стесняться, хорошо? — предложил он, и сам удивился, насколько ласково прозвучал его обычно сухой голос. — Я скоро приеду и наберу вас, будете на связи?

— Конечно!

— Чудненько. А то вдруг без вас меня к мальчику не пустят. Придется самому с тортом расправляться, а я сладкое, знаете ли, как-то не очень…

Не успел он повесить трубку, как раздался новый звонок. Литвинцев. Ну надо же, быстро он.

— Юра, я все узнал. Там ситуация не самая простая. Мальчик этот не из лучших учеников, с двойки на тройку едва переползает. Школу часто прогуливает. Нелюдимый очень, классный руководитель не может с ним общий язык найти. Но при этом парень не хулиган, никогда ни в чем криминальном замечен не был — то есть не ворует, драк не устраивает. Живет с мамой, больше родственников нет. Она работает в ларьке, продавщицей, а мальчишка в продленке круглогодично. Числятся в малообеспеченных, поэтому мальчик льготное питание в школе получает. Живут они… — Игорь назвал адрес. — Это старые бараки на окраине города. Честно сказать, я думал, их расселили давно. Они ж на ладан дышат, даже жаль мальчишку — ребенку не место в таких условиях.

Залесский быстро записал адрес в настольном календаре, поблагодарил Литвинцева и повесил трубку. «Поехать туда, поговорить с соседями? Нет, время к четырем, все еще на работе, — размышлял адвокат. — Лучше наведаться к ним вечером, а сейчас в магазин, за тортом. Представляю, как его ждет этот мальчишка».