— Какие мальчики, Таня? О чем ты вообще думаешь? — мать всплеснула руками и возвела очи горе. — Ты же сама в больнице, забудь о работе! Нужно думать о себе, больше думать о себе, когда ты, наконец, это уяснишь?

На ее выступающих ключицах светлело короткое ожерелье из речного жемчуга — тускло блестящего, неровного, зато натурального, как говорила мать. Татьяна терпеть не могла это украшение — ей казалось, что оно сделано из молочных зубов.

Мать сложила на коленях холеные руки, выжидающе посмотрела на Таню.

— Ну, рассказывай, — велела она.

— О чем? — Таня села на кровать, вцепилась в одеяло пальцами.

— Дурочку не строй из себя! — гневно фыркнула мать. — Почему сюда положили? Правду говори! Не из-за подозрения на онкологию?

— Мама, что ты такое говоришь! — возмутилась Таня.

— А что? Это сейчас сплошь и рядом, и если рано найдут — это даже хорошо, есть шанс вылечиться. Никто не застрахован, Таня! Вот недавно по телевизору говорили…

И она стала длинно рассказывать, что конкретно говорили по телевизору, и что за случай был у какой-то женщины, и какими способами ее лечили… Голос у матери — когда она не орала в гневе и не цедила слова в презрении — был красивый, альтовый. Это позволяло вытерпеть любую чушь в ее исполнении, если не вслушиваться в смысл.

— Таня! Я с кем разговариваю?… — голос пустил петуха, став неприятно требовательным. — Так почему тебя сюда положили? Ты что, опять была беременна?

Таня нехотя кивнула. Говорить не хотелось, а об этом — тем более.

— А этот, значит, пьет… — удовлетворенно заметила мать. И привычно перешла к обвинениям: — А мне, значит, ты даже не соизволила сообщить.

«Да, потому что после третьей моей замершей беременности ты заявила, что меня так Бог наказывает!» — обида царапнула, дотянулась даже из воспоминаний. А мать продолжила, едва не торжествующе:

— А я говорила: не надо тебе больше беременеть! Но ты же у нас себе на уме!

— Мама, это мое дело.

— Ну, если хочешь себя угробить — пожалуйста, — поджала губы мать. — Я давно поняла, что с тобой разговаривать бесполезно. А, между прочим, в делах твоих полнейший бардак! Скоро февраль, я путевки на Кубу присмотрела, ты помнишь, едем вдвоем с тетей Люсей. Мы с тобой договаривались насчет денег. Я пришла за ними сегодня, а в офисе только бухгалтер и менеджер. У муженька твоего нерабочее утро почему-то! И трубку он не брал. Я поехала по аптекам, проверять, все ли в порядке. Кстати, провизорша эта новая… Юля, кажется? Представляешь, спит у кассы! Вот так вот легла, голову на руки положила — и спит!

Мать подняла перед собой скрещенные руки, будто ученик за партой, и уперлась в ладони лбом, показывая, как именно спала Юля. Татьяна вздохнула. Она ни разу эту Юлю не видела, да и с аптеками разбираться не хотела, пусть у Макса об этом голова болит.

Но Елена Степановна продолжала, всё больше распаляясь: о том, какой бардак на складе, какую пыль на полках она нашла, как неблагоразумно со стороны Тани было доверить бизнес Максиму… Та слушала со смесью раздражения и вины. Ведь мать совала свой нос в аптечный бизнес не потому, что хотела помочь. И даже не от скуки. Ей просто нравилось чувствовать свою власть. Ведь мать хозяйки — это, в какой-то мере, даже рангом выше, чем сама хозяйка.

С другой стороны, родительница была права — Татьяна тоже должна уделять время аптечной сети, а не радоваться, что ей больше не нужно возиться с этим бизнесом. Но она давно перегорела, поняв, что, добившись многого — по сути, ничего не добилась. Ведь по большому счету Татьяна создавала эту сеть для того, чтобы доказать родителям свою состоятельность. Не вышло. И, если бы не муж, Таня давно продала бы свои аптеки к чертям и вздохнула спокойнее. А Максу, кажется, доставляет удовольствие этот, неожиданно приобретенный вместе с женой, бизнес. Тем лучше, ведь для Татьяны аптечная сеть — завершенный проект. Красивая, но тронутая гнилью иллюзия.

Таня начала продавать лекарства еще на первом курсе меда. Точнее, доставать их. Как-то один из врачей посетовал, что тяжелого больного — практически парализованного инсультника, за которым ухаживала Таня-практикантка — можно было бы поставить на ноги, имея нужное лекарство. Но производили его только за рубежом. Таня позвонила бывшей соседке, которая в середине 90-х перебралась в Италию, и попросила прислать пачку ампул. «Танюшка, мысли шире. Если отправить один препарат, он станет золотым, — вздохнула та. — Еще и документы для таможни заполнять, это ж убиться можно! Давай, набирай еще заказов. Отправлю все, возьму десять процентов за хлопоты. Ты себя тоже не забывай, зарабатывай. И выбрось из головы идиотские мысли, что наживаешься на чужом горе! Не у нас — так в другом месте, но люди лекарства закажут».

Так начался ее бизнес, который сначала был больше похож на дружескую помощь. Ведь препараты поступали в срок, были качественными и даже с накруткой стоили меньше, чем у конкурентов. Ну и вообще… Только ленивый в те времена не пытался создать свое дело.

«Другая бы использовала шанс выбиться в люди, а из тебя торгаш — как из толокна хата… Так и будешь всю жизнь копейки считать…» — разглагольствовала мать, и Татьяна решила снять помещение под аптеку. Взяла кредит под залог квартиры, полученной в наследство от бабушки с дедушкой. Через ту же итальянскую знакомую закупила партию лекарств. Старую гэдээровскую стенку и обеденный из бабушкиной квартиры приспособила под витрины и прилавок. Очень многое приходилось делать самой: Таня даже вывеску нарисовала, в то время негде было ее заказать. Ходила по городу, клеила рекламу на подъезды, договаривалась с чиновниками. Но понимала: в одиночку ей это не потянуть. Потому, что была слишком боязливой, слишком совестливой для того, чтобы жить бизнесом, а не играть в него.

Помощники нашлись быстро: заработать хотелось всем. Днем за аптекой надзирала Янкина мама. По вечерам — кто-то из Таниных подруг, но чаще всего, конечно, ей помогала Яна. И очень скоро Таня предложила ей развивать этот бизнес вместе. «Я — аптекарша? — развеселилась та. — Ну а что, хоть на квартиру заработаю. И подругу в беде не брошу. Ты, Тань, уже зеленая вся, нельзя по двое суток не спать. Я в доле».

В день, когда они отдали кредит за первую аптеку, Татьяна сделала себе подарок: купила серьги — крупные, но изящные, из платины с бриллиантами. Это был символ ее успеха и в то же время — награда за всё. Серьги и сейчас были на ней.

В те годы было хоть и трудно, но азартно, интересным казался каждый день. Она добивалась цели, и ощущение собственной никчемности прошло, а родители перестали привычно говорить ей: «Госспыдя, ну что ты в этом понимаешь!». Казалось, что они, наконец, начали ею гордиться. И признавать, что их дочь — умная, успешная, способная, а не безмозглая рохля, за которую нужно всё решать.

Это чувство вдохновляло, и они с Яной открыли еще две аптеки, наняли провизоров, расширили ассортимент. Но Янка на последнем курсе института вышла замуж за хирурга Глеба Рижского, а потом, стремительно забеременев, решила полностью посвятить себя семье. «Глеб прав — мне нельзя столько работать. Ну и потом, купи-продай все-таки не мое, — призналась она Тане. — И фармацевтика не моё. Извини, Танюх…»

Татьяна выкупила ее долю и честно выплатила дивиденды, которых с лихвой хватило и на приобретение квартиры, и на дорогостоящий ремонт. Янка в долгу не осталась — перед тем, как уйти из бизнеса, нашла отличного менеджера Ирину, и обучила ее своей работе. Так что у Тани и после ухода подруги было, на кого опереться.

Она уже закончила интернатуру и работала в педиатрии, но дело требовало контроля, ведь она все еще расширяла свою сеть. Ирина предложила Тане взять еще одну помощницу, которая заведовала бы закупками. И они нашли такую, но Татьяна не смогла дать себе больше времени на отдых. Потому что просто не понимала, где еще себя применить.

Впрочем, у ее трудоголизма была и обратная сторона — вместе с ростом сети выросли и доходы. Тане нравилось, что теперь она легко может позволить себе дорогие вещи, брендовую одежду, заграничные путешествия, уютный дом — все, чего была лишена в детстве. Но больше всего ее грело то, что она могла обеспечивать такую же жизнь родителям.