– Клара, ну когда ты перестанешь дурачиться? Такое ощущение, что у меня не сестра, а брат.

– Это все пустяки.

– Шрамы останутся.

– Шрамы – это памятники боли, которую удалось преодолеть.

Леда с изумлением уставилась на сестру.

– Ничего себе! Откуда цитата?

– Сама придумала.

«Как быстро повзрослел мой белобрысый, неряшливый ангелок», – подумала Леда, улыбнувшись.

– Леда, можно я на эти выходные останусь в школе?

– Можно, конечно. А почему ты не хочешь поехать домой?

– Я не могу там находиться…

– Что мать опять натворила?

– Мама ни при чем. Это Никки. Она поцеловалась с Гаспаром… Мама застукала их, его выгнала из дома, с ней больше не разговаривает, постоянно плачет и много пьет. Это невыносимо, – сколько печали было в глазах Клары!

Леда побежала в учебный корпус старших. Ей не терпелось вызвать Никки на серьезный разговор. Начался перерыв, и в коридорах было полно учениц. Леда с растерянным видом исследовала практически все закоулки школы, но ее попытки найти сестру долгое время были тщетными. Вдруг в толпе у танцевального зала она увидела Калантию.

– Калли, привет! Где я могу найти Никки?

– Они с Дианой пошли в сторону библиотеки.

– Спасибо!

Леда побежала к библиотеке. В этой части корпуса было уже не так многолюдно. Леда остановилась у лестницы, ведущей ко входу в библиотеку, услышав голос сестры.

– …Господь, конечно, уже постарался за меня, но я кое-что добавлю.

– Никки!!! – закричала Леда, увидев, как ее младшая сестра, точно свирепое животное, стращает несчастную девушку.

Никки убрала руку от своей жертвы, с довольной ухмылкой взглянув на результат своих усилий, – ее ногти так глубоко впились в лицо Стеллы, что оставили после себя кровоточащие раны.

– Стелла, ты в порядке?! – спросила Леда.

Стелла ответила рыданием. Пэлл схватила подругу за руку и быстро увела ее от сестер Дилэйн.

– Может, объяснишь, что это было?!

– Леда, не кричи на меня! И вообще, какого черта ты так не вовремя появилась?!

– Не вовремя?! Ты чуть не изувечила Стеллу!

– Ох, я ее просто припугнула! Это я еще мягко с ней обошлась. Мне следовало вырвать ее грязный язык, чтобы она не смела больше говорить обо мне и моих подругах!

– Никки… в кого же ты превратилась? – не скрывая своего разочарования, спросила Леда.

– Ты искала меня только затем, чтобы задать этот вопрос?

– …Клара рассказала мне, что происходит в нашем доме. Наша мать – не подарок, но ты поступила с ней крайне жестоко!

– Леда, да перестань ты! Кармэл завтра же найдет себе нового хахаля. Если уже не нашла. Это не трагедия.

– То есть ты считаешь, что поступила правильно?!

– Нет. Конечно, нет. Я должна была быть настойчивее. Поцелуй – это ерунда. Вот если бы Кармэл застала меня и Гаспара голыми, ублажающими друг друга, тогда моя миссия была бы успешной.

– А ты о Кларе подумала? Она ведь маленькая еще. Она все видит! Это травмирует ее! – сорвалась на крик Леда.

– Ну ничего, – ехидно улыбнулась Никки. – Пусть привыкает. В нормальных семьях людей объединяет любовь, а в нашей – травмы.

Леда добрела до школьного туалета, закрылась в кабинке, села на крышку унитаза и расплакалась. Тяжело было наблюдать со стороны за своими сестрами, которых она любила всем сердцем. Леда не знала, чью сторону принять. При этом пожен-ски она понимала Кармэл. Увидеть любимого с другой, да и не просто с другой, а со своей несовершеннолетней дочерью – это, разумеется, больно. Также ей было жаль Никки, которая, как казалось Леде, таким образом в очередной раз пыталась привлечь внимание матери. Да, способ она выбрала жестокий, но Леде ли не знать, каково это – быть недолюбленным ребенком? На что толкает желание быть замеченным? Если бы материнская любовь была подобием валюты, то сестры Дилэйн были бы беспросветно бедны.

Вдруг затрезвонил телефон. Леда отвлеклась от тяжких размышлений и ответила:

– Я занята. Говори быстро, что нужно?

Звонок был от ее бывшего мужа. Он уже месяц названивал ей. Рассел вдруг опомнился и решил вернуть жену, надеясь на то, что Леда смогла простить, а еще лучше – забыть его измену.

– Леда, давай встретимся? Ты же обещала.

– Не припомню, чтобы я тебе что-то обещала.

– Не издевайся надо мной.

– Это я издеваюсь?! Рассел, мы уже все выяснили! Оставь меня в покое!

Леда была разъярена до предела. Мало того что мать и Никки лишили ее всякого спокойствия, так еще и муженек решил добить ее! Она хотела завершить разговор, но вдруг телефон выскользнул из ее дрожащих рук и угодил прямо в полную урну.

– Да что ж за день-то сегодня такой! – взревела Леда.

Подавив брезгливость, Леда стала копаться в урне, чтобы найти свой телефон, и тут… Среди скомканных клочков туалетной бумаги она обнаружила тест на беременность. Леда достала его и телефон, что лежал рядом.

Леда уже и не знала, где взять силы, чтобы справиться с новым потрясением. Мало того что она нашла тест на беременность в туалете для учениц, что уже само по себе было обстоятельством, опорочившим честь благородных девиц «Греджерс», так он еще оказался положительным!

Голди Маркс растерялась на миг, не зная, какие еще слова подобрать, чтобы как следует извиниться перед Дианой за все подозрения, обвинения и оскорбления, нанесенные ею в пылу гнева. Диане хотелось покинуть кабинет директрисы с облегчением и ошеломляющим чувством победы: из школы не исключают, Голди не презирает, Джераб в безопасности. Джераб… Вот мысль о Джерабе и не дала ей вдоволь насладиться триумфом. Неужели все это правда? Он в самом деле женится на Алессе? Как же он так быстро «переобулся»?

Диана и Джераб случайно встретились в одном из коридоров учебного корпуса. Диана хотела пройти мимо, но Джераб, убедившись, что рядом никого нет, остановил ее:

– Мисс Брандт.

Он подошел к ней, она стояла к нему спиной.

– Встретимся на нашем месте. Как обычно, – тихо сказал Джераб.

– Как скажете, мистер Эверетт, – дрогнувшим голосом ответила Диана.

В пять часов они встретились у старой конюшни. Джераб сразу же, без прелюдий, рассказал Диане о том, что произошло.

– Алесса испортила бы мне жизнь. Хотя… я сам все испортил. Это наказание за мою слабость. Мы с тобой знали, на что идем. Эта сказка не могла длиться вечно, – заключил он.

Диана выслушала его, не перебивая, а затем, когда воцарилась тишина, задала вопрос:

– Джераб, у тебя есть яйца?

– Что, прости? – опешил Эверетт.

– Яйца есть у тебя?! Почему ты так легко смирился с ролью марионетки? Неужели ты не мог по-мужски сказать Алессе, что не хочешь быть с ней?!

– Я говорил! И, разумеется, я на этом не остановлюсь. Я сделаю все, чтобы она меня отпустила!

– Так чего же ты ждешь? Действуй! Или, может, ты это сделаешь после свадьбы, после рождения ваших детей, на смертном одре?!

– Тебе легко говорить! Ты, в отличие от меня, ничем не рисковала!

Джераб принудил себя остановиться, опомниться. Да, пусть Диана порой рассуждала и вела себя как взрослый, мудрый человек, и часто поражала его своими остроумными рассуждениями, но это не дает ему права общаться с ней на равных. Она еще молода, старается постигнуть многое, но все-таки кое-что ей не дано пока понять в силу юного возраста и максимализма, присущего ему. Диана считала проявление осторожности – слабостью, а бунтарства – истинным показателем силы. Не смыслила она, как ему было страшно, когда он понял, что Алесса может отправить его за решетку. У него нет связей и денег, чтобы найти хорошего адвоката и доказать свою невиновность. Не понять Диане и то, как Джерабу трудно отказаться от должности в «Греджерс». Ей, привыкшей с младенчества получать то, что она захочет, неведомо, с каким усердием простые люди из обычных семей добиваются успеха, скольким им приходится пожертвовать, сколько сил потратить, да еще и без гарантии, что их труды не напрасны. Только в сказках ради любви можно рискнуть всем, даже собственной жизнью, в реальной жизни все куда прозаичнее.