Вместо этого мы все вместе занялись изготовлением и покупкой мебели: крепких деревянных скамей, столов, стульев, кроватей. Я также потратилась на меха, которыми покрыла скамейки в главном зале.

Даже если никто не приедет, мы сами будем всем этим пользоваться.

— Какая же красота! Неужели мы теперь правда будем спать не в солеварне, а на настоящей кровати? — Яра внимательно осматривала дом. — И веранда, Тали, даже скамейки стоят. Можно сесть и любоваться на твои земли, на все болота.

— Скоро вместо болот там будет главная площадь, — с довольной улыбкой ответила я.

Германна, Марисоль, Эльзу и Сирила я поселила в двух комнатах на другом конце дома, а Яра и я заняли комнаты на втором этаже. К каждой из них примыкало небольшое помещение, где можно было хранить ночной горшок.

— Здесь так тепло, миледи! Неужель это будет дом для слуг? Даже господа так не живут, — восторженно пробормотала Марисоль, боясь прикоснуться к стенам и мебели. В её глазах читалось неверие и смутное волнение — они сомневались, что у них когда-нибудь будет отдельное жильё, да ещё такого же качества.

А я всё думала об отце, который находился совсем рядом — всего в шести часах пути, в поместье д'Арлейн. Мне было трудно сосредоточиться на делах; я ждала приглашения или же послания.

И к вечеру третьего дня, когда мы переехали из солеварни, прибыл посыльный.

— Вам послание, миледи д'Арлейн. От графа Керьи.

Я тут же вцепилась в письмо, нетерпеливо раскрывая его и вчитываясь в каждое слово.

Почему… почему мне было так важно мнение моего отца обо мне? Я не обращала внимания на мнение любовницы моего мужа, или моего брата, или мачехи, но здесь и сейчас, я отчаянно хотела доказать что-то своему единственному родителю.

«Двадцать второго ноября», «Его Сиятельство Граф Керьи», «Синюю Трясину», «достойные графа условия»… Слова не складывались в полноценные предложения. Однако он, похоже, действительно собирался навестить меня. Двадцать второго ноября… через два дня?

— Ты в порядке? — Яра прищурилась, заметив моё напряжение. — Брось, Тали, да ему всё равно. Ты сама на себя не похожа последние дни.

В её глазах читалось беспокойство за меня. Она не хотела, чтобы я разочаровалась, так как сама не получала от своей семьи ничего, кроме боли и предательства, и ожидала от моей семьи того же.

Всегда готовься к худшему, да?

— Всё будет в порядке, — упрямо ответила я. — Пойду проверю Лаяша.

Отца Кири мы устроили ближе к нашему старому дому. Там же началось строительство производственного здания — всё ещё на сваях, но пол был ниже. Печь будет стоять на камнях, скреплённых глиной, так же, как в солеварне. Я не контролировала эту стройку, но, на мой взгляд, работа шла неплохо.

— Кирпичи… эти. Долго сохнут, миледи, — сказал Лаяш.

На влажной земле, на первом этаже нашего старого дома, действительно сохли глиняные кирпичи, смешанные с землёй. Многие были деформированы.

Потому что я не показала, как правильно.

— Поднимите их на второй этаж или перенесите в новое здание, пусть даже оно недостроено. Разложите на сухой поверхности.

Лаяш заметил разочарование на моем лице, и в его глазах блеснул… испуг?

Он не доверял мне? Потому что работал с незнакомым товаром.?

— Всё в порядке, Лаяш. Я заплачу, даже если ничего не выйдет.

Слава Первородной, деньги у нас пока были — благодаря соли. Но если с солеварней что-то случится, нас ждут серьёзные проблемы. Нужно срочно искать дополнительные источники дохода, иначе мы будем под постоянной угрозой.

Через два дня я сидела в зале на первом этаже, одетая в своё новое лучшее платье, рядом с Ярой, которая вызвалась играть роль служанки, и Кири, который согласился помочь с тяжёлой работой.

— Как думаешь, зачем они приехали? — спросила Яра, нервно расхаживая по комнате.

— Не знаю. Вряд ли просто чтобы навестить меня.

Я так волновалась, что ненавидела себя за это.

Ненавидела, что другие видят меня уязвимой, когда я должна была демонстрировать уверенность, показывать, что знаю, куда мы движемся. Было ли это влиянием магии отца?

Как и все, я чувствовала на себе его дар — много раз.

Ребёнком бегала за папой, желая добиться его любви.

Желая быть рядом.

— Они не написали, когда приедут? — Яра всё ещё сидела рядом, но в её глазах появилось сомнение.

Мы ждали уже больше трёх часов.

— Нет. Они могут приехать и поздно вечером, всё зависит от того, когда выехали.

Я не доверяла себе и перепроверила письмо со знакомым клерком из Арлайна — времени действительно указано не было.

— Никто не поедет из поместья после полудня, — возразила Яра.

Она была права, конечно.

Но несмотря на это, я продолжала ждать. Не снимала платье и не разрешала Яре переодеваться — хотела выглядеть достойно, когда они всё-таки прибудут. Ходила по дому, делая минимум дел и не проверяя работу остальных.

Наступил вечер, потом ночь, и ничего не изменилось.

И точно так же — на следующий день.

Я всё ещё ждала.

Что, если они задержались по какой-то важной причине?

Когда на третий день никто не прибыл, я молча переоделась и вернулась к работе. С тоской оглядела гостевые комнаты: основательные сундуки, хорошие кровати. На каждой были матрасы, набитые шерстью, и даже подушки из гусиного пера, тогда как все остальные по-прежнему спали на соломенных тюфяках. Здесь были и льняные простыни — я спала на таких всего пять раз в жизни.

— Возвращаемся на свои рабочие места.

Завтра же отправлюсь продавать соль и начну стройку постоянной дороги.

Никто не упрекнул меня в том, что я потратила столько времени впустую, что накупила шикарной еды, большая часть которой теперь испортится. Только Кири смотрел на меня с какой-то жалостью, но стоило ему открыть рот, как Яра со всей силы наступила ему на ногу и отправила работать.

Я понимала, что могло случиться всякое: возможно, повозка сломалась или кто-то заболел. Но неужели нельзя было послать письмо? Предупредить, чтобы я не ждала? Не готовила своих людей и не старалась создать «достойные графа условия»?

Запретила себе думать о том, что, вместо того чтобы доказать что-то и показать, что я достойна их внимания, они лишь еще раз напомнили мне, что для них я — ничтожество, недостойное даже простого уведомления.

Зато когда в Синей Трясине появились два всадника на высоких жеребцах, я никак не отреагировала. Не бросилась их встречать, продолжила пытаться спасти свои кирпичи, прямо на их глазах. Я уже понимала, что партия получилась неудачной, да и покупателя у меня всё равно не было.

— Нам нужна баронесса д'Арлейн, — произнёс знакомый голос у меня за спиной. Я обернулась и увидела человека, который больше недели назад, в Арлайне, пытался пнуть меня прямо с коня.

Ленорос Бэй являлся молодым мужчиной двадцати двух лет, его благородное происхождение выдавал герб, вышитый на попоне жеребца, и высокомерное выражение симпатичного, в общем-то, лица. В отличие от большинства мужчин, он не носил бороды — вероятно, просто не мог её отрастить.

И… он меня не узнавал?

— Вам здесь не рады, — громко сказала я, изучая его и его спутника. Лаяш, стоявший рядом, был заметно взволнован. Он редко сталкивался с благородными, одетыми в регалии рода, а меня воспринимал почти как свою.

— Где баронесса д'Арлейн, девка? Думаешь, я тебя не узнал? Ты напала на меня в Арлайне. И ты ответишь за нападение на благородного.

Я низко засмеялась, запрокинув голову, а затем сняла платок, который носила почти всё время, обнажив светлые волосы.

— Не узнали, милорд? Вижу, за последние восемь месяцев вы не изменились — всё так же любите «мужественно» драться с теми, кто не имеет право дать вам отпор. Но на этот раз вы превзошли сами себя — напасть на женщину в полтора раза меньше вас, да ещё с коня. Я всего лишь увернулась от вашего пинка.

Слуга, приехавший с лордом Бэем, смотрел в землю, явно не понимая, почему я с порога так грубо разговариваю с благородным.