Когда время позволяло, они летали в тот отдаленный замок, где Блёдхгарм и его заклинатели охраняли Элду­нари, спасенные из цитадели Гальбаторикса. Там они по­могали эльфам исцелять души драконов. Надо сказать, что успехи были, но дело шло медленно. Одни Элдунари выздоравливали быстрее, а другие — и это очень тревожи­ло Эрагона — просто переставали интересоваться жизнью или навсегда заблудились в лабиринтах собственной души. Даже самым старым и мудрым драконам вроде Валдра не удавалось вести с ними осмысленный разговор. Чтобы помешать сотням обезумевших драконов смутить разум и душу тех, кто пытался им помочь, большую часть Элду­нари эльфы держали в состоянии, близком к трансу и каж­дый раз для переговоров выбирали лишь нескольких.

Эрагон также трудился вместе с магами Дю Врангр Гата, извлекая из цитадели спрятанные там сокровища. Большая часть работы пала именно на него, поскольку никто из других заклинателей не имел ни знаний, ни опыта в обращении со множеством заколдованных арте­фактов, оставшихся после Гальбаторикса. Но Эрагон не возражал. Ему даже нравилось исследовать разрушенную крепость и раскрывать ее тайны. За минувшее столетие Гальбаторикс собрал там немыслимое множество вся­ких чудес, некоторые из них были чрезвычайно опасны. Самым любимым предметом Эрагона стала астролябия. Прикладывая ее к глазу, можно было увидеть звезды даже при свете дня.

Существование некоторых особенно опасных арте­фактов он, правда, сохранил в тайне, которую доверил только Сапфире и Насуаде. Обе они сочли, что слиш­ком рискованно распространять знания о подобных предметах.

Богатства, обнаруженные в цитадели, Насуада тут же использовала, чтобы накормить и одеть своих воинов, а также — чтобы восстановить оборонительные сооруже­ния городов, которые они завоевали. Кроме того, она пода­рила немалую сумму золотом каждому из подчинившихся ей королевств. Значительная часть, разумеется, досталась аристократам, но вполне достойные суммы получили даже самым бедные из крестьян. Этим жестом, по мнению Эра­гона, Насуада сразу завоевала расположение и верность многих своих подданных, хотя Гальбаторикс подобного поступка никогда бы не понял и не одобрил.

В цитадели также были найдены несколько сотен ме­чей, ранее принадлежавших Всадникам. Это были мечи самых разнообразных цветов и форм, сделанные как для людей, так и для эльфов. От этой находки поистине дух захватывало. Эрагон и Сапфира лично перенесли оружие в замок, где хранились Элдунари, заранее предвкушая тот день, когда оно снова понадобится Всадникам. Эрагон ду­мал, должно быть, Рюнён будет приятно узнать, что уцеле­ло так много ее великолепных клинков!

А в библиотеке Гальбаторикса были тысячи свитков и книг. Эльфы с Джоадом во главе составляли их каталог, заботливо откладывая в сторону те произведения, где со­держались тайные сведения о Всадниках или секретах ма­гического искусства.

Пока они разбирались во всем этом, Эрагон не переста­вал надеяться, что им встретится упоминание о том, где проклятый правитель спрятал остальные яйца Летхрблака. Единственные упоминания о Летхрблака или раззаках содержались в работах эльфов и Всадников, написанных давным-давно, много столетий назад. В этих произведе­ниях говорилось о некой «темной угрозе, приходящей в ночи», и высказывались различные соображения о том, что можно сделать для защиты от врага, которого невоз­можно обнаружить никакими магическими средствами.

Теперь, когда Эрагон мог говорить с Джоадом откры­то, это постепенно превратилось у него в привычку. Он рассказал старому ученому о том, что случилось с Элду­нари, о драконьих яйцах и даже о том, как отыскал свое истинное имя во время пребывания на острове Врёнгард. Разговаривать с Джоадом было на редкость приятно. Это давало Эрагону долгожданное успокоение, и особенно по­тому, что Джоад был одним из немногих, кто близко и хо­рошо знал Брома. Одного этого Эрагону было достаточно, чтобы считать его своим другом.

Эрагон находил весьма интересным — хотя интерес его и носил довольно абстрактный характер — то, как происходит переустройство огромного разношерстного государства, которое Насуада создавала на обломках Им­перии, тратя на это невероятное количество усилий. Эта работа никогда не казалась выполненной до конца. Всегда было что-то недоделанное, а другое требовало быть сделанным немедленно. Эрагон понимал, что, наверное, возненавидел бы и свое положение, и все эти неотложные дела, если бы ему самому пришлось ими заниматься.

А вот Насуада прямо-таки расцвела на глазах. Она была полностью поглощена как решением всевозможных государственных вопросов, так и самыми обычными, по­вседневными заботами. Ее энергия, казалось, никогда не иссякнет. Насуада всегда знала, как решить ту или иную проблему, и Эрагон видел, как день за днем растет ее авто­ритет и среди представителей других государств, и среди местных чиновников и знати, и среди простого народа. Ее уважали все, с кем она имела дело. Насуада идеально исполняла свою новую роль, но Эрагон отчего-то сомне­вался, что она действительно счастлива, и это его очень беспокоило.

Он не раз видел, как Насуада выносит тот или иной приговор представителям знати, ранее сотрудничавшим с Гальбаториксом — кто по своей воле, а кто и нет, — и по­ражался ее мудрости. Она бывала на редкость справедли­ва и милосердна, однако в случае необходимости могла потребовать и строгого наказания. Очень многих аристо­кратов Насуада лишила земель, титулов и значительной части состояния, нажитого неправедным путем, но никого из них не потребовала казнить, чему Эрагон был рад. Он стоял с нею рядом, когда она пожаловала вождю ургалов Нару Гарцвогу обширные земли вдоль северных отрогов Спайна, а также плодородные равнины между озером Флам и рекой Тоарк. Эти прекрасные места теперь почти совсем обезлюдели, и ургалам было бы очень удобно там жить.

Следом за королем Оррином, лордом Ристхартом и многими другими Нар Гарцвог присягнул Насуаде на вер­ность как высшей правительнице, но при этом сказал так:

— Мой народ согласен с твоим правлением, госпожа Ночная Разведчица, но кровь у нас уж больно густая, а па­мять короткая. Никого из ургалов слова не могут связать навечно.

И Насуада холодно спросила:

— Ты хочешь сказать, что твой народ может в любой момент нарушить мирное соглашение? Должна ли я пони­мать это так, что наши народы могут вновь стать врагами?

— Нет, — сказал Нар Гарцвог и покачал своей массив­ной рогатой головой. — Мы не хотим воевать с вами. Мы знаем, что тогда Огненный Меч попросту убил бы нас. Но… подрастает наша молодежь, а молодым всегда хочется сра­жаться, хочется доказать, чего они стоят. Если сражений не будет, тогда они сами могут их начать. Прости, Ночная Разведчица, но мы не можем себя переменить, такими уж мы родились.

Это заявление встревожило Эрагона — да и Насуаду тоже, — и он несколько ночей все думал об ургалах, пыта­ясь решить эту внезапно возникшую проблему.

Неделя шла за неделей, а Насуада все продолжала по­сылать Эрагона с Сапфирой то в Сурду, то в разные места своего королевства, зачастую используя их как своих лич­ных представителей в переговорах с королем Оррином, лордом Ристхартом и другими.

Но куда бы они ни направились, они всюду искали ме­сто, которое могло бы на долгие столетия стать домом для Элдунари и тех драконов, яйца которых были спрятаны на острове Врёнгард. Да и школа для будущих Всадников тоже была нужна. В Спайне были такие места, которые, ка­залось, подошли бы для всего этого, однако все они нахо­дились либо слишком близко от людей или ургалов, либо далеко на севере. Эрагону казалось, что круглый год жить на севере слишком неуютно. К тому же туда уже отправи­лись Муртаг и Торн, и Эрагону вовсе не хотелось причи­нять им дополнительные заботы.

Беорские горы были бы идеальным местом, но вряд ли гномы обрадовались бы соседству с сотнями прожорливых драконов, только что вылупившихся из яиц. По сути дела, все королевство гномов было расположено в Беорских горах, так что в любом случае школа Всадников оказалась бы неподалеку от одного из городов, а молодые драконы вполне могли бы охотиться на стада столь любимых гнома­ми фельдуностов. Подобная перспектива была неприемле­мой. Гномы очень гордились фельдуностами и любовно их выращивали. Эти замечательные козы составляли значи­тельную часть их хозяйства, и Эрагон, зная аппетит Сап­фиры, прекрасно понимал, что рисковать не стоит.