— Провокационная, говорите? — оживился писатель.

— Угу, самая что ни на есть, и, чтобы такое написать, нужна определённая смелость. Так вот, мой знакомый признался, что испытывает тягу к девочкам-подросткам, которых называет нимфетками. То есть своего рода маленькими нимфами. Будучи литератором, он после развода приезжает поправить душевное здоровье в маленький городок в Новой Англии, снимает комнату у тридцатипятилетней вдовы, которая одна воспитывает двенадцатилетнюю дочь, назовём её Долорес. Нашего героя поражает её внешнее сходство с девочкой, в которую он был влюблён в детстве и умершей от болезни. Вдова влюбилась в постояльца, и они, пока дочка находится в летнем лагере, заключают брак. На это он пошёл исключительно ради того, чтобы находиться рядом с Долорес. При этом ведёт дневник, где описывает свои чувства к падчерице. Новоиспечённая жена прочитывает этот дневник, устраивает скандал, бежит на почту с письмами для родни и дочери, но попадает под машину и погибает…

Я вёл рассказ ещё минут пять, напрягая память и пытаясь изложить всё в как можно более сжатом виде.

— Поразительно! — всплеснул руками Владимир Владимирович, лишь только я закончил рассказ. — Поразительно, у меня ведь есть повесть «Волшебник», с сюжетом, в чём-то схожим с тем, что вы мне рассказали. Вы не читали её?

— К сожалению, пока нет.

— Почитайте, вы сами увидите сходство… Но ваша история, вернее, история вашего знакомого куда интереснее. Вера, запиши, пожалуйста, рассказ Ефима Николаевича, пока не забыла, а мне уже нужно идти к людям.

— Да, господин Набоков любезно согласился выступить сегодня перед русской публикой, — вставил Вержбовский, — с одной из лекций о русской литературе, которые читает для воспитанниц женского колледжа Уэлсли.

— Это будет не совсем лекция, — чуть поморщившись, поправил его Набоков. — Скорее, диалог между мной и слушателями. Кроме того, я расскажу о своих книгах, о том, что хотел донести до своего читателя. И объясню, почему не хочу возвращаться в СССР, несмотря на настоятельные просьбы и обещания создать мне все условия для жизни и творчества. Во всяком случае, высказанные до начала войны.

— Почему же? — непроизвольно вырвалось у меня.

— То, что там происходит, кажется мне иллюзорным, какой-то фантасмагорией. Революция привела к вырождению великой русской культуры. О чём я, по-вашему, буду писать, если, предположим, всё-таки вернусь на родину? О любви между ткачихой и сталеваром, как они между свиданиями перевыполняют план? Да я лучше снова уйду в энтомологию и сутки напролёт буду проводить в полях за ловлей бабочек, нежели унижаться в своём творчестве… Кстати, приглашаю и вас на своё выступление, если не слишком торопитесь.

— С удовольствием!

Два часа спустя я сердечно попрощался с Вержбовским, раскланялся с Набоковыми и медленно побрёл в сторону отеля, надеясь попозже поймать такси. На часах было одиннадцать вечера, город сиял огнями, а мне хотелось немного прогуляться по вечернему Нью-Йорку, прежде чем я попаду в свой номер и улягусь спать.

Погулял… И вроде бы район более-менее приличный, а гляди ж ты, нарисовались трое молодых оглоедов явно криминальной внешности. И вели себя на удивление нагло, хотя невдалеке и люди ходили, и автомобили ездили.

— Эй, мужик, притормози. Есть сигаретка?

Как же всё это знакомо по лихим 90-м! Я аж едва не прослезился от нахлынувших воспоминаний.

— Не курю, молодые люди, — отвечаю с ленцой, — и вам не советую губить своё здоровье.

— Слышь, ты о своём здоровье лучше подумай. Прикид у тебя солидный, наверняка и в кошельке кое-что завалялось.

— Очень даже может быть… Хм, действительно завалялось.

Я демонстративно раскрыл кожаное портмоне, вытащил на свет божий стопку купюр разного достоинства и убрал обратно. Даже в сумраке был видно, как алчно загорелись глаза у парней. Но моё спокойствие их явно сбило с толку.

— Ты это, мужик… Поделиться бы надо, по справедливости.

— Так возьмите.

Я протянул портмоне и, когда явно главный в этой троице попытался вырвать его у меня, резким движением ударил этим портмоне по глазам парня.

— Твою мать! — отпрянул тот, со всхлипом схватившись за лицо.

И пока он и его товарищи пребывали в кратковременном шоке, я принялся за дело. На всё про всё ушло не больше двадцати секунд, по истечении которых ребята приняли горизонтальное положение и явно не спешили переходить в другую плоскость.

Есть ещё порох в пороховницах, хотя то, что я слегка запыхался, мне не очень нравилось. Нужно по возвращении в Лас-Вегас поработать над выносливостью, а то уже и утренние пробежки почти забросил.

— Браво!

А это ещё что за хрен с горы? Невысокому мистеру в старомодном котелке и с тросточкой, которую он за ручку-крючок повесил на сгиб локтя, чтобы не мешала аплодировать, на вид было за пятьдесят.

— Браво, это было сногсшибательное зрелище! В буквальном смысле сногсшибательное. Бедняги всё ещё не могут подняться. Надеюсь, вы им не повредили жизненно важных органов?

— Скоро оклемаются и на своих двоих пойдут дальше искать приключения на свою задницу. А вам бы я посоветовал держаться более людных мест, а лучше вообще не бродить по Нью-Йорку на ночь глядя. Тросточкой вы вряд ли отобьётесь и от одного такого здоровяка, не говоря уже о троих.

— О, на этот случай у меня кое-что имеется. — Он с улыбкой достал из кармана пиджака браунинг и спрятал обратно. — Как видите, я вооружён и без сомнения пущу оружие в ход, если того потребует ситуация. Но за совет спасибо.

— Что ж, рад был знакомству, однако мне нужно идти.

— Постойте… Мы ведь с вами и не знакомились ещё, но я вас узнал. Вы, если я не ошибаюсь, не кто иной, как Фил Бёрд?

— Ну, предположим…

Шифроваться я не считал нужным, не думаю, что этот немолодой гражданин кинется ко мне с объятиями и просьбой сделать селфи (было бы на что) или поставить автограф.

— Ага, я угадал! — довольно ухмыльнулся незнакомец. — Странно, что такая шишка ходит без охраны. Меня зовут Дай Вернон. А? Не слышали обо мне?

— Увы, — развёл я руками.

— Наверное, вы просто не интересуетесь развлекательными шоу, частым гостем которых я являюсь. Хотя у вас в Вегасе, насколько я знаю, постоянно гостят всякие знаменитости и мои коллеги в том числе, меня почему-то туда пока не приглашали. Моя профессия — иллюзионист. И скажу вам честно, я не самый плохой иллюзионист. Когда-то я показывал карточный фокус самому Гудини, который так и не смог разгадать его секрет. — Вернон довольно рассмеялся, и я, глядя на него, не мог не улыбнуться. Позитивный товарищ, умеет вызывать симпатию. — Давайте немного прогуляемся, не будем мешать этим джентльменам приходить в себя, — кивнул он на ворочавшихся на асфальте хулиганов. — Вы не очень торопитесь?

— В общем-то, нет…

— Прекрасно! Я знаю неподалёку отсюда одно местечко под названием «Тихая Лагуна», может, зайдём? Выпивка с меня.

— Ладно, была не была… Делать всё равно нечего. Но с вас ещё и фокус!

— Договорились, — снова рассмеялся этот «мистер позитив».

«Тихая Лагуна» оказалась вполне укромным местечком с барной стойкой и двумя бильярдными столами, за одним из которых неторопливо гоняли шары двое парней. Мы же расположились за маленьким столиком в уголке зала.

— У вас необычное имя, — заметил я, потягивая свой виски со льдом.

— На самом деле меня зовут Дэвид, но, когда моё имя вписывали в паспорт, допустили ошибку, и я стал Даем. Родом я из Канады, но в Штатах давно стал своим. А первому трюку меня научил отец, он был фокусником-любителем. К тринадцати годам я выучил все фокусы из книги Эрднайзе «Эксперт за карточным столом»… А хотите знать, как я одурачил Гудини?

— И как же?

— Смотрите. Трюк называется «Амбициозная карта».

Он достал из внутреннего карман пиджака запечатанную колоду карт, сорвал обёртку и предложил мне выбрать одну из карт.

— Вот эта, — показал я на трефового короля.