Пока «Циклоп» выставлял нейтральную плавучесть и подходил ближе, Вернер успел принять отчёт и даже мельком его отсмотреть. Макроскопическая органика животного происхождения возрастом до тридцати миллионов лет, с хорошо просматривающимися хондробластами, плюс неплохо сохранившиеся бактериальные споры возрастом до сотни миллионов. Недурно, очень недурно.
Вернер отчаянно зевнул, хрустнув слуховыми косточками, и принялся возиться с приёмом служилого «аргонавта» под брюхо мерно покачивающегося «Циклопа». Занятие это непростое – батисфера на холостом ходу становилась предательски неустойчивой, чуть не так махнёшь манипулятором, и плюшевый не то пёс, не то хорёк тут же принимается танцевать джигу на своей верёвочке, Вернера же начинает штормить.
Дайвер, которого отчаянно укачивает – это не такая уж редкость, как принято думать. Одна проблема – на глубине от «морской болезни» банальной кормёжкой рыб через борт не избавишься, тут тебя окружает два слоя прочного корпуса, сдерживающего давление в пять сотен атмосфер. Так что если будет тошнить – тошни в специальный патрубок, а то заманаешься потом отмывать да проветривать. Жаль, завистливо подумал Вернер, что мы не можем вот так, подобно нашим машинам, вольно плавать в глубине ледяных вод, ничуть не страдая ни от этого чудовищного давления, ни от прочих несовместимых с жизнью вещей вроде отсутствия кислорода.
Человеку, увы, кислород был нужен, пусть здесь, на пяти «ка», и в совершенно ничтожных концентрациях. На пятикилометровой глубине один процент кислорода в лёгких тебя моментально отправит на тот свет. Все прочие привычные нам газы – гораздо раньше. Безопасная зона азота в качестве сопутствующего газа заканчивалась мгновенно. Дальше последовательно шли гелий, водород, но и они на глубине быстро становились токсичными. На пяти «ка» оставался неон, но и с ним были проблемы, так что да, приходилось дайверам по старинке пользоваться утлыми батисферами с прочным корпусом и постоянной опасностью быть смятым в лепёшку.
Эх, мечтательно вздохнул Вернер. А было бы круто, как в старой фантастике, заменить лёгкие на ребризер, да и плавать вольной рыбкой в глубинах морских. Увы, кровь у нас есть жидкость, а любая биологическая жидкость норовит при большом давлении живо растворить в себе чрезмерное количество всяческой дряни, без которой жизнь невозможна, но и с которой на такой глубине ты гарантированный труп. Ракообразные и удильщики на рифтах, конечно, справляются, но вместо гемолимфы у них такое, что человеку без жёсткой генной модификации с таким не выжить, будь ты хоть полностью перекованный подводный мекк. Но инженерия эмбриональных клеток была всё так же повсеместно запрещена, с чем Вернер как учёный не мог не соглашаться. Это был для человечества заведомый путь в никуда.
Оставалось уповать на роботехнику. «Циклоп» качнулся напоследок, закрепляя «аргонавта», после чего на малых оборотах попёр вверх. Так-то подумать, никакой Вернер ему на борту и не нужен. Автоматика справится. Но Вернер всё равно таскался к эстуарию сам. Ребята из исследовательской миссии в основном, конечно, предпочитали сидеть по лабораториям, да та же Петра, что ей эта непроглядная темень. С другой стороны, подумать так, с тем же успехом можно и на поверхности оставаться. А так будет потом хоть что внукам рассказать. Тут был свой космос, тут царила своя тайна, был и свой риск.
Вернер усмехнулся себе под нос. Главное на интервью ничего такого не ляпнуть. Главный закон дайвинга – стопроцентная надёжность и никакого риска. С такими оговорками спишут – и будь здоров. Рисковые парни в дайвинге не нужны. Ни в научном, ни в промышленном. С другой стороны, вот они твердят на инструктажах про безопасность, но стоит автоматике сбойнуть, кого пошлют? Правильно, человека. Потому что обычный радиосигнал в воде бесполезен, лазерная связь тут максимум на километр бьёт, остальные средства обмена вроде свердлинноволновой связи требуют антенн размером с теннисный корт. Так что если что – ноги в руки и дуй навстречу приключениям, что бы там штатный психолог ни твердил.
Впрочем, сегодня обошлось без них.
Под бодрое похрустывание прочного корпуса Вернер провёл обычный обратный отсчёт глубины, проводил глазами край клифа на границе между «чернильницей» и конусом Сеары, помахал издаля платочком кому-то из парней, направлявшемуся на малых парах куда-то в сторону мелководья, а сам столь же степенно повёл своего «Циклопа» в сторону рифта.
Обратный путь – самое скучное, что вообще бывает в дайверской работе, только и гляди, чтобы не заснуть под тиканье обратного отсчёта. Вернер обыкновенно для надёжности в кабине музло врубал. Трэш-индастриал из старых запасов. Качает так, что прочный корпус дрожит. Для достоверности по первяночке даже случилось спецом уточнить – это вообще как, безопасно? Старпом Родионыч тогда ещё у виска покрутил. Всё-то вы, биолухи, все как одно технически неграмотные. Ты прикинь в уме максимальное давление на перепонку от твоего музла, ну пару десятков паскаль, это чтобы кровь из ушей, прочный корпус его даже не заметит. Вернер в тот раз очень обиделся за «биолуха», но зато музло теперь смело врубал на полную, не жалея те самые перепонки.
Да и то сказать, чем тут ещё заняться? Некоторые от скуки таскали на борт полные канистры старых дорам, которых корейцы в эпоху Великого объединения наклепали столько, что человеку теперь и за всю жизнь не пересмотреть, однако Вернер, по природе склонный к нордическому самосозерцанию, дорамы эти на дух не выносил, не то что грамотный олдскульный «металл». Главное при этом не подсигивать, а то эдак можно нечаянно и «Циклопа» раскачать. При его нешибкой остойчивости максимум, что было позволительно меломану на борту, это слегка трясти головой в такт завывания матёрой соляги.
При этом главное не увлекаться. А то можно и сигнал опасности пропустить.
Разом отрубая музло и всю сопутствующую цветомузыку, Вернер тут же накинул сетку сонара на основную навигационную панель. Сверху на батисферу что-то отчётливо сыпалось.
Вода – среда медленная, это всякий знает. Но при должном везении и тут бывают поводы проявить быстроту реакции и известную сноровку. Скорость погружения носовой части «Титаника» в момент касания дна составляла 50 километров в час. Кормовой – уже под сотню. Та штука, которую нащупал сонар, снижалась всего на десяти узлах, а значит, ту сотню метров запаса, которую упомянутый сонар давал, она преодолеет секунд за двадцать.
Автоматика уже начала отрабатывать манёвр уклонения, но делала это слишком неуклюже, полагаясь на штатные нормативы. Срывая пломбу ручного контроля, Вернер тут же рывком сбросил давление в балластных цистернах, буквально пятой точкой чувствуя, как «Циклоп» начал с ускорением идти ко дну, разом теряя нейтральную плавучесть.
Уши тут же заложило, но даже сквозь хруст продуваемых полостей было отчётливо слышно, как кряхтит металлполимер стрингеров, перераспределяя давление на внутренние слои. Ничего, потерпит, и не такое терпел. Пара лишних бар – не проблема. А вот что проблема – ходовые винты, никак не желающие сбросить маршевую скорость. Слишком толстый скин-слой воды продолжал тащить своей массой и без того немаленькую батисферу вперёд. Задний ход был недостаточно эффективным, продолжая утаскивать «Циклоп» навстречу валящемуся ему на голову предмету.
Вернер бросил короткий взгляд на сонар. Диаметр пятна – не меньше полусотни. При таких размерах и скорости эта тварь неминуемо утащит батисферу за собой, а значит, какие там несколько бар, если за минуту на «Циклопе» провалиться на один «ка», никакой балласт так быстро не продуешь, да и прочный корпус сплющит так, что мама не горюй. Надо срочно снижать парусность.
Актуаторы захватов послушно взвыли, отпуская обречённого «аргонавта». Прости, парень, твоя судьба отныне – утонуть в мёртвом озере жидкой углекислоты на самом дне каньона.
После экстренного сброса «Циклоп» тут же стал заметно пятиться, выгребая против собственной кильватерной струи куда эффективнее прежнего. Десять метров, двадцать, сонар всё равно так медленно разводил на координатной сетке два кружочка – крошечный и огромный – что Вернер чуть палец себе от волнения не прокусил. И только когда белёсая туша пронеслась перед ним в скрещенных лучах ходовых прожекторов, он почувствовал, что отлегло.
