— Гермиона, — сказала мама, помолчав почти минуту, — как я уже сказала, нам нужно серьезно поговорить. Этот разговор…

Она снова замолчала, а потом продолжила все также неуверенно:

— Я не буду говорить тебе об очевидных вещах, в конце концов, ты дочка врачей, к тому же, много читаешь, так что, пожалуй, это не очень нужно…

— Мама! — вздохнула Гермиона и подумала, что очень сильно не хочет обсуждать с мамой ту тему, о которой она, похоже, пришла поговорить.

— Дело в другом, — твердо произнесла мама, и Гермиона выдохнула. О другом она была готова с мамой говорить сколько угодно, однако следующая фраза ее бесконечно удивила.

— Я имею в виду Шерлока, дорогая.

— Шерлока? — уточнила Гермиона, чувствуя, что совершенно теряет нить рассуждения — при чем здесь Шерлок-то?

— Да, милая, — мама вдохнула, — я понимаю, вы дружите давно и привыкли проводить много времени вместе, но пойми меня правильно, вам обоим скоро будет четырнадцать. То, что он ночами приходит к тебе в комнату, не только неправильно, но и неприлично.

Несколько мгновений Гермиона молчала, пытаясь осмыслить услышанное, потом хихикнула, а затем громко рассмеялась, да так, что слезы брызнули из глаз. Она замотала головой.

— Мама, — протянула она, немного успокоившись, — это просто чушь! Что тут может быть неприличного? Это же Шерлок!

Мама покачала головой и заметила уже без волнения:

— Он очень симпатичный юноша, так что нечего мотать головой. Никаких совместных ночевок, Гермиона Грейнджер. Не желаю становиться слишком молодой бабушкой.

Гермиона снова засмеялась (хотя точнее будет сказать — забилась в истерике от смеси веселья и смущения).

— Ну, хватит! — мама не выдержала и тоже рассмеялась, потом поцеловала Гермиону в лоб и ушла.

А Гермиона накрылась одеялом с головой и зажмурилась, надеясь выбросить из головы мамины предположения. Шерлок — «симпатичный юноша», но как такое можно было сказать? Мама, наверное, права, но Гермиона как-то об этом не задумывалась. Пожалуй, у него красивые глаза — крупные, светло-голубые. И умный взгляд. Подбородок торчит вперед — в книгах всегда отмечают, что это признак решительности и сильной воли. Нос… обычный нос, не картошка и не птичий клюв. На этой мысли Гермиона резко остановилась — не хватало ей еще размышлять о физиономии Шерлока. Так можно случайно и влюбиться в него — кажется, в «Эмме» у Остин была такая ситуация, на редкость глупая.

Чтобы наверняка защититься от подобного, на следующий же день Гермиона пересказала Шерлоку вечерний разговор. Однако, к ее большому удивлению, он не развеселился, а скорее разозлился и заявил:

— Люди — просто кретины, раз так носятся со всеми этими отношениями и чувствами.

Гермиона его искренне поддержала, и он перестал злиться и оценил-таки комичность ситуации, а потом заметил расслабленно:

— Кстати, это еще раз доказывает, что я умнее тебя.

— Что? — с угрозой переспросила Гермиона.

— Ты считаешь чувства глупостью, но все равно их испытываешь, а от этого портится рациональное мышление.

— Я и не думаю ничего подобного чувствовать! — твердо произнесла она.

— Брось, — он махнул рукой, — ты ведь тогда написала записку Билли Эвану.

Гермиона покраснела до корней волос. Действительно, в тот год, когда они познакомились с Шерлоком, в начале сентября она набралась духу и написала короткое признание в любви главному придурку их класса Билли. Тогда он казался ей похожим на романтических героев Байрона или, на худой конец, на загадочных персонажей сестер Бронте, и она вбила себе в голову, что влюблена в него. Записку Билли выставил на всеобщее обозрение и долго смеялся над каждым словом в ней, а Гермиона тайно радовалась тому, что писала левой рукой и не поставила подписи.

— Как ты узнал? — спросила она.

— Я сразу понял. Бумага. Ты изменила почерк и ручку, но бумагу взяла из своей тетради по истории. Характерные синие поля. А еще след отрыва листа в твоей тетради. Это было просто.

— Но ты никому не сказал, — тихо заметила Гермиона.

— А зачем? — Шерлок хмыкнул. — Меня это не интересовало, главное, я сам знал ответ. И кстати, я знаю, что ты влюбилась в одного из своих друзей. Гарри или Рон?

От подобного предположения Гермиона пришла сначала в ужас, а потом в негодование и запустила в Шерлока огрызком яблока, который держала в руке.

Больше обо всякий любовных глупостях они не вспоминали. Зато во Франции Гермиона поняла, что ненавидит лучшего друга. Он пять дней охотно пользовался ее услугами переводчика, дергал ее по любому пустяку, просил переводить каждую случайно оброненную кем-то на улице фразу, а потом выяснилось, что он знает французский свободно и говорит без акцента.

— Клянусь, я его только теперь выучил! — попытался было оправдаться он, но Гермиона ему не поверила и дулась на него почти целый вечер. Однако Париж был так прекрасен, что она просто не могла долго оставаться в плохом настроении, и уже на следующий день они вместе осматривали невозможно прекрасные полотна в Лувре, планируя поход в волшебный квартал.

— Это совершенно невозможно, — авторитетно заявила Гермиона, и Шерлок тяжело вздохнул. Они сидели в холле гостиницы и ждали Грейнджеров. Делать было всё равно нечего, так что Гермиона решила вернуться к уже, казалось бы, закрытому спору — о том, мог ли он за пять дней выучить французский язык. На самом деле, ему потребовалось значительно меньше времени — около двух часов — чтобы освоить грамматику и привыкнуть к произношению, остальное время ушло на расширение словарного запаса и выработку произношения, — но об этом он Гермионе не сказал.

— А вот и возможно, — упрямо возразил он, так как терпеть не мог, когда кто-то сомневался в его способностях. — Не слишком сложный язык. И потом, я же гений, мне можно.

Гермиона фыркнула:

— Ни за что не поверю, гений, что ты выучил чужой язык за пять дней — в родном ты умудряешься делать чудовищные ошибки.

— Родной учить скучнее, — пожал плечами Шерлок.

— Дети, вы готовы? — раздался голос мистера Грейнджера, и спор снова прекратился, сменившись значительно более увлекательным разговором о том месте, куда они планировали сегодня сходить — о волшебном квартале Ле-Аль-Магик.

Родители Гермионы, похоже, были совсем не удивлены тем, что Шерлок знает о существовании волшебного мира и об их «страшной семейной тайне», поэтому причин не взглянуть на жизнь местных волшебников не было.

— Ле-Аль-Мажик старше Косой аллеи почти на триста лет, — сказала Гермиона, когда они вышли из гостиницы и направились к метро, — он с самого начала был полностью закрыт от магглов и никогда не маскировался под обычную улицу. Собственно, после принятия Статута о Секретности торговые улицы в основных европейских городах строились именно по его образцу.

В общем, Гермиона была вполне в своём репертуаре — не замолкая ни на минуту, она всю дорогу делилась крайне важными и (на её взгляд) интересными историческими сведениями, в изобилии содержавшимися в её голове.

Мир волшебников предстал перед ними неожиданно, без всяких вспышек, искр и других эффектов. Просто в какой-то момент Гермиона попросила Шерлока и родителей дотронуться до нее, и едва коснувшись ее руки, Шерлок увидел широкую высокую каменную арку в том месте, где раньше была глухая стена.

«Добро пожаловать в Ле-Аль-Мажик», — гласила крупная вывеска, выполненная готическим шрифтом.

— Держитесь рядом со мной, — уморительно-серьёзно сказала Гермиона, и Шерлок хмыкнул. Едва ли, в случае чего, он потеряется на совершенно прямой улице.

Они прошли под аркой, и тут же их оглушил гвалт, которого до сих пор не было слышно — видимо, арка каким-то образом экранировала звуки.

Волшебники, одетые в длинные балахоны разных цветов и высокие остроконечные шляпы, говорили громко и все разом, и постоянно колдовали. По улице сами по себе плыли чемоданы, вывески искрились, перелетали с места на место и изредка зачитывали сами себя вслух. Стаканчики с напитками сами собой слетали с прилавков и устраивались в руках покупателей.