— Ну, — задумался Шерлок, тоже освобождая себе место, — они подозревали, что могут у меня что-то найти. И шантажировать меня этой находкой.

— То есть, — Джон задумался, комично сведя брови к переносице (есть люди, чьи лица просто не предназначены для отображения мыслительного процесса!), — ты хочешь сказать, что употребляешь…

— Я завязал, — прервал его Шерлок и пояснил: — как я уже говорил, соседям по квартире стоит знать друг о друге худшее.

Джон хмыкнул и собрался было что-то ответить, как раздался громкий хлопок, и посреди гостиной возникла Гермиона. Очевидно, у нее тоже был непростой день — мантия запылилась, а волосы были еще более лохматыми, чем обычно. Похоже, она помоталась по всей стране.

— Шерлок, я… — начала она и заметила Джона. Тот сидел в кресле, раскрыв рот. Потом медленно закрыл его. Снова открыл и уточнил:

— Она возникла сейчас посреди комнаты из воздуха, да? Мне это не померещилось?

— О, Мерлин… — протянула Гермиона, и раньше, чем Шерлок успел что-то предпринять, направила на Джона палочку, говоря: — усни.

— Что ты здесь делаешь? — резко спросил он, когда Джон обмяк в кресле и захрапел.

— Прости, пожалуйста, — жалобно произнесла Гермиона. — Мне и в голову не могло прийти, что у тебя дома кто-то будет во втором часу ночи.

— Это мой сосед по квартире, Джон Ватсон.

Гермиона перевела взгляд на Джона и повторила:

— Прости меня.

Шерлок встал и отошел к камину. Он не сомневался в том, что последует дальше, но все в нем протестовало против этого.

— Я сотру ему память об этом, — сказала Гермиона, а Шерлок резко возразил:

— Нет.

— У меня нет выбора. Ему нельзя знать обо мне.

— Я же знаю.

— Ты — мой друг, и даже при этом я постоянно боюсь, что кто-то заинтересуется твоими знаниями. Прости, Шерлок, — она подошла к Джону, — но это не обсуждается.

— Я сказал — нет, — тихо сказал Шерлок. — Он сегодня ради меня убил человека. Чтобы спасти меня. Думаю, он имеет право на неприкосновенность своих воспоминаний.

Гермиона вздохнула и отвернулась от Джона, а Шерлок спросил:

— Зачем ты пришла?

— Поговорить. У меня преступник из Азкабана сбежал, хотела посоветоваться.

Шерлок скрестил руки на груди и требовательно спросил:

— И ты оставишь Джону память?

Еще до того, как Гермиона ответила, он угадал ее ответ — и это моментально привело его в ярость. Она постоянно беспокоится о его безопасности, боится за него, но собирается просто стереть память человеку, который только что спас его?

— Нет, — ответила она. — Шерлок, пойми…

— Тогда уходи, — оборвал он ее, и тут же понял, что именно сказал. Гермиона тихо охнула. Отступать было поздно, и он продолжил таким же жестким тоном, но уже не чувствуя уверенности в своих словах: — либо ты сохраняешь память Джону, либо накладываешь «Обливиэйт» и уходишь.

— Ты не можешь говорить этого серьезно, — прошептала Гермиона. — я понимаю, ты хочешь защитить человека, который спас тебя, но ты знаешь — я не могу сохранить ему память.

— Прекрасная работа, братец, — рассмеялся у него в голове Майкрофт. — Ты всегда умел отталкивать от себя людей. Причинять им боль. В этот раз ты превзошел сам себя.

— Заткнись, — велел ему Шерлок, а вслух произнес: — я озвучил тебе свое мнение по этому вопросу.

Гермиона откинула назад выбивающиеся из прически пряди волос, сделала шаг к Шерлоку и почти жалобно сказала:

— Это неправильно.

— Неправильно — это вмешиваться в жизнь людей и в их память. Я думал, что история с родителями научила тебя этому.

— Замолчи! — велела Гермиона. — Ты сам знаешь, что это жестоко. И… — она сделала паузу, выдохнула, успокаиваясь, и тихо сказала: — мы ведь друзья. Неужели наша дружба и моя безопасность не стоят трех минут памяти этого парня?

Шерлок взглянул на спящего Джона. Он понимал, что вспылил и допустил ошибку — Гермиона была права. Джону не нужно знать о магии, перемещениях в пространстве и о Гермионе. Три минуты — это все, что он потеряет. Но Шерлок ненавидел отступать от своих слов и решений, поэтому почти презрительно напомнил:

— Дружба — эта сказка для глупцов. У меня нет друзей, Гермиона. Я слишком умен для этого.

В Чертогах медленно, плавно зааплодировал Майкрофт. Гермиона вздрогнула всем телом, ее лицо окаменело, она пару раз кивнула головой, как китайский болванчик, развернулась и направила на Джона палочку. Раздалось спокойное, отстраненное:

— Обливиэйт.

После этого Гермиона обернулась к Шерлоку. Он понимал, что еще сейчас может сказать что-то. Что-то правильное. Извиниться, быть может. Но он промолчал, и с громким хлопком она исчезла из гостиной квартиры 221б по Бейкер-стрит.

В просторной комнате, больше похожей не на гостиную, а на приемную, было тихо. Только тикали часы. И пахло сосновыми шишками. Хозяин гостиной сидел в кресле и смотрел на огонь. Гермиона стояла рядом и тоже вглядывалась в пламя, думая о том, почему в доме Майкрофта Холмса всегда пахнет сосновыми шишками.

— Добро пожаловать в ряды отверженных, — сказал Майкрофт после паузы, длившейся уже больше двадцати минут. — Каково это — быть вычеркнутой из его жизни?

Гермиона не ответила, трансфигурировала из оттоманки кресло и опустилась в него. Если бы не необходимости держать лицо перед Майкрофтом, она забралась бы в кресло с ногами, но он бы этого не понял. И никогда бы ей не забыл.

— Когда-то центром его вселенной был я, — продолжил Майкрофт. — Но не слишком долго. Он променял меня на тебя так же легко, как меняет свои однотипные пальто. Теперь у него новая игрушка. Джон Ватсон весьма удобен — он постоянно под рукой, готов следовать за ним по пятам, к тому же, продемонстрировал почти собачью преданность. Шерлок всегда любил собак.

— Я не собираюсь говорить про Шерлока, — сказала Гермиона.

— Брось, — Майкрофт холодно улыбнулся, — сбежавший из Азкабана убийца — не лучший повод зайти ко мне посреди ночи. Уверен, дело в Шерлоке. И в его новом домашнем питомце.

Гермиона бросила на Майкрофта неприязненный взгляд — она не собиралась говорить или даже думать гадости про доктора Ватсона.

— Благородство и самоотверженность, как всегда, — продолжил Майкрофт. — Ты остаешься идеалисткой, Гермиона.

— А ты притворяешься законченный циником, стараясь понадежней спрятать нежное брюшко, — парировала она. Майкрофт тихо засмеялся, но его смех, как и всегда, был совершенно не веселым.

Они просидели перед камином еще некоторое время, потом Гермиона достала из сумочки бутылку огневиски, а Майкрофт, сморщившись, принес бокалы. Гермионе по-прежнему слишком не нравился старший Холмс, но они слишком тесно сотрудничали, чтобы иметь право на взаимную неприязнь. К тому же (и для Гермионы это было очевидно), они были связаны навсегда — Шерлоком.

— Возможно, — сказал Майкрофт после второго бокала огневиски (крепкий напиток волшебников он пил как воду — с каменным лицом, не проявляя никаких эмоций), — Джон Ватсон даст ему то, чего не можешь дать ты. Мы оба.

— Это правда, что Джон спас его? — спросила Гермиона в ответ.

— Относительно. Он убил человека, который ему угрожал. У моего брата своеобразное отношение к убийству и к смерти вообще. И для этого есть причины.

Гермиона кивнула — Майкрофт никогда не рассказывал ей историю целиком, но из его намеков она поняла, что Шерлок не случайно удалил свои детские воспоминания. Когда он был совсем ребенком, в жизни семьи Холмсов произошло нечто страшное, выходящее за рамки обычной семейной трагедии.

Она сделала еще один глоток из своего бокала и отставила его. Майкрофт налил себе третий, но больше ничего не говорил до тех пор, пока Гермиона не встала и не подошла к камину. Когда она уже достала из кармана горсть летучего пороха, он произнес:

— Я повысил степень наблюдения за ним. За ними обоими.

— Надеюсь, этого будет достаточно, — без уверенности кивнула Гермиона и переместилась по камину к себе.