- Спасибо, - я говорю тоже тихо.

Гоша укладывается в ногах, вздыхает, ворча что-то сквозь сон, а я засыпаю, чувствуя облегчение.

- Подъем, Санька!

Катька кричит с кухни, и я тру глаза, переворачиваясь на бок. С кухни вкусно пахнет яичницей, кофе – такие приятные и непривычные уже запахи. Для Кирилла я завтрак готовила, а для себя – нет.

- И чего тебе не спится с утра пораньше?

- Обед уже, сонное царство!

В студенческие годы я часто ночевала у Кати, и мне очень нравилась ее семья. Простая, не очень богатая, но такая дружная. Бабушка кормила нас пирожками, папа встречал с дискотеки, чтобы мы не шатались поздно одни, а ее мама учила меня вязать. В нашей семье все тоже самое происходило чопорно и слегка театрально, у них – весело и тепло. В квартире всегда жили кошки, собаки, попугаи, ручная крыса Севка и красноухая безымянная черепаха.

Сама Катя была единственным человеком, кто знал о моем романе с Кириллом, и то далеко не сразу – она разоблачила меня курсу ко второму.

- На дачу рванем? Только на твоей машине, у меня кондиционер не работает, а на улице жарень.

Я стою, привалившись к косяку, и улыбаюсь. Выходные, чтобы не думать ни о чем. Полная перезагрузка, которую я заслужила.

- У меня купальника нет.

- Этого добра у меня навалом, на даче какие хочешь найдем.

Мы завтракаем неторопливо, подшучивая друг на другом, а потом на автобусе добираемся до парковки, где остался мой автомобиль.

- Везёт же тебе, Санька, на такой тачке катаешься, - Катя проводит рукой по приборной панели и тут же осекается, словно ляпнула что-то лишнее.

- Все нормально, - привычно повторяю.

- Только не загоняйся! Тебе надо отдохнуть, - перебивая, Катя хватает меня за ладонь, и крепко сжимает. Ее лисьи, слегка раскосые глаза серьезны.

- Надо. Как там ваша Говнянка, ещё не пересохла?

И подруга выдыхает, рассказывая про речку, про соседей справа, про отца, который каждые выходные чинит домик. Я цепляюсь за ее слова, улыбаюсь, даже шучу, только кажется, что я опять не здесь и все это ненатурально.

Катин дом стоит на пригорке, выше многих, и мы медленно проезжаем вверх, останавливаясь возле большого куста боярышника.

- Пап! – кричит Катя, хлопает дверьми, достает сумки с вещами – столько энергии в каждом ее движении. Даже рыжеватые волосы, от природы завитые кудрями, подпрыгивают вместе с хозяйкой в такт ее шагам. – Цыц, Марс! Пап, Сашка приехала!

- Шумная ты, Мещерякова, - хмыкаю, помогая протиснуться подруге в узкую калитку, мимо лающего пса. Марс, которого я помню щенком, вырос в огромного, мохнатого зверя, и не узнает меня. Бренчит цепью, пока отец Кати, дядя Толя, не оттаскивает его в сторону.

- Какие люди, - он вытирает тряпкой руки, а потом обнимает меня. От дяди Толи пахнет костром, солнцем и потом, но этот запах не отпугивает, напротив. - Выросла-то как, - привычно шутит он, - сейчас по голове не погладишь.

- Рада Вас видеть, - улыбаюсь, не зная, куда впихнуть сумку. Катька уже скрывается в доме, отводя занавеску на дверном проёме.

- Проходи, чего как не родная?

Я вспоминаю, что в последний раз мы виделись так же, на дне рождении подруги, после пятого курса института. Здесь, на их даче, собралась, кажется вся наша группа, а потом Кате попало за поломанную яблоню, под которой уснул одногруппник, за прожжённую столешницу и кучу окурков в банке из-под краски.

Мама Кати, тетя Вера, заваривает чай и мы пьем его на веранде, обливаясь потом и переглядываясь с подругой. По тому, как старательно ее родители обходят тему моей личной жизни, я догадываюсь, что Мещерякова рассказала им о случившемся.

Я рассказываю про работу, про недвижимость, внутри задаваясь вопросом – а им вообще это интересно? Но дядя Толя задает вопросы, а тетя Вера пытается подложить мне ещё пару пирожков.

- Спасибо, но мы на речку хотели, купальник не налезет, - с улыбкой я отказываться от угощений, а а Катька поддевает:

- Санька на вечной диете, не кормите ее, мне оставьте.

- Твои мослы уже ничем не исправить, - отмахивается отец, и мы смеемся.

На втором этаже, в комнате подруги, очень душно. Комната, обитая рейками, до сих пор обклеена старыми, выцветшими плакатами. Бритни Спирс, Наталья Орейро, Джастин Тимберлейк, - на календарях конец девяностых, начало двухтысячных, и мне кажется, что я попала в машину времени.

- Знакомые все лица, - пока Катька швыряется в вещах в поисках купальника, я забираюсь с ногами на тахту, заправленную плюшевым покрывалом.

- О, нашла! Помню же, мамина заначка была, с биркой ещё!

Она кидает мне чёрное бикини, новое, оставшееся, судя по всему, с тех времён, когда тетя Вера держала магазин одежды.

- Если сиськи не влезут, поищу другой, - но белье приходится в поручение, и мы, подхватив пляжный коврик, идём на берег реки.

От дома недалеко: минут пятнадцать бодрым шагом, вниз с  горы. Солнце печет, обжигая спину, и я смахиваю с лица капельки пота.

- Ты плавать так и не научилась?

- А ты?

Мы хихикаем, подходы к воде и выбирая место почище. Берег илистый и вода кажется мутной. Я осторожно бултыхаю босой ступней.

- Я только загорать, - отзываюсь скептически.

- Лечебная, между прочим, грязь, Влади, - хмыкает подруга, но нырнуть в воду не спешит. Часа два мы лежим молча, лениво переворачиваясь со спины на живот и обратно. Сквозь закрытые веки я вижу солнечные круги, расходящиеся разноцветными полосками.

- Красота, - тянет Катя, - это тебе не Бали.

- Не знаю, я там не была.

- Бора-Бора?

- Нет.

- Мальдивы?

- Тоже нет. Турция и Куба.

- Ну разве этим нас удивишь? То ли дело в Говнянку окунуться

- Так и иди, - предлагаю, лениво открывая бутылку с ключевой водой.

- Санька, - Катя в нерешительности чешет нос, забирает у меня бутылку, крутит ее в руках. Я жду, когда она первой решится заговорить, но Мещерякова мнётся.

- Говори уже, не томи.

- А ты Кирилла любила?

- Конечно, - удивляюсь. Разве могло кому-то показаться иначе? Я не кричала об этом на весь мир, считая, что счастье любит тишину, но после свадьбы наших отношений не скрывала. – А с чего такие вопросы?

- Да так, - отмахивается она рукой, но я не верю.

- А теперь правду говори.

- Ну просто спросила, Сань, чего пристала? Дура я, вот и вопросы дурацкие.

- Мы друг друга любили, Кать. И для меня его потеря настоящая трагедия, - теперь мне хочется оправдаться, объяснить, почему я веселюсь, хотя прошло всего пятьдесят дней, каждый из которых наполнен болью, страданием и одиночеством. За исключением двух последних, когда подруга рядом.

- Давай не будем больше, я поняла, - но я не могу остановиться и несу что-то о наших отношениях, о том, что мне, кроме Кирилла, никто не был нужен, так же, как и ему…

Но в этот момент я вижу Катино лицо. Очень близко и настолько хорошо, что понимаю: Мещеряковой есть что возразить. Она открывает несколько раз рот, но молчит.

- Говори.

- Что именно?

- Правду, Катя, - я уже злюсь, что мы вообще затеяли этот дурацкий разговор, - ты что-то знаешь.

- Нет!

- Катя, черт возьми! Ты подруга моя, начала, так договаривай!

Я поднимаюсь, упирая руки в бока. Она сидит, хмуро глядя на речку, и кусает губы.

- Он изменял тебе.

В глазах на мгновение темнеет, и кажется, что земля теряет устойчивость.

- Дальше! – выдыхаю, опускаясь обратно на колени.

Катя нервно дёргает кончик хвоста, и старается в глаза мне не смотреть.

- Я… ну… видела с его другой девушкой. Давно, не помню когда, - повышает голос, видя что я собираюсь задать следующий вопрос, - может два, может три года назад.

- Ты ошибаешься, - очень тихо произношу я, но знаю, что подруга не врёт.

- Нет, Саша, нет. Они в машине целовались, на стоянке. Его я разглядела, а девушка все время боком была.