В ней мне нравится абсолютно все: каждый изгиб, каждая линия тела.

Тугие мышцы, обхватывающие меня внутри нее.

То, как она двигается навстречу, выгибаясь в спине, не сдерживая вырывающихся звуков.

Насколько сильно Влади умеет переживать, настолько же сильно отдается, охватываемая страстью, обнаженная не только физически, но и душой.

— Я люблю тебя, — шепчет вдруг она, еще сильнее сжимая свои пальцы на моих плечах, — люблю.

И от этого признания ток пробегает по мне сверху вниз, теряясь там, где мы соединяемся телам.

— И я тебя, — признание так легко слетает с языка, будто только и ждало подходящего момента.

Столько лет, Сашка, столько лет.

Как долбанный черноволосый профессор из Гарри Поттера.

Две недели, оставшиеся до Нового года, пролетают в одно мгновение.

Я почти не бываю дома, урывками проваливаясь в сон; работы перед праздниками слишком много, а с уходом Федорова основная часть его обязанностей падает на меня.

Нужны люди, толковые, и Катя каждый день долбит эйчаров, чтобы те нашли нам еще управленцев, которым я мог бы доверять. Честно говоря, таких людей почти не бывает, и я требую чего-то сверхъестественного, но другого выбора нет.

Олега выпускают быстро, и я самолично еду встречать Суворова к отделению.

Не сразу узнаю своего друга: заключение явно не идет ему на пользу. Весь обросший, с щетиной, покрывающей рябое лицо, он курит одну за другой на крыльце.

— Братан, — бросается ко мне, хлопая по плечу крепко, — блядь, какое счастье свалить нахер из этого СИЗО. Давай быстрей, жрать хочу.

Я улыбаюсь, выруливая на дорогу.

— Может, вначале домой? Воняешь псиной.

— Иди ты нахер, Поддубный.

— Была у меня мысль закинуть тебя на пару месяцев в черный список, чтобы не доставал, теперь, видимо придется.

— Ну ты мудак, Дуб, —  и смеясь, бьет меня в плечо.

С его появлением становится легче, но домой я все равно возвращаюсь в лучшем случае в одиннадцать, сминаю Сашку и падаю в кровать. Чаще всего мы созваниваемся с ней по телефону, а вечером сил на разговоры почти не остается.

Она обосновывается у меня, как и обещала, заполняя своими вещами ванную комнату, спальню, кухню. И мне кажется, будто в квартиру пустили жизнь.

С Алиной все казалось иначе: слишком красиво, даже искусственно, словно снимок для инстаграма или картинка с пинтереста, за которой нет ничего.

Я встречаюсь с ней случайно, в двадцатых числах декабря, обедая в одной из кафешек торгового центра.

Сижу, уткнувшись в телефон, и не сразу понимаю, кто занимает соседнее место напротив меня. Отрываюсь от еды и мысленно чертыхаюсь.

— Привет, Поддубный, — я киваю в ответ, делая большой глоток чая. Времени до следующей встречи всего ничего, и сорвать ее я не могу. Там не только мои интересы, но и Матвеева, с недавних пор активно интересующегося делами нашей фирмы.

— Здравствуй.

Она выглядит хорошо, даже слишком. Темные волосы стали еще чернее, длинные ресницы, искусно накрашенные глаза. В вырезе блузки откровенно виднеется линия между грудей, но это зрелище оставляет меня равнодушным. Неитересно.

— Как дела?

— Хорошо.

Протираю рот салфеткой, откладывая ее в сторону, и тянусь нажать на кнопку вызова официанта.

— Столько общего у нас с тобой было, а теперь и поговорить не о чем, да, Илья?

Ну бля.

Что я на такое должен отвечать?

— Алин, мне нужно идти. Извини меня, — добавляю, — за все. Просто будь счастлива с тем, кто это действительно оценит.

Она отворачивается, не говоря ни слова, а я бросаю на стол купюры, не дожидаюсь, когда к столу подойдут.

С прошлым надо рвать резко.

Уж девушки, делающие эпиляцию, должны это знать получше меня.

Матвеев готов вынуть из меня душу, решая развить бизнес в Москве. У него есть выходы на хорошие земельные участки, и он заставляет меня мотаться к себе по два раза на неделе.

Оставлять Сашку ужасно не хочется, но просрать такой шанс и его доверие будет глупо.

— Знаешь, без тебя здесь дико одиноко, — признается Влади, когда мы лежим ночью в обнимку.  — Может, я побуду пока у родителей? Не хочу одна.

Я не возражаю: мне нужно еще немного времени, совсем чуть-чуть, чтобы разгрести завалы, и тогда я обещаю, что увезу ее с собой в любую теплую страну, в которую она ткнет на карте.

А пока Москва отнимает столько времени, лишая нас еще нескольких совместных ночей. Но я это обязательно все исправлю.

— Я надеюсь на тебя, Илья, — провожая меня в Домодедово, пожимает руку Никита, — жду тебя после праздников.

— Ненадолго расстаемся, — смеюсь в ответ, мечтая быстрее увидеть Сашу.

Еду к ней прямо из аэропорта, в профессорскую квартиру. Уже завтра — Новый год, и Катька успела забронировать для нас с Влади стол в каком-то ресторане, чье название я нифига не помню.

Дверь открывает мама Влади.

— Здравствуй.

Ну здрасти, тещенька, это про Вас были все те анекдоты, казавшиеся мне глупой хренью?

Смотрит долго на меня, сверху вниз, и только потом пускает.  Видимо, прошел контроль.

Темной тенью из ванны в комнату проскальзывает Лиза, недовольно отворачиваясь при виде меня. Я не испытываю по этому поводу ни малейших чувств, надеясь лишь, что эта балда взялась за голову.

— Илья!

Сашка выходит из комнаты, заставляя сердце стучать быстрее.

На ней свободный вязаный свитер, теплые носки, светлые шорты. Распущенные волосы убраны назад, на щеках — румянец. Такая красивая, домашняя.

Я обхватываю ее лицо ладонями, и она смеется:

— Поддубный, холодные же!

— Может, согреешь? — улыбаюсь ей.

— Родители же здесь, — шепчет в ухо, прикусывая мочку, — нам надо поговорить.

— Давай.

Но покашливая, из комнаты выходит Сашкин отец, и я, отпустив девушку, крепко жму ему руку, открыто гляжя в глаза. Немного с вызовом, так, чтобы было понятно: Влади я не отдам, и похеру на ваше профессорское мнение. Но он удивляет меня, обнимая по-отечески и хлопая по спине:

— Илья, очень рад тебя видеть.

Практически сразу меня отправляют за стол, и не взирая на возражение, что я успел уже пообедать, мама Сашки ставит передо мной глубокую тарелку с густым наваристым супом.

— Потом пообщаетесь.

Вкус, знакомый еще с детства: мне нравилось проводить время в семье Влади, и нравилось как здесь готовят. Каждый праздник сопровождался застольем, но главным было то, что я видел Сашку, а если везло, то еще и играл с ней, стараясь держаться поближе, потихоньку касаясь руки или коленки.

Мы сидим все вместе, даже Лиза, точно боится ослушаться матери. Сашка задумчиво водит ложкой в тарелке, почти не кушая, и я хмурюсь, находясь слишком далеко от нее, чтобы спросить, что происходит.

Дядя Эдик спрашивает меня о фирме, перетягивая внимание на себя, и я не замечаю в какой момент Влади выскальзывает из комнаты. Только что была тут — и уже нет.

Извиняясь, я отправляюсь на ее поиски, находя девушку в ванной комнате. Свет горит, дверь приоткрыта: она явно не прячется здесь.

Сашка умывается, наклоняясь над раковиной, и я пристраиваюсь к ней сзади, обхватывая руками за бедра.

— Может, закроемся? — но она не расположена к шуткам. Выпрямляется, и в отражении зеркала я вижу, что глаза мокрые. — Что такое?

— Все в порядке, — улыбается неестественно, поворачиваясь в моих объятиях, чтобы стать лицом к лицу, — просто стало нехорошо.

— Нехорошо?

— Илья, — Сашка жмется, отводя взгляд, и мне это очень не нравится. Очень, блядь, не нравится.

— Что такое? Говори.

— Илья, я беременна.

Охренеть.

Смотрю на нее, глупо моргая, пытаясь понять, что она сказала. Опускаю взгляд на ее живот, скрытый под белым свитером, провожу по нему рукой — плоский, такой же как обычно. Она смеется, прижимаясь лбом к моему плечу:

— Он растет не так быстро, Поддубный.