- Ты шутишь?!

Струна лопается, и все внутри разлетается на мелкие, острые осколки. Я вскакиваю из-за стола, роняя высокий стул. С грохотом он падает на пол к моим ногам, создавая столько шума, что хочется зажать уши, а потом затопать, заорать.

Илья не двигается с места, продолжая изучать меня. Может, мне показалось? И он ничего не говорил, не возможно оставаться таким равнодушным после этих слов.

- Не мог придумать ничего умнее? Что за детский сад?

Во мне закипает ярость, разгоняя кровь. Разговаривать с Ильёй нам больше не о чем, если он хочет разыграть меня, то затея эта дурацкая и поддерживать его игры я не собираюсь. Я иду на выход, сжимая неверно кулаки, готовая заорать.

- Стой.

Ага, конечно.

- Блядь, Влади. Стой! Это правда.

Илья повышает голос в тот момент, когда я касаюсь дверной ручки. Замираю, глядя на деревянные панели на темном металле, на круглое отверстие глазка – куда угодно, только бы не оборачиваться. Дышу глубоко, но все равно не могу поверить, что Илья говорит правду.

Он подходит сзади, не спеша, и я отчётливо различаю каждый шаг, упорно пялясь вперёд.

- Не можешь открыть дверь или хочешь остаться?

Внезапно я понимаю: ему приятно издеваться надо мной. Эта мысль такая же нелепая, как и то, что сообщения отправлены с номера Кирилла, но стоит ли хоть чему-то удивляться?

- Хочу, - оборачиваюсь и почти натыкаюсь на Поддубного. – Ты можешь сделать пару шагов назад?

Он молчит, но отходит, а я не вижу в этот момент его лица. Быстро вытираю влажные ладони, подтягиваю майку, сползающую постоянно вниз.

Считаю удары сердца, и думаю совсем не о том, у кого оказалась симка Кирилла. Ведь это самое важное, да? Мне нужно узнать, кто отправляет сообщения, а не пялиться в спину Поддубного.

Я вдова.

Он убийца.

Мы из разных миров, мы по-разному смотрим на жизнь, мы по разные стороны закона и морали.

И совершенно не важно, что джинсы на Поддубном сидят так низко на бедрах, подчёркивая фигуру. Подтянутая фигура, широкие плечи, а самое главное, - молодое тело. К сожалению, как бы я не любила Кирилла, но разница в тридцать лет между ним и Ильёй слишком очевидна.

- СИМ-карта оформлена на Самойлова, - он нарочито называет моего мужа по фамилии, подчёркивая равнодушие голосом.  – Давно тебя шантажируют?

- Не шантажируют, - поправляю, опираясь на подоконник спиной, подальше от него. Илья неторопливо наливает сок в стакан, поднимает опрокинутый стул. Мы занимаемся позиции по разные концы комнаты. – Никто не просит денег. Только пишут.

- Что ты убийца?

Равнодушие, с которым Поддубный произносит вопрос, раздражает.

Он-то лучше меня знает, кто из нас виноват в смерти Кирилла, но всеми силами старается этого не показывать.

- Я не убийца, - слова царапают горло. Мне настолько жарко, что я готова с головой залезть в лёд.

- Конечно.

И в этом его «конечно» столько всего вложено одновременно, - презрение, злость, раздражение.

- Зачем ты полез во все это?

- Любопытство, - Илья делает несколько глотков, крутит в руках стакан, - Кирилл, всё-таки, был другом отца.

«Который, возможно, тоже умер с твоей помощью», - вспоминая ходившие в народе слухи о кончине Поддубного-старшего.

- И что теперь?

- Теперь ещё любопытнее.

У меня голова кружится от общения с ним. Я – сапер, который боится ошибиться и взорваться к чертовой матери. Илья – мина замедленного действия.

Он допивает, уносит стакан в раковину и подходит ко мне.

Вжимаюсь в окно, ощущая позвоночником прохладу стекла. В его взгляде полыхает холодный огонь:

- Я могу тебе помочь.

- Да? – нервно сглатываю, когда Поддубный приближается к уху, - и сколько стоит твоя помощь?

- Совсем немного, - его дыхание касается моего уха, скользит по волосам. Мужчина не касается меня, но я всем телом чувствую его присутствие. Закрываю глаза, чтобы не видеть ничего вокруг. – Чтобы ты съебалась из моей жизни и из нашей фирмы.

Я ударяюсь затылком об оконное стекло

Первое желание — оттолкнуть его в сторону, ударить по груди. Бессильно сжимаю пальцами подоконник по бокам от себя, так сильно, что еще немного и вырву его с корнем.

Чужое дыхание обжигает, разбегаясь мурашками от уха до коленки — только с одной половины, с той, где стоит Поддубный.

— Ты...

Я балансирую на грани сумасшествия, где с одной стороны — ненависть, такая сильная, что отдается горечью на языке, а с другой — не поддающееся объяснению возбуждение. Хочется кричать, срывая глотку, но все, на что я способна, это тихо выдавить:

— Пошел ты, урод.

Он не двигается с места, продолжая нависать надо мной всей своей массой, давить.

Его рука все в каких-то жалких сантиметрах от моего бедра. Синтетическая ткань юбки задирается, оголяя подкладку. Чувство, будто я стою перед ним раздетая, призывно зазывающая, но это не так.

Лишь на один короткий миг мне хочется поддаться искушению, подвинуть ладонь и коснуться его руки, ощутить тепло чужого тела.

А в следующее мгновение я прихожу в себя, испытывая унижение от этой мысли.

Боже, что я творю?

Это так ужасно, ужасно, — и я отталкиваю его, уперевшись руками в мужскую грудь. Его кожа под моими ладонями прохладная и гладкая, моя — кипяток. Поддубный вздрагивает, словно ошпарившись, и делает нужный мне шаг назад.

— Мне не нужна твоя помощь, — слова наждачкой проходят по горлу, — и я никогда не оставлю фирму. Если не нравится — уебывай сам.

Мат из моих уст звучит непривычно-грубо даже для меня самой. Говоря все это, я не смотрю на Илью, но он призывно пялится, так, что это чувствуется кожей.

— Вот как, — говорит задумчиво, и я вторю ему, прежде чем отправиться к двери:

— Вот так.

Ухожу, громко хлопая металлической дверью, и пошатываясь, бреду к лифту. Пешком я просто не смогу спуститься. Усталость, такая тяжелая, невыносимая, накатывает, накрывая с головой, оседая на плечах. Я присаживаюсь на корточках в просторном, светлом лифте, который за несколько секунд спускается вниз. Черт, это слишком быстро.

На улице так ярко, что я пытаюсь проморгаться, оглядываясь вокруг. Глаза слезятся, и приходится остановиться, прежде чем сесть в машину. В ней я чувствую себя лучше, точно спряталась в домике, в ракушке.

Что с Поддубным? Его поведение не поддается никакой логике, впрочем, мое — тоже. Я ненавижу его так отчетливо — ясно, что это чувство пугает меня саму, но ему есть объяснение.

Как только слезы перестают течь, я вылетаю из его двора, скрипя покрышками, царапая правый бок о высокий поребрик. Только сейчас это меньшая из проблем.

Я не знаю, куда деть себя, чтобы не оставаться наедине с собственными мыслями.

Домой нельзя, нужно выбрать нейтральное место: людное, но без знакомых. Подъезжаю к набережной, проходя сквозь поток отдыхающих и занимаю свободную лавку возле подсвеченного разноцветными огнями фонтана. В этой звуковой какофонии, смешивающейся с детскими криками, смехом, гудками велосипедов

Мне становится легче через полчаса, не раньше, но ровно до такой степени, чтобы я могла вспомнить, с чего начался наш с Поддубным разговор.

Сообщение. Отправлено с номера Кирилла, точнее, с оформленной на него симки. Конечно, в первую очередь приходят в голову самые близкие — Дима, Ульяна. Им проще всего было воспользоваться паспортом Кирилла. Но можно ли верить словам Ильи?

Он мог солгать, сказав, что видел смс, отправив ее самому. А потом — называй имя человека, который не сможет ничего доказать, и все. Только ради чего? Чтобы заставить меня уйти из фирмы?

Я тру лоб в отчаяньи — мыслить здраво не выходит, я все равно скатываюсь к самому Поддубному, забывая о его мотивах. И стоит только в очередной раз переключиться на воспоминания об Илье, как я начинаю непроизвольно гладить себя — по руке, ничего криминального, но, черт возьми!