— Что? — искренне удивилась я. — Тебе не нравится?

— Нравится. Очень нравится, — очень серьезно ответил он, но прикрыл губы ладонью.

— Я вижу! — взорвалась я.

Меня объяла обида: он смеялся над моим выбором! А ведь я с такой любовью купила все эти вещи! Я скрестила руки на груди и повернулась к Фредрику спиной.

Фредрик тут же обнял меня.

— Моя маленькая истеричка, мне действительно все нравится, — с усмешкой сказал он и поцеловал меня в крепко сжатые губы.

— Тогда почему ты так насмешливо улыбаешься? — Я все равно была очень недовольна им.

— Просто я рассчитывал на менее яркие вещи, но эти тоже хороши, — спокойно ответил он.

— Чем тебе не нравятся эти темно-зеленые джинсы? Или этот бежевый джемпер? Или эта голубая футболка?

— С крокодилами, — с улыбкой вставил Фредрик.

— Да, с крокодилами! С очень милыми, зубастенькими крокодильчиками! — буркнула я. — А этот серый пиджак тебе тоже не нравится?

— Мне все нравится, спасибо. — Фредрик опять поцеловал меня.

— Не хочешь, не носи. Ходи голый! — холодно бросила я ему.

— Боюсь, если я буду ходить голым, ты никогда не выйдешь из своей комнаты. Миша, я не хотел обидеть тебя, просто наши вкусы немного отличаются.

— Немного? Ты бы видел свое лицо! В следующий раз поедешь сам! И я больше никогда не буду ничего тебе покупать и дарить! Понял?

— Отлично, но ты обещала мне новые галстуки взамен погибшего синего, — опять улыбнулся он.

— Хорошо, я куплю тебе галстуки! Розовый, красный, бордовый и желтый с оленями! — Я широко улыбнулась: ему удалось успокоить меня своими шутками. — Я пойду в свою комнату, а ты переоденься.

Через пять минут Фредрик явился ко мне в ярко-зеленой футболке, коричневых джинсах и белых носках.

— Я ошибся: у тебя замечательный вкус, — с улыбкой сказал он. — И я даже нашел ему название.

— Какое? — обрадовалась я тому, что он изменил свое мнение.

— «Стиль синего галстука с белыми полосками» — усмехнулся Фредрик.

— Боже мой, неужели тебе непонятно, с кем ты имеешь дело? С девятнадцатилетней гипер-эмоциональной истеричкой! — раздраженно сказала я.

— Разве такое забудешь?

— Ты просто чурбан! — воскликнула я, а Фредрик схватил меня за руку, притянул к себе и заглушив мой возглас долгим поцелуем.

Но нам пришлось прервать его, так как вдруг позвонили во входную дверь.

— Это наша мебель, — сказал Фредрик.

— Какая умная мебель: умеет звонить в дверь! — весело воскликнула я.

***

Вдруг Миша застыла: на несколько секунд ее глаза словно остекленели. Она «спала». Затем она усиленно заморгала.

— Проснулась? — ласково спросил я.

— Это даже не сон… Это какой-то бред, — тихо ответила на это Миша. — Я не вижу сны, а хотела бы. Знаешь, Мэри часто разговаривала во сне, и это было так смешно.

— Пойдем поприветствуем нашу мебель, — сказал я, чтобы не дать ей вновь окунуться в печальные мысли о Мэри.

Миша удивляла меня своей искренней любовью к смертным и тем, что считала их жизненные процессы более совершенными, чем наши. Она слишком вжилась в роль человека, а теперь еще и жалела о том, что не спит. Это насторожило меня, и я решил, что обязательно нужно было твердо, но постепенно пресекать эти ее мысли и любовь к смертным.

Когда мы спустились в прихожую и открыли дверь, Миша с загоревшимися глазами наблюдала за тем, как я и четверо грузчиков заносили в дом мебель и расставляли ее по комнатам.

Я купил мебель из светлого дерева, чтобы в доме было больше света: я знал, что Миша любит свет, и помнил, что, когда она жила в доме Мэри, ее комната была уставлена почти десятком ламп. Поэтому, специально для моей возлюбленной, я купил пятьдесят ламп, которые должны были освещать наш дом: все они были разного размера и формы, но белого цвета. А когда грузчики заносили большую кровать, в форме лодки, которую я купил для Миши, сама Миша захлопала в ладоши, и на ее лице засияло восхищение. Последним занесли холодильник, заказанный мною в магазине бытовой техники в то время, пока Миша покупала мне одежду.

Поблагодарил грузчиков, я дал им хорошие чаевые, и они уехали.

Миша стала с любопытством осматривать каждую вещь, открывать шкафы, тумбочки и ящики столов. Кресла, обитые светло-зеленой тканью, диваны с разноцветными подушками, смешные картины — все это привело Мишу в восторг, и она со словами благодарности и восхищения бросилась мне на шею, и сказала, что теперь наш дом выглядит «совсем по-шведски». Вечером мы отправились в магазины за всякой дребеденью: постельным бельем, зеркалами, шторами, полотенцами. Миша так увлеклась обустройством нашего дома, что уже к ночи он принял вид уютного праздника польско-шведского союза, как она сама все это назвала. Мы развесили шторы, картины, расставили кучу статуэток, разложили по шкафам нашу одежду и, наконец, в два часа утра легли на новокупленную кровать, чтобы посмотреть на ноутбуке Миши «Дюймовочку» Уолта Диснея. Я еще ни разу не смотрел с Мишей мультики, поэтому это был новый и приятный для меня опыт. Во время просмотра мультика Миша, как и во время выступлений детей в приюте, вела себя очень эмоционально: хмурилась, прижимала руки к груди, кусала губы, сильно сжимала мои пальцы (а я в это время не мог поверить в то, что она была со мной, что я сидел рядом с ней и смотрел с ней мультфильм) и несколько раз крикнула Дюймовочке: «Ну, куда ты идешь!», «Он там, посмотри вверх!». Это был самый яркий момент в моей жизни. После мультфильма мы сыграли две партии в шахматы, и я вновь любовался тем, как Миша старалась меня обыграть, даже высунув язык от напряжения мысли. Моя маленькая истеричка. Моя Миша. Уже моя.

Но, смотря на нее, я все еще не мог свыкнуться с мыслью, что теперь мы всегда будем вместе. Я боялся того, что все произошедшее было просто бредом моего воспаленного мозга и что скоро я открою глаза и окажусь в своем кабинете, в лондонском офисе. Поэтому я пользовался случаем и целовал руки Миши и держал их в своих, боясь, что она растает в воздухе. Я не мог поверить в то, что все это было реальностью, что Миша была рядом, что она любила меня, обнимала и целовала. Я с сожалением думал о том, что завтра мне нужно было уехать в Лондон и два дня провести без Миши, а затем вспомнил, что скоро и она поедет в Лондон и встретится там с Маришкой… И та, узнав о том, что мы с Мишей вместе, может вознегодовать и рассказать ей о моей неприятной истории с Марией. Эта мысль испугала меня. Я мог потерять мою Мишу.

— Миша, — позвал я ее.

Она сидела напротив меня, сильно нахмурившись и уткнувшись серьезным взглядом в шахматы.

— Что? — недовольно отозвалась она, даже не взглянув в мою сторону

— Когда ты поедешь в Лондон, ты расскажешь Маришке о нас? — осторожно спросил я.

Я решил, что расскажу Мише сам. Сейчас.

Она подняла на меня удивленный взгляд.

— С ума сошел? Мне запрещают даже словом с тобой перекинуться! Представляешь, что будет, когда мои родные узнают о том, что мы любим друг друга и с этого дня живем вместе? — очень серьезно сказала она.

— Но они узнают: мы не дети, чтобы скрываться от кого-то. Мы любим друг друга, мы поженимся, и я не намерен ничего скрывать.

— Я и не собираюсь скрывать! Я люблю тебя и не считаю, что это плохо! Пусть думают, что хотят! Но нужно подготовить их, чтобы не так сильно шокировать.

— Но они будут шокированы, — обреченно усмехнулся я. — И у них есть причины для этого.

— Мне все равно, — сказала на это Миша. — И, кстати, замуж за тебя я не собираюсь.

— Почему? — Ее последние слова неприятно удивили меня: я хотел сделать ей предложение в конце этой весны, а она, оказывается, уже заранее решила, что не хочет стать моей женой!

— Потому что пока не хочу.

«Слава Богу, пока не хочет» — облегченно вздохнул я.

Но ее ответ удовлетворил меня лишь частично.

— Как это? Я думал… — начал я.

— Не дави на меня. Я не привыкла к тому, что теперь мы вместе, а ты уже говоришь о браке! Я еще слишком молода и хочу наслаждаться свободой и молодостью до тех пор, пока не превращусь в уродливое существо.