Я подошел к ней, обнял ее и поцеловал. Она прильнула ко мне и с жаром ответила на мой поцелуй.

— Миша… Ведь это ты, Миша! — прошептал я, вглядываясь в любимое лицо.

— Да, Фредрик! Я не чудовище, за которое вы все меня принимаете! Я просто хочу жить и борюсь за свою жизнь! Я борюсь за тебя! — громко прошептала она. — А она не понимает этого и борется со мной!

— Ты должна сказать ей это… Сказать ей все, что сказала мне. Она просто не знает, не понимает, боится! Как и я не понимал!

— Нет! Я избавлюсь от нее! — вдруг крикнула она, и ее лицо исказилось злобой. — Я убью ее! Ты будешь только мой! Ненавижу! Ты любишь ее больше, чем меня!

— Мартин, прошу тебя… Я не могу этого вынести! — в отчаянии крикнул я.

Мартин вбежал в комнату. Я передал ему отчаянно сопротивляющуюся Мишу, выбежал из дома в сад и сел на скамейку, под большим дубом. Закрыв глаза, я глубоко ушел в себя. Меня охватило глубокое, всепоглощающее отчаяние.

— Сестренка, успокойся! Все в порядке, мы здесь! Нет, только не мои волосы!

Я с изумлением увидела перед собой Мартина и Мсцислава: Мартин держал меня за талию, а Мсцислав — за руки… А я сжимала в своих пальцах чьи-то волосы.

— Ой, прости! — воскликнула я, выбрасывая волосы на пол.

— Раньше ты не трогала ничьих волос, кроме своих! — недовольно сказал Мсцислав, проводя ладонью по своим волосам, словно проверяя, как много их я успела вырвать.

— Прости, это не я, а она! — искренне извинилась я. — Можете уже отпустить меня: это я, Миша.

— А вдруг ты опять пытаешься нас обмануть? — недоверчиво сказал Мартин, прищурив глаза.

— Я не обманываю!

— Точно? Тогда скажи, какой мой любимый фильм?

— А ты думаешь, что она этого не знает? — со смехом спросила я брата.

— Не знает: в прошлый раз она ошиблась, — безапелляционно отрезал Мартин.

— Ну ладно: «Страх и ненависть в Лас-Вегасе», — ответила я. — И я до сих пор не понимаю, почему он тебе так нравится! Дурацкий фильм!

— Это, конечно, замечательно, но ты могла просто угадать. Ладно, другой вопрос… Задай ей что-нибудь, Мсцислав.

— Я же извинилась! — воскликнула я.

— Какой гонщик получил Гран-при на чемпионате Европы в 1999 году?

— Издеваешься? Как будто я когда-то увлекалась гонками! — возмутилась я такому нечестному вопросу.

— Ну, что ж, отпускай ее: это точно наша милая истеричка, — весело сказал Мсцислав.

Братья отпустили меня.

— Где Фредрик? — тихо спросила я, беспокойно оглядывая комнату и прислушиваясь к происходящему в доме.

— Ушел, — ответил Мсцислав, приглаживая свои волосы.

— Ушел? — с отчаянием переспросила я.

Меня охватил ужас: он ушел? Ушел навсегда?

— Куда ушел! — воскликнула я, бросившись к двери, но братья опередили меня и загородили ее собой.

— Тебе нельзя выходить! — в один голос воскликнули они.

— Но он… Он ушел! — Меня душили слезы.

— Дурочка, не плачь: он сидит в саду, — ласково сказал Мартин, погладив меня по голове.

Я закрыла лицо ладонями.

— Может, хватит уже лить слезы как нильский крокодил? — сказал Мсцислав, обнимая меня.

— Ты говоришь это нарочно, чтобы обидеть меня? — с обидой прошептала я, вцепившись в его шею.

— Прости, нужно же как-то тебя подбодрить. — Он поцеловал меня в лоб.

— Маришка знает? — спросила я.

— Ты попросила ничего ей не говорить, мы и не говорим, — ответил Мартин.

— И не нужно. У нее и так много проблем, — сказала я.

Я не хотела, чтобы Маришка знала о моем сумасшествии. Она и так страдала из-за исчезновения Седрика. А тут еще и я.

— Оставьте меня одну, — сказала я, отстраняясь от брата.

— Извини, сестренка, но это запрещено, — ответил Мартин.

— Тогда просто выйдите за дверь. Пожалуйста. Мне необходимо побыть одной. — Я была обессилена, и мне хотелось немного поплакать.

Братья переглянулись и обменялись кивками.

— Позвать Фредрика? — спросил Мсцислав, выходя за дверь.

Фредрик всегда был со мной. Сидел, разговаривал, утешал, молчал со мной. Но сейчас я не хотела никого видеть. Даже его. Я корила себя за то, что он тратил на меня, душевнобольную, свою драгоценную жизнь. Сколько жертв он принес ради меня и нашей любви!

— Нет. Пусть отдыхает, — глухо ответила я. — Иди, Мсцислав.

Брат исчез за дверью.

Оставшись наедине с собой, я подошла к большому окну и уставилась на открывающийся из него вид на большой овальный плавательный бассейн, имевшийся на огромной территории нашего дома в стиле модерн.

«Я истинное зло. Я причиняю всем только боль. Мне всего девятнадцать, а я уже стала занозой во всех сердцах: родителей, братьев, Фредрика… Особенно в его сердце. А ведь он всегда рядом. Но он достоин большего, не такой, как я, — дурной, истеричной, глупой, душевнобольной!» — с горечью подумала я.

Теперь я принимала борьбу с ней как должное, но она тяготила меня, изматывала, причиняла мне страдания. И не только мне. Из-за моей болезни страдали все.

«Почему все так? Я только обрела счастье, только позволила себе признаться Фредрику… Ведь все было так замечательно. А теперь он страдает от моего безумия… Мой бедный Фредрик. Я — камень на его шее, а он даже заткнул мне рот, когда я хотела дать ему свободу. Зачем эта проклятая особь разрушила мою жизнь? Откуда она появилась? Фредрик сказал, что мне нужно поговорить с ней… Узнать, что ей нужно от меня. От нас всех. И я поговорю с ней, как с равной» — наконец, решила я.

— Мартин! — позвала я брата.

Брат тут же вошел в комнату.

— Принеси мне большое зеркало, — попросила я его.

— Зачем? — удивился он. — Нет уж, принцесса, я помню, как ты чуть не выколола себе глаза ножницами.

— Мартин, мне нужно поговорить с ней, — настойчиво сказала ему я. — Принеси зеркало. Обещаю, я не наделаю глупостей.

Он нахмурился, видимо, совершенно не желая потакать мне.

— Принеси зеркало! — с отчаянием повторила я. — Не заставляй меня кричать! Я это умею, ты же знаешь!

Мартин тяжело вздохнул, но вышел и вернулся ко мне с большим овальным зеркалом.

— Поставь его у окна… Да, здесь. И уходи, — скомандовала я.

— Только исполни свое обещание. Держи эту мразь в узде, — серьезно сказал мне брат и покинул комнату.

Глубоко вздохнув, чтобы набраться храбрости, я поставила напротив зеркала стул, села и стала пристально вглядываться в свое отражение.

— Ну, где же ты? Нам нужно поговорить, — прошептала я, ища ее в зеркале.

Она тут же улыбнулась мне.

— О чем? — Ее улыбка, как всегда, была дьявольской.

— Кто ты? — спокойным тоном спросила ее я.

— Твое внутреннее я.

— Нет, я не такая. Я не злая.

— Ты слабая и ничтожная любительница смертных! — Она мрачно усмехнулась. — И я выгоню тебя.

— Зачем тебе это нужно? — Я вновь ужаснулась от ее ненависти ко мне.

— Затем, что ты сама стараешься от меня избавиться.

— Ты влезла в мою голову. Ты паразитируешь во мне.

— Ты меня оскорбляешь.

— Да, ты — паразит! Ты влезла в мое тело…

— Это и мое тело тоже. И ты сама заставила меня это сделать.

— Что? — разозлилась я. — По-твоему, я похожа на мазохисту?

— Ты убиваешь меня, а я обороняюсь. Но теперь одна из нас должна уйти. — Она выпятила подбородок и мрачно усмехнулась. — И это будешь ты.

— Да кто ты, черт возьми! — Я повысила голос. — Ты что, не можешь ответить мне прямо?

— Я уже ответила: я — твоя сущность. Я — это ты, я вампир, которого ты отвергаешь в себе.

— Это неправда! — поразилась я.

— Ты отказалась от меня. Я всегда жила в тебе, ведь это и моя жизнь тоже! Мое тело! А ты решила вытеснить меня из моего собственного дома? Не получится!

— Ты не можешь жить во мне! Это невозможно!

— Я жила в тебе с самого нашего рождения: я — естественна, а ты — нет. Я мучилась в тебе, мирилась с тем, что ты любишь смертных и пытаешься жить их жизнью. Я мирилась до тех пор, пока ты не решила задушить меня.