— Ты что совсем не обиделся? — спросила я, оборачиваясь вокруг, чтобы посмотреть, был ли рядом Фредрик.

— Не думаю, — услышала я его голос за своей спиной.

Я обернулась к нему.

— Фредрик, я не хочу тебя мучить! Но мучаю! — печально сказала я. — Ты простишь меня?

— Я не могу иначе, — ответил он: его лицо было уже не таким суровым. — Только прошу, не перебарщивай.

— Я обещаю, — искренне пообещала я.

— И не волнуйся за мои чувства: я сам с ними разберусь, — серьезно сказал Фредрик.

— Не нужно, я ведь все понимаю…

— Хватит об этом.

Я поспешно закивала в знак согласия, но, несмотря на его слова, мне было очень стыдно.

— Я пойду, — тихо сказала я.

— Куда? — с улыбкой спросил Фредрик. — Они ведь еще не закончили свое свидание и… — Он прочистил горло.

Но мне было плевать: я хотела уйти, куда угодно, лишь бы не оставаться с ним и гореть от стыда за свои поступки и слова.

— Я пойду, — повторила я, подняв на него взгляд.

Фредрик спокойно смотрел на меня.

— Хорошо, иди. Только один вопрос: есть планы на Новый год? — спросил он.

— Еще нет, — честно ответила я.

— Что ж, спокойной ночи. И спасибо за галстук.

— Признайся честно: он тебе понравился?

— Очень.

— Это хорошо… Пока! — И я ушла от него, надеясь, что он не будет догонять меня в третий раз.

Мне казалось, что за последнее время я вылила на него целое ведро грязи, поэтому боялась опять ляпнуть что-то обидное. Мне меньше всего хотелось обидеть Фредрика: он был самым замечательным и надежным другом, таким близким, заботливым, серьезным. Он всегда находил время приехать ко мне, поговорить, погулять со мной. Даже сегодня: я позвонила ему почти ночью, а он приехал, хоть мог и не приезжать после того, что я наговорила ему. А Фредрик даже вошел в мое положение и сказал, что мы забудем о том, что он любит меня, и что мы останемся друзьями, если мне будет это удобно.

А я так обрадовалась этому! Обрадовалась тому, что он будет терпеть боль, но оставаться со мной и быть моим другом, в то время, как любит меня и понимает, что мне не нужна его любовь. Я поставила его в ужасное положение!

«Это так нечестно по отношению к нему! Ему и так не повезло влюбиться в меня! Мне нужно смягчить этот удар судьбы и быть человечней» — пронеслось в моей голове.

— Я убегаю как ребенок! — вдруг вырвалось у меня, и, остановившись, я снова, с надеждой, стала смотреть по сторонам, ища Фредрика.

— Фредрик! Ты здесь? Фредрик! — громко крикнула я.

Но его не было.

Меня охватила горечь.

Миша убежала, но в этот раз я не стал догонять ее, да и, честно говоря, просто не желал ее видеть. Этот глупый приказ встать перед ней на колени разозлил меня, и мое хорошее настроение как рукой сняло.

Я видел, как поражена она была своим же поступком, и ее растерянность немного оправдала Мишу в моих глазах, но она демонстративно показала, что моя любовь была для нее дерьмом, так некстати прилипшим к ее замшевым сапожкам.

Добредя до своего «Мустанга», я поехал домой: хотел закрыться, отдохнуть от чувств, выкурить еще двести сигарет и хоть на минуту забыть о Мише и о том, как она презирает мои дурацкие чувства к ней. Приехав, я закрылся в кабинете и, достав пачку сигарет, с наслаждением закурил.

«Что я должен делать? Терпеть это унижение? Ох, Миша, зачем ты появилась в Оксфорде? Если бы ты осталась в Польше, я не влип бы в это дерьмо. Дерьмо! Дерьмо! Дерьмо!» — полный раздражения, думал я.

Я сидел в кресле, закинув ноги (не сняв ботинки) прямо на стол, и курил, как вдруг мои мысли прервал громкий стук во входную дверь.

«Кого это черт принес в такое время?» — недовольно подумал я и с сигаретой в зубах пошел открывать дверь, с мыслью, что не смогу сдержаться и обязательно наору на ночного посетителя. Резко провернув ключ в замке, я с силой открыл дверь.

— Ой! — На пороге стояла Миша, положив ладонь на лоб: я ударил ее дверью.

— Миша? — удивленно спросил я, хотя в этом не было необходимости, ведь я отчетливо видел, что это была именно она, освещенная желтым светом фонарей.

— Я не могу так, Фредрик. Я боюсь, что взорвусь от своих мыслей! — тихо сказала она.

— Что ты здесь делаешь? Ты ведь шла домой! — Я был крайне удивлен ее приходом.

Вдруг, вспомнив о сигарете, я вынул ее изо рта и спрятал руку, в которой держал ее, за спину, чтобы на Мишу не попадал дым, но опоздал: Миша уже закашлялась. Я бросил сигарету на пол и затушил ее ботинком.

— Я не смогла… — Миша глубоко вздохнула. — Я пришла, чтобы сказать тебе…

— Тебе не нужно было приходить, — настойчиво перебил ее я.

Я не мог впустить ее в дом: он был прокурен насквозь.

— Нет, нужно было! Я хочу, чтобы ты знал: если тебе тяжело быть рядом со мной, тогда не будь! Я все понимаю и не хочу причинять тебе боль! Если хочешь, я уеду домой, может, тогда тебе станет легче! — торопливо выпалила она. Ее лицо было искажено болью.

Меня будто ударили в душу: она хочет уехать? Но тогда я больше никогда не увижу ее. Таким способом она решила избавить меня от страданий? Глупая наивная Миша!

— Пожалуйста, успокойся и не принимай такие важные решения на горячую голову. Не понимаю, что заставило тебя решить так? — серьезно сказал я.

— Но я обижаю тебя! Не хочу, но обижаю! Ты страдаешь из-за меня!

— Скажу только одно: если ты уедешь, я буду страдать еще больше. Просто быть с тобой рядом, разговаривать с тобой, видеть тебя — вот и все, что мне нужно, мне этого хватает. — Я пытался разубедить ее, потому что невероятно испугался того, что она уедет.

— Я понимаю, что ты говоришь все это потому, что любишь и не хочешь огорчать меня, но так больше не может продолжаться! — Ее голос был полон слез.

— Ты ни в чем не виновата. Никто не виноват. Поверь, я сумею справиться со своими чувствами, и ты даже не почувствуешь того, что… Что я сказал тебе тогда в парке.

— Но я не хочу, чтобы ты…

— Не хочешь, чтобы я не чувствовал себя дерьмом? Извини за грубое слово. Если ты не хочешь этого, то просто позволь мне быть рядом и заботиться о тебе — это все, что мне нужно, и большего я от тебя никогда не потребую, я и не вправе ничего требовать, — настойчиво сказал я, с горечью в душе смотря на нее, на мою Мишу.

Она выглядела хрупкой как фарфоровая куколка.

— Ты серьезно? — тихо спросила она.

— Совершенно серьезно, — твердо ответил я.

— Я не знаю, что сказать… Ты не хочешь, чтобы я уезжала?

— Твое бегство ничего не решит. С этой минуты я ни слова не скажу о моей… О моем дерьме. Договорились?

— Да, да! — прошептала Миша. — Но сейчас я… Мне нужно…

— Уйти? — подсказал я.

— Думаю, это будет правильно, — сказала Миша. — Пусть хотя бы эти пять или шесть часов будут мирными. Если ты передумаешь, просто скажи мне, и я уеду.

— Да, иди, тебе нужно отдохнуть. И не думай о сегодняшнем: все, что было сказано — уже в прошлом. Мы друзья.

Миша глубоко вздохнула.

— Спасибо, Фредрик! До завтра! — Она поспешно ушла.

Я смотрел ей вслед до тех пор, пока она не исчезла за углом. После этого я сел на ступеньку и достал из пачки, которая была у меня в кармане джинс, новую сигарету. Приход Миши вымотал меня. Моя голова раскалывалась от мыслей, но одна из них придавала мне сил: Миша не уедет, и она позволила мне быть ее другом. При всем при этом, я никогда не был так счастлив. Но разве, утопая по уши в грязи, можно быть счастливым? Когда грязь окружает тебя со всех сторон?

Можно: я был ярким примером этому.

Выкурив сигарету, я затушил окурок о ступеньку, забрал с крыльца оба окурка и вернулся в дом. После улицы воздух моего прокуренного дома ударил мне в нос, и, решив, что это была последняя сигарета в моей жизни, я настежь открыл окна: я решил бросить курить, но в этот раз уже точно. После ссоры с Мишей я и не хотел курить, скорее, мне необходимо было создать фон и окунуться в комфортную для себя обстановку. Ночь прошла, но я не мог найти покоя. В пять часов утра я машинально достал сигарету и, забыв о том, что бросил курить, с превеликим наслаждением выкурил ее, а потом обругал себя и поклялся, что больше не притронусь к сигаретам. Я ждал хотя бы шести часов, чтобы пойти в парк и встретить там Мишу: я знал, что она бегает каждое утро, но передумал — это было бы слишком. И ведь Миша сказала «До завтра», значит, она придет сама.