Я никогда не бросал слов на ветер, поэтому действительно проследил за тем, чтобы Миши не было на пошлой «Охоте на лисичек», и, убедившись в том, что у нее хватило ума не приходить на это «веселье», почувствовал некоторое облегчение. Но в воскресенье, когда я приехал за ней, чтобы пойти вместе на службу, она проигнорировала меня и сделала вид, будто не заметила мою особу, хотя прошла прямо перед моим носом, а затем села на велосипед и сама поехала в колледж Церкви Христовой. Одна, без меня и даже без Мэри. Я усмехнулся, но не стал ехать за Мишей: я был раздражен ее упрямой позицией не общаться со мной, если я не брошу курить.

С тех пор, как я понял, что люблю эту девчонку, я только о ней и думал. Я честно старался хоть на минуту забыть о ней, но мой собственный дом не давал мне милости забвения: я видел кресло, на котором сидела Миша, в одной моей футболке, саму футболку, которая стала ее символом, ванная комната, в которой она переодевалась… Ну и как я мог успокоиться?

«Вот дерьмо! Упрямая девчонка так и игнорирует меня!» — думал я, видя Мишу и, в очередной раз, чувствуя холод, исходивший от нее. Меня тяготило быть на расстоянии, но прогибаться под ее капризы я не желал.

Однажды я увидел ее и Мэри, сидящих в кафе, и, делая вид, что читаю газету, сидя на ближайшей скамье, слушал их разговор.

— Ты случайно не знаешь, кто такой Эдвард Григ? — спросила Миша Мэри.

Я усмехнулся: как он зацепил ее!

— Григ? По-моему, он норвежский композитор, — ответила ей Мэри. — Зачем тебе? Хочешь послушать?

— Это любимый композитор Фредрика. Мэри, я настоящая тупица! Так опозорилась перед ним!

— Перед кем?

— Перед Фредриком.

— Да брось ты! Подумаешь… О, Боже, там Эндрю! Нет, не смотри! Он поймет, что я увидела его, — вдруг прошептала Мэри.

— Мэри, это так глупо — любить человека и не делать ничего, чтобы быть с ним, — недовольно сказала ей Миша. — Сделай первый шаг и пригласи его куда-нибудь.

— Ты в своем уме? Я не позвоню ему первая! Почему он сам не звонит?

— Может быть, он просто боится отказа?

— Все равно не буду звонить ему. А ты бы позвонила первая?

Миша промолчала.

— Вот видишь! — победно сказала Мэри.

— Мы сейчас говорим не обо мне, — парировала Миша.

— Но мне нужно знать.

— Я бы позвонила.

— И Фредрику?

Я невольно улыбнулся, услышав свое имя.

— И ему, — ответила Миша. — Слушай, не дури! Подойти к Эндрю и пригласи его погулять, иначе, потом будешь жалеть о том, что не сделала этого!

На минуту повисла тишина.

— Нет, я не могу… Нет, — тихо сказала Мэри.

После этого я не видел Мишу до восьмого декабря. Седьмого числа я и решил, что не буду курить, но только сегодня и завтра: ведь завтра, восьмого декабря, у нее будет День рождения. Мише исполнится девятнадцать лет. И, несмотря на то, что я был зол на виновницу торжества и ее легкомыслие, я не мог не поздравить ее. Для этого я посетил антикварный магазин и купил ей подарок.

И сейчас, сидя в кресле своего кабинета и закинув ноги на стол, я смотрел на кулон, который выбрал для Миши: скромный, небольшой серебряный кулон в виде солнца. Я выбрал его не просто так, наугад, лишь бы что подарить: Миша напоминала мне маленькое солнышко, живое и капризное. Я не любил солнце, но любил Мишу и то солнце, которым она была. В компании с кулоном шли два серебряных кольца, но я спрятал их в стол, решив, что не буду дарить их — это было бы прямым намеком на мои чувства к ней. Я держал кулон в ладони, думал о Мише, машинально вытащил из пачки, всегда лежащей на столе, сигарету, засунул ее в рот, но затем вспомнил о том, что сегодня и завтра не курю, и со злостью выплюнул сигарету на пол. А потом устало приложил ладонь к глазам.

Мне было трудно любить Мишу. Любить и знать, что я был для нее всего лишь другом, но я не мог ничего изменить и молчаливо нес эту любовь. Любовь к Мише Мрочек.

Весь следующий день я провел в беспокойстве: все думал, когда и как будет лучше подарить ей кулон. И мне ужасно хотелось увидеть ее. Поговорить с ней, черт возьми.

Когда наступил вечер, я сел в машину и поехал на Коули-роуд, и в этот раз Мише не было в чем меня упрекнуть: я не курил целых два дня. Какая жертва с моей стороны.

И вот, я постучал в дверь. Я знал, что Миша была одна: в доме раздавался только ее голос, а голос Мэри отсутствовал, чему я несказанно обрадовался. Миша открыла дверь и, увидев меня, застыла в удивлении. Она была просто прелестна в своей ужасной цветастой майке, в узких голубых джинсах и с толстой косой на плече.

Я стоял на крыльце, спрятав руки в карманы пальто.

— С Днем рождения, — с легкой улыбкой сказал я.

— Ты не забыл? — Она тепло улыбнулась.

Миша выглядела очень растроганной: я даже не ожидал того, что она так взволнуется.

— Как я мог? — ответил я, любуясь ее прекрасной улыбкой.

— Спасибо, Фредрик, мне так приятно! Мэри забыла и ушла, а ты нет. — Миша заморгала, часто-часто, чтобы скрыть слезы (но я не мог понять, слезы чего: радости моему приходу или сожаления того, что Мэри забыла о ее Дне рождения). — Заходи, я угощу тебя стаканчиком крови.

— С удовольствием выпью за твое здоровье, — усмехнувшись, подыграл я ей.

— Но ведь ты говорил, что это глупо, — тоже усмехнулась она.

— Обязательно нужно было напомнить мне об этом?

— Ладно. Заходи! — с улыбкой повторила Миша.

Я вошел в дом и закрыл за собой дверь. Миша уже успела исчезнуть.

— Можешь не разуваться! Мы не пылесосили! — крикнула она из соседней комнаты. Конечно, она могла и не кричать, но я понял, что это уже вошло у нее в привычку.

Следуя совету Миши и, не снимая ботинок, я зашел в большую светлую комнату, освещенную множеством ламп. Хорошо знакомая мне гостиная.

«Довольно уютно» — подумал я, хотя три года назад уже был здесь, и в то время думал совершенно иначе. Но сейчас в этом доме жила Миша, поэтому теперь это был дом моей возлюбленной.

Через минуту вернулась Миша. Я обернулся к ней, достал из кармана кулон и сжал его в кулаке. Миша с удивлением следила за моими действиями.

— Я не знаю, что ты любишь, и понятия не имею, что тебе нравится, но, когда увидел его, — я протянул к ней руку и разжал ладонь, — сразу вспомнил о тебе.

Миша с интересом смотрела на кулон, но не забирала его, словно боялась притрагиваться к нему. Потом она смущенно улыбнулась и забрала свой подарок.

— Я похожа на круг с лучами? — озорно спросила она, разглядывая кулон.

— Это солнце. Да, ты похожа на маленькое солнышко. — Я подошел к ней. — Давай я надену его тебе на шею.

Миша отдала мне свое новое украшение, подняла косу, и я надел на ее тонкую шею кулон, висевший на самой обычной серебряной цепочке.

Именинница тут же выскочила в прихожую и стала вертеться у большого зеркала, висевшего на стене. Я облокотился на косяк проема, ведущего в гостиную, и с удовольствием наблюдал за ней.

— Спасибо, он такой классный! Я даже не ожидала! — прошептала она, обернувшись ко мне.

Глаза девушки блестели, а ее полный счастья взгляд заставил меня затрепетать.

— Не ожидала, что я поздравлю тебя? — улыбаясь, спросил я.

— Нет… Да… Я не знаю, как объяснить. — Миша смутилась и опустила взгляд на пол.

— Обойдемся без объяснений: у тебя День рождения, и я не мог пропустить его.

— Просто мне неловко. Ты поздравил меня, а я даже не знаю, когда ты родился. И, может, уже поздно поздравлять тебя в этом году.

— Не волнуйся, ты ничего не пропустила, потому что, когда у меня был День рождения, мы еще не знали друг друга. Жди первого сентября.

— Что ж, значит, до него еще далеко, — усмехнулась Миша.

— Да, далековато. — Я подошел к ней. — Знаешь, что самое смешное? Мне постоянно не везет, так как первого сентября всегда что-нибудь случается. Например, обе Мировые войны. Помню, я сидел в кафе, читал газету, и вдруг по радио объявили, что началась война.

— И так в оба раза? — Миша нахмурилась.