— Какой бред! — Я не стал дочитывать и бросил лист на стол. — Неужели вы в это верите?

— Мое дело не в том, верить или не верить. Мое дело — разбираться, и я разберусь в этом. — Начальник участка взял заявление и аккуратно положил его в папку.

— И когда было написано это заявление? — поинтересовался я. — Если у него такая серьезная травма, как он утверждает, он не встал бы с постели и не пришел бы в себя так скоро.

— Вы правы, но у меня есть медицинские показания. — Мистер Нельсон подал мне очередной листок и снимок головы мажора Роба. — Как видите, пострадавший ничего не выдумывает. Час назад он пришел в себя и продиктовал моему сотруднику это заявление. К нему у меня нет никаких претензий. Но и свидетели, которые могут подтвердить правдивость его слов, тоже отсутствуют. А ваша подзащитная уверяет, что толкнула его нечаянно и что она всего лишь защищалась от его домогательств.

— Вы допрашивали ее? — нахмурился я. — Без адвоката?

— Мы предоставили ей государственного защитника. Все по закону, мистер…

— Харальдсон, — мрачно сказал я.

— Мистер Харальдсон, я не дурак и прекрасно знаю, что представляет собой этот… пострадавший: он не раз ночевал в моем участке за дебош.

— И все же, вы верите его заявлению, — усмехнулся я, отдавая ему снимок.

— Вопрос не в этом. Как я уже сказал, свидетелей преступления нет, но есть заявление. — Мистер Нельсон тяжело вздохнул. — Вы знаете, кто родители парня?

— Так дело в этом? Имя его родителей позволяет ему безнаказанно уйти от правосудия? — резко сказал я.

— Не старайтесь задеть мою совесть: у меня есть заявление, пострадавший и задержанная, которая призналась в том, что действительно виновата в произошедшем преступлении.

— Вы сказали ей о том, что он жив? — Я начинал злиться.

— Перед тем, как вы пришли, я как раз собирался послать за девушкой, — спокойно ответил мне мистер Нельсон. — И, признаюсь, мне очень жаль ее: она ужасно напугана и не могла сказать ни слова, только плакала. Мы с трудом вытянули из нее пару фраз.

— И как вы будете расследовать это дело? Ни свидетелей, ни мотива… — мрачно начал я.

— Мотив написан черным по белому: ревность.

Эти слова заставили меня усмехнуться: какая отвратительная ложь!

— Насколько я знаю, этот «пострадавший» не давал моей подзащитной прохода и закидывал ее записками с предложением поучаствовать в «Охоте на лисичек», — с иронией в голосе сказал я.

— Лисички? Наслышан. К счастью, в этом году все прошло без скандала. Значит, вы утверждаете, что не задержанная преследовала пострадавшего, а он ее?

— Да, и уверен, что многие студенты подтвердят это.

— Но откуда вы это знаете? — Мистер Нельсон приподнял подбородок и прищурил глаза.

— Я ее друг, к тому же, однажды сам стал свидетелем того, как он лез к ней.

— Друг? — протянул мистер Нельсон и стал теребить пальцами ручку, лежащую на столе. — И не больше?

— Будь я для нее больше, чем друг, то был бы с ней в Оксфорде — это если вы намекаете на то, что я необъективен в своих суждениях. Я хочу ознакомиться с ее показаниями.

Полисмен молча достал из папки показания Миши.

Ее почерк был нервным и неровным, и мое сердце обливалось кровью: она была так напугана! Она совсем не понимала, что происходит, и не знала, приехал ли я за ней или нет.

Как я и думал: мажор Роб попытался затащить ее в машину, а Миша до смерти испугалась и оттолкнула его: он упал на свою машину, потом на асфальт, Миша стала трясти его, измазалась в его гадкой крови, и потом ее арестовали.

«Я убью этого сукина сына!» — со злостью подумал я.

— Ситуация неоднозначна, и, если пострадавший заберет заявление, у меня не будет повода заводить на девушку уголовное дело: он жив, свидетелей нет. Но, думаю, он, вряд ли, его заберет. Роберт тот еще фикус, — усталым тоном осведомил меня мистер Нельсон.

«Он заберет его!» — мрачно сказал себе я и, положив показания Миши на стол, поднялся на ноги.

— Прошу прощения, где здесь уборная? — спросил я мистера Нельсона. — Я ехал полтора часа без остановки.

— Вас проводят, — ответил он. — А насчет вашей подзащитной: надеюсь, все решится в ее пользу.

— Я тоже на это надеюсь.

Я вышел из кабинета, и дежурный проводил меня до уборной. Войдя в это небольшое помещение, я сразу обнаружил там небольшое окно. И так как кабинет начальника находился на третьем этаже и уборная, соответственно, там же, окно не было обнесено решеткой. Вряд ли кто-то из арестованных решился бы воспользоваться этим путем для побега.

Закрыв дверь на замок, я бесшумно открыл окно, выпрыгнул на крышу ближайшего здания, спустился по пожарной лестнице и со скоростью ветра побежал к больнице, в которой, по словам дежурного, находился мажор Роб. Добравшись до больницы, я забрался на дерево, растущее рядом, и бесшумно запрыгнул на каменный карниз второго этажа здания: я не знал, в какой палате был подонок мажор, поэтому через окна заглядывал во все палаты, пока не обнаружил его на четвертом этаже в вип-палате.

Меня переполняла черная жажда убить его, отомстить ему за страдания, которые из-за него переживала Миша, но я мысленно успокоил себя, подумав, что, в первую очередь, он должен был забрать свое заявление.

Несмотря на январский холод, окно палаты мажора было приоткрыто. Осторожно открыв его, я оказался внутри, но мажор Роб не увидел меня: он лежал на кровати и при включенном свете читал журнал «Playboy».

Убедившись в том, что в палате не было ни одной камеры видеонаблюдения, я бесшумно подошел к проклятому смертному.

— Ну, привет, подонок, — мрачно сказал я.

Мажор вздрогнул и мигом убрал журнал.

— Кто ты такой и как зашел? Я же закрыл дверь! — удивленно сказал он, окидывая меня испуганным взглядом.

Его голова была перебинтована, но в ехидных глазах отражалась ясность сознания.

— Кто я такой? Лучше тебе не знать, — усмехнулся я.

— Я позову охрану! — взвизгнул мажор.

— Вперед. — Я подошел к нему еще ближе.

— Что тебе нужно? — истеричным тоном спросил он, прикрываясь журналом.

— Ты сейчас же заберешь свое заявление против Миши, — спокойно, но, еле сдерживая гнев, сказал я.

— Ну, уж нет! Эта сука будет сидеть! — с усмешкой сказал он.

— Я не шучу.

— Ты вообще знаешь, с кем разговариваешь? — самоуверенно сказал мажор, видимо, потеряв всякий страх.

— Да, знаю: с трусливым маменькиным сыночком, который полез к моей Мише.

— К твоей? Вот оно что! Эта польская сучонка сядет, а ты будешь носить ей передачки! — Он довольно ухмыльнулся. — А теперь пошел вон отсюда!

— Ну, что ж, раз до тебя не доходит. — Я натянул на ладонь рукав своего пиджака, схватил мажора за горло и, наклонившись к его лицу, обнажил клыки.

— Твою мать, да кто ты! — тихо взвизгнул он.

Вытащив подонка из кровати, я прижал к его стене, держа за горло, в то время как он болтал своими босыми ногами в воздухе. Он даже не пикнул.

— Если ты сейчас же не поедешь в участок и не заберешь свое чертово заявление, я убью тебя. Нет, я не буду пить твою поганую кровь: такое дерьмо как ты наполнено только дерьмом! Я просто растерзаю тебя до костей, снимая с них мясо, а потом отдам твои кости собакам. Ты понял меня, ублюдок? У тебя есть один час. А я буду слышать каждое твое слово, и, если ты ляпнешь хоть что-то, что бросит на Мишу тень, я убью тебя. Время пошло! — тихим, полным мрака голосом сказал я и отпустил горло мажора.

Он упал на пол и стал судорожно кашлять.

Я в одну секунду выскочил в окно и побежал обратно в участок, вернулся в уборную участка через крышу соседнего дома, и, не прошло и трех минут, как я сделал все, чтобы ублюдок мажор забрал свое заявление.

Сомнений не было: он обязательно прибежит, и, если расскажет кому-то о моем посещении, ему никто не поверит. Его посчитают психом: меня не было в участке всего лишь три минуты, никто не видел меня на улице и в больнице, и на шее мажора не осталось ни одного следа от моих пальцев, ведь я все предусмотрел. Даже если он поднял панику, как только я убежал, меня все равно не догнали бы.