— А синий галстук? Его тоже унесли?

Фредрик усмехнулся, зашел в одну из комнат и вынес галстук.

— Как видишь, им побрезговали даже воры, — весело сказал он, и в его голосе послышалась неприкрытая издевка.

— Просто у вас нет вкуса! — парировала я.

— Извини, наверно, мне далеко до твоего чувства стиля, — усмехнулся Фредрик.

Я демонстративно прошла мимо Фредрика в его кабинет: там, как и во всем доме, был беспорядок. И вдруг мой мозг пронзила мысль о том, что я заставляла Фредрика жить здесь, в этом ограбленном искалеченном доме, где у него не было даже одежды. Я смотрела на груды осколков на полу и думала, как много времени требовалось, чтобы восстановить обстановку и порядок в доме.

«Разве я могу быть такой жестокой? У него в Лондоне целая жизнь! Но в момент минутной слабости я практически заставила Фредрика подчиниться мне! Надавила на его любовь! Так не должно быть!» — с отчаянием подумала я.

— Фредрик, я хочу спросить тебя, — тихо сказала я, обернувшись к нему.

Он стоял рядом со мной с улыбкой на губах.

— Спрашивай.

— Как ты заставил мажора Роба забрать заявление? — тихо спросила я, боясь, что нас могли подслушать.

— Это не важно. Я же сказал, что все решу, а как — не важно, — твердо ответил Фредрик.

«Он настоящий мужчина. Он оберегает меня от волнений и бед. Мой Фредрик. Я люблю тебя!» — подумала я, глядя на его лицо, и мое сердце екнуло: любовь к нему захлестнула меня, и я хотела подойти и обнять его, но не могла. Не могла позволить себе этой роскоши.

— Я тоже хочу задать тебе вопрос и надеюсь на честный и искренний ответ, — вдруг тихо сказал он.

— Обещаю, что отвечу честно, — пообещала я, а сама ужасно испугалась: о чем он хотел спросить?

— У тебя был только один звонок. Почему ты позвонила мне? — Фредрик впился в меня взглядом, а я растерялась, не ожидав от него этого вопроса.

— Не знаю… Я хотела позвонить маме, но почему-то набрала твой номер. — Разволновавшись, я прижала руки к груди, но честно смотрела прямо в глаза Фредрика. — Я не знаю, правда… Но я очень обрадовалась, когда услышала твой голос. А когда ты появился в тюрьме… Это было… Я сначала даже не поверила… — Мой голос оборвался, и я закрыла лицо ладонями: меня переполняли чувства — объемные, всепоглощающие, обжигающие душу.

Вдруг я почувствовала, как ладони Фредрика легли на мои плечи, и мне отчаянно захотелось прижаться к нему, обнять его, вцепиться пальцами в его порванную майку… Но я знала, что, если сделаю это, то не устою перед своими чувствами и признаюсь ему в любви. А он не должен быть знать о моих чувствах! Моя семья никогда не примет его!

— Нет, не нужно… Я уже успокоилась, — выдавила я из себя и с огромным усилием воли отошла от него.

Фредрик горько улыбнулся, и я поняла, как жестоко он страдал из-за меня. Такой грусти и такой боли на его лице я не видела никогда. И его боль придала мне сил, чтобы отсечь трос, который вновь связал нас, как якорь и корабль, и Фредрик был кораблем, а я — якорем, удерживающим его.

— Я, кажется, попросила тебя не уезжать. Но в те минуты я была очень напугана и не в себе. Не принимай мои слова близко к сердцу. Это было минутное помутнение. Ты не должен оставаться здесь ради меня. Уверяю тебя, те слова были сказаны мною в бессознательном, — твердо сказала я.

— Не волнуйся, я уеду сегодня же, — спокойно сказал на это Фредрик, и в его голосе послышался жуткий холод.

— У тебя там работа, новая жизнь, а здесь ты будешь деградировать! Я не хочу этого и рада, что все решилось, — продолжила убеждать его я, но в моей душе кипела горечь. — Прошу, не держи на меня зла. Я сама не знаю, что делаю… Я истеричка, вот и все! Спасибо тебе за все! Я никогда не забуду этого! Не забуду тебя! Прощай! — Я выбежала из его дома.

Направляясь на остановку, я изо всех сил сдерживала слезы, но, когда села в автобус, громко расплакалась. И мне было плевать на то, что люди смотрели на меня. Пусть! Валяйте! Наслаждайтесь! Я потеряла единственного мужчину, с которым хотела прожить вечность.

***

Я ехал в Лондон, полный противоречивых чувств: я был зол на Мишу, но в то же время тронут ею. Ее поведение не поддавалось никакому объяснению: сначала она позвонила мне и попросила, чтобы я приехал (и ведь она бессознательно набрала мой номер, значит, хотела видеть именно меня), затем попросила меня остаться, но всего пару часов назад заявила, что ее слова ничего не значили, что они были пустым звуком, и попросила меня уехать. Но ведь Миша не хотела, чтобы я уезжал. Что-то мучило ее, не давало ей покоя. Неужели она стала что-то чувствовать ко мне и просто боялась своих чувств? Она всегда говорила, что не хочет любить и что любовь приносит только страдания. И с чего она это взяла? Какой идиот вбил ей это в голову? Или это ее любимые фильмы? Хотя с чего я думаю, что, прогнав меня, Миша таким образом боролась со своими чувствами? А ведь я был готов бросить все, чтобы просто жить рядом, в одном маленьком городке с ней, и быть ей тем, кем быть не желал, — просто другом. Но она отвергла и это.

Но если она что-то испытывает ко мне? Тогда пусть разберется со своими чувствами и расставит все по местам: чего она хочет, чего ожидает, чего боится, потому что я — не игрушка. Я взрослый вампир, и у меня нет желания терпеть ее странное поведение. Ей нужно время, и у нее его будет сколько угодно: я больше не собираюсь появляться в ее жизни. А если она вновь попадет в беду и позвонит мне? Я приеду, но потом оставлю ее в покое, ведь она так желает этого. Она сказала мне: «Прощай». И я должен ответить ей тем же.

Прощай, Миша. Будь счастлива. Может, с этого дня мы больше никогда не увидим друг друга. Может, скоро ты забудешь о моем существовании, или будешь вспоминать обо мне, как о кошмарном сне. Как о самом тягостном и болезненном периоде твоей жизни. Может, наша с тобой встреча была ошибкой, которая принесла страдания нам обоим. Забудем о том, что знаем друг друга. Пусть я уже никогда не буду счастлив, но ты будешь. Будь счастлива. Прощай.

***

Наступил долгожданный март, но мне никак не верилось, что прошла эта ужасная, полная дурных событий зима. Зима была бесснежной, тяжелой и пустой. Я уже сбилась со счета дням, прожитым без Фредрика. Он уехал и больше не возвращался. Я опять прогнала его, и теперь просто проживала дни: я ходила на всевозможные мероприятия, праздники, концерты, но они не вылечили меня от чувства пустоты и одиночества, не смогли убить мою тоску по Фредрику. Я ходила в колледж, просиживала лекции, общалась с Элли, а потом обязательно оставалась на какое-нибудь заседание, загружала себя делами, учебой, дополнительной работой, чтобы не думать о том, что все могло быть по-другому. Если бы Фредрик остался, и если бы я сказала ему о своей любви. Но я боялась этих мыслей, пыталась изгнать их из своей головы и забить ее учебой и чтением.

Что касается мажора Роба: он вышел из больницы и сразу уехал из Оксфорда (видимо, это Фредрик так сильно повлиял на него). Проститутки, которые грозили побить меня, больше мне не встречались, а двенадцатого марта до меня дошла новость о том, что мажор Роб погиб в автокатастрофе: его машина выскочила с дороги в высокий овраг. Честно говоря, мне было даже жаль его, ведь он был таким же человеком, как и все мы.

За последние месяцы мы с Мэри подружились еще больше. Мы дружили еще с нашей первой странной встречи, но теперь стали так близки, как я не была близка ни с кем, даже с Маришкой. Мэри стала частью моей жизни. Она усердно старалась отвлечь меня от тоски по Фредрику: заставляла помогать ей в приюте, смотреть с ней дурацкие фильмы и сериалы, играть в карты. Мэри сама пропиталась моим мрачным настроением, но придумывала мне лекарства от него.

Март был наполнен солнцем, и, наверно, теплом, потому что стали распускаться почки и пробиваться молодая зеленая трава. В Оксфорд прилетели птицы и наполнили его своим пением. А я цеплялась за прошлое и до сих пор носила шарф и варежки, подаренные мне Фредриком. Ведь это был его подарок: этот шарф связывал меня с прошлым, где Фредрик любил меня, а я его — нет. Но сейчас я томилась по нему, иногда слушала произведения Грига, и по моим щекам текли слезы понимая того, как прекрасен был мужчина, которого я прогнала от себя.