Уйдя в себя…
Уйдя в себя, бреду неторопливо
без цели, без тропы определенной,
какие-то мосты, и лес зеленый,
и узкая межа по краю нивы.
С холма открылось мне заката диво —
вверху извечный океан бездонный
течет средь островов завороженных
несуществующей страны счастливой.
Стою, его огромностью принижен,
и в эту ширь гляжу и замираю:
я — как река, что, на ветру играя,
в предвестье бури стынет неподвижно,
и молится, и верит в волшебство,
и жаждет слиться с волнами его.
ГАБРИЭЛА МИСТРАЛЬ[274]
«Мыслитель» Родена
Перевод Инны Лиснянской
Подбородок тяжелой рукой подпирая,
Вспоминает, что он — только остова плоть,
Обреченная плоть, пред судьбою нагая, —
Красотой не могущая смерть побороть.
В дни весны от любви трепетал он, пылая,
Нынче, осенью, горькою правдой убит.
«Все мы смертны», — печать на челе роковая,
И в ночи он всей бронзой своею дрожит.
И проносится ужас по бороздам тела,
Рвутся мышцы, напрягшиеся до предела,
Как осенние листья пред божьей грозой,
Что гудит в его бронзе… Так корень сухой,
Так израненный лев не страдали в пустыне,
Как мыслитель задумавшийся о кончине.
Сильная женщина
Перевод Инны Лиснянской
Обветрено лицо, а кофта голуба, —
Такой тебя глаза мои запечатлели.
Там, в детстве, где земля раскрыта, как судьба,
Я видела тебя на пахоте в апреле.
Пил в грязном кабаке нечистое вино,
Тот самый, от кого и родила ты сына.
Несла ты тяжкий груз, но падало зерно
Из бедных рук твоих спокойно и невинно.
А летом жала хлеб для сына, вся светясь,
И вновь я от тебя не отрывала глаз,
Расширенных от слез восторга и от боли…
Все целовала б грязь я на ногах твоих!
Иду я, отвратясь от модниц городских, —
И тенью и стихом, — вслед за тобою в поле.
Кредо
Перевод Инны Лиснянской
Верую в сердце мое, в эту ветку душистую, —
Дышит господь на нее и колышет в тени,
Жизнь наполняет дыханьем любви, и становятся
Благословенными дни.
Верую в сердце мое, ничего не просящее,
Ибо в мечтанье причастно оно высоте,
И обнимает властительно все мироздание
В этой высокой мечте.
Верую в сердце мое, что в глубины господние
Раны свои погружает, слагая напев,
Чтоб, как дитя из купели живительной, заново
Выйти, для счастья прозрев.
Верую в сердце мое, наделенное трепетом, —
Ведь вразумил его тот, кто волнует моря,
Вот и живет оно первоначальною музыкой,
Ритмы прибоя творя.
Верую в сердце мое, что рукой нещадящею
Я выжимаю на холст бытия, чтобы он,
Красками крови окрашенный, был в одеяние
Огненное превращен.
Верую в сердце мое, что любовью посеяно, —
На борозде бесконечной взошло, как зерно.
Верую в сердце мое: хоть всегда изливается,
Но не пустует оно.
Верую в сердце мое, что не будет источено
Жадным червем, ибо смерти затупится суть.
Верую в сердце мое, ничего не таящее,
В сердце, склоненное грозному богу на грудь.
Встреча
Перевод Инны Лиснянской
С ним я встретилась на тропинке, —
Речка спящая не пробудилась,
Не раскрыл шиповник бутоны,
А душа моя вдруг раскрылась, —
И у женщины потрясенной
Все лицо залито слезами!
Шел и нес на губах веселых
Он свою беспечную песню.
А взглянул, и мне показалась
Песня глубже глуби небесной,
А тропинка мне показалась
Странной, словно во сне бессвязном, —
Неспроста на рассвете алмазном
Все лицо залито слезами!
Напевая, прошел он дальше
И унес мой восторг с собою…
Цвет шалфея не стал синее,
Не вознесся в небо с мольбою.
Ну и пусть! Ведь воздух пронизан
Потрясенной моей душою.
Хоть меня и никто не унизил,
Все лицо залито слезами!
Нет, не он у зажженной лампы
Просидел всю ночь одиноко, —
Спал, и грудь его не щемило
От тоски моей беспросветной,
Но, быть может, во сне глубоком
Обступал его запах дрока,
Потому что у женщины бедной
Все лицо залито слезами!
Ни от голода, ни от жажды
Не всплакнула я в жизни ни разу;
Но господь мне послал не встречу,
А пожизненную проказу.
Мама старая каждый вечер
За меня молит бога. Но, видно,
У меня теперь будет вечно
Все лицо залито слезами!
Люблю Любовь
Перевод Инны Лиснянской
Бьет по ветру крылом, вольно топчет дорогу земную,
И трепещет на солнце, и любит лесное житье.
Не пытайся ее отогнать, будто думу дурную, —
Нет, придется признать ее!
Знает бронзы язык и язык умоляющий птицы,
Повелительный говор морей и ненастья нытье.
На нее замахнуться не вздумай, не смей рассердиться, —
Нет, придется принять ее!
У нее все повадки хозяйки: поддавшись минуте,
Разбивает цветочные вазы и льды, как старье.
Не пытайся разжалобить иль отказать ей в приюте, —
Нет, придется впустить ее!
Отвечает на все, как всевидица, слух твой лаская, —
Изощренно коварство ее и искусно лганье.
Не божественная тебя мудрость спасет, а людская, —
И поверишь словам ее!
И завяжет глаза, но повязки льняной не сорвешь ты,
И протянет горячую руку, и примешь ее,
И пойдет, и пойдешь ты за ней, хоть поймешь ты,
Что уходишь в небытие!
