ГОНДУРАС
РАФАЭЛЬ ЭЛИОДОРО ВАЛЬЕ[126]
Лимоны
Перевод Б. Дубинина
Дни золотого чекана.
На черепице багряной —
солнечный пестрый узор;
в переплетении веток —
зори ярчайших расцветок,
полон цветами весь двор.
С ясною их белизною
веет мне в сердце отрада,
помнится время иное —
и шелестит надо мною
пена январского сада.
Только вглядеться в соцветья —
нежно, как после разлуки, —
и на далеком рассвете
снова тряхнуть эти ветви
тянетесь, детские руки!
Снова стою под лимонной
вздрагивающею кроной,
и замираю, и снова
чую на зорьке погожей
этот скользящий по коже
ласковый дождь лепестковый.
Как белизною, бывало,
землю кругом укрывало!
Как мне хотелось при этом,
взявши корзины в сарае,
все их наполнить до края
всюду рассыпанным цветом!
Ливень ли сек по забору —
мне и в ненастную пору
чудилось, как в лихорадке:
это поэт из-за тучи
белые горсти созвучий
сыплет на тропы и грядки…
Кипень лимонного сада —
в памяти, как за оградой,
не увядаешь с летами,
так же приветно и щедро
сердца покойные недра
переполняя цветами.
Да не оставишь меня
и до последнего дня
воспоминаньем, что свято, —
и, возвратившийся в прах,
я потону в лепестках,
так шелестевших когда-то…
КЛАУДИА БАРРЕРА[127]
Все пройдет
Перевод Риммы Казаковой
Все пройдет… Не будет ни следа
на песке, холодном и остылом.
Все исчезнет: светлая звезда,
золотом прошитая руда,
серый сон и слезы в детстве милом.
Все пройдет, не будет ни следа
на песке, текучем, как года.
Все пройдет. Пусть сладко дремлет сон
на щеке моей, в одно мгновенье
с утренней зарей уйдет и он.
Все исчезнет: пробужденья стон
и ночных фантазий сокровенье.
Все уйдет, и все-таки права
эта непонятная тревога…
Тайна песни, чуткие слова,
ритмы, различимые едва,
жажда счастья — к вечности дорога.
Все исчезнет. Но уйдет и боль
жизни одинокой, несогретой,
потому что люди мы с тобой,
и тоска по вечности, любовь,
не проходит на планете этой.
ПОМПЕЙО ДЕЛЬ ВАЛЬЕ[128]
Освобожденная песня
Перевод П. Грушко
Я мечтаю о песне со звучаньем набата,
о песне свободной,
как гражданская совесть солдата.
Эта песня должна быть народной,
ни на что не похожей,
чтобы ее услышал народ —
он замечательно слышит
и верно поет.
О песне мечтаю, которую защитят
тридцать тысяч рабочих,
огонь и бетон их прочных
умелых рук,
чтобы повсюду вокруг
звучала она непрестанно
на устах у народов различных стран,
как буря Тихого океана,
как взбунтовавшийся Атлантический океан.
Мечтаю о лучшей из песен,
водруженной в гуще событий,
как знамя, чей цвет пунцов
от крови кровопролитий,
от красной крови борцов.
Я хочу, чтоб слова этой песни звучали
над просторами улиц и площадей,
где бессмысленно умирают миллионы людей
в рабском одиночестве и печали.
О песне мечтаю, яркой, как солнечный день,
слова которой рабов всколыхнут
и укажут, откуда, падает тень
и в чьих
руках
кнут.
Чтобы люди закрыли дороги истерике,
хлынувшей с севера мутной волной,
чтоб закрыли живою стеной
будущее индианки Америки,
которая на карте лежит в океане
подобно загнанной лани.
Мечтаю о песне сильной, как шквал,
если хотите — о песне-тайфуне,
который, разбившись у мола,
вносит на улицы города краснопенный вал
и обрушивается, как молот,
на бронированные авто, где, забившись в угол,
дрожат, пистолеты сжимая,
сеньора с лицами пугал.
Мечтаю о песне, сколоченной грубо,
о песне-стреле, выкованной из металла,
о песне, способной увлечь всякого,
о песне, которая, как народ, многолика,
о песне-птице над морем бунтующих масс,
чтоб ее повторяла Куба
и слушала Гватемала,
чтоб узнали ее в Никарагуа,
чтобы пела ее Коста-Рика,
а подпевал Гондурас.
О смелой песне мечтаю,
о песне, которая пуль не боится,
о песне, похожей на море,
которая только мужает в горе
и не страшится полиции…
Вот о какой я песне мечтаю,
чтоб вложить ее в уста поколений,
вставших с коленей!
Чтобы светом победы повсюду окрест
был озарен небосклон,
чтобы под натиском
социалистических наших колонн
рухнул призрачный крест
и народы встали стеной,
молот и серп в небеса вздымая,
во славу жизни земной
вечный мир на земле утверждая!
