Море земли
Земля, точно море:
у земли есть волны,
пена голубок и скатертей,
кирпичные суда и причалы домов,
моряки, направляющие к хлебам
корабли холмов
и тонущие порой среди маков.
Волны земли,
где странствуют семена,
зеленочешуйчатые рыбешки зерен,
пена голубок
на деревенском небе
и скатертей на обеденных
столах.
А еще — пена свадебной простыни
среди бури объятий. И снова
кирпичные суда с экипажами каменщиков,
причалы домов, о которые бьются
ночные воды с их влажными
ракушками
и электрическими цветами.
Моряки крепко держат
руль плуга,
направляемого к плодам и цветам,
и паруса рубах полощутся на ветру.
Из земли
появляются сети пшеницы
с уловом — это
золотые сардины
колосьев.
Земля, точно море:
у земли есть волны,
окаменевшие и засохшие волны
и влажные волны зелени,
которой утоляется жажда животных
и жажда умерших.
Безработный
Есть человек, который выходит из дому, чтобы
сбивать свои ноги на тротуарах.
Выходит он и не знает — куда
направить уволенные свои кости,
глаза, ослабевшие от старых газет,
что валяются по учрежденьям.
Полководец, разбитый полчищем улиц,
пленник прокуренной клетки бара,
собиратель глотков и лиц,
сигарет и бланков,
свидетель крошечных происшествий:
у чашки отваливается ручка, —
свидетель грязной и мокрой саркомы,
пожирающей горемычную кожу ботинок.
Безработный —
как те собаки,
что мочатся на задворках.
Нередко в его безработную голову
приходят мысли, голодные и лобовые:
столько хлеба на свете, столько хлеба,
и — ни кусочка, чтобы рту его дать работу,
столько на свете учреждений и диктатур,
и — ни винтовки, чтобы дать работу рукам.
КОСТА-РИКА
РАФАЭЛЬ КАРДОНА[145]
Старушкам
Перевод М. Квятковской
Кроткие монашки, тихие старушки,
вы сродни отшельницам, божии игрушки.
Правда, ваши лица сморщенны и жалки, —
вы как те пригорки, где растут фиалки.
Вы по жизни бродите — мощи, а не люди,
скорбная пародия умерших иллюзий.
Ходите, неслышные, легкими шагами,
белые вы матушки, убраны снегами!
Тихие старушки, кроткие монашки —
сколько раздарили вы радостей, бедняжки!
Где те ароматы в высохших флаконах,
что пьянили некогда юношей влюбленных?
Нет в глазах потухших прежнего сиянья,
только губы скорбно шепчут поминанья.
Сгорбленные бабушки, руки, словно плети,
рухнувшие двери, сорванные с петель.
Вы ключи забытые, никому не нужные,
без конца вы тянете жалобы недужные.
До чего же грустно видеть вас под вечер
в уголке у печки, за вязаньем вечным!
Или, неуверенно нить в иглу вдевая,
шьете да кропаете, и, в дыму вставая,
дорогих видений пляшет контур зыбкий.
Скорбные старушки с доброю улыбкой…
В грубошерстных платьях зябнущие тени,
вороха живые вечных опасений.
Преданные бабушки, и пока вы в силах
удержать работу в этих пальцах хилых —
все бы наряжать вам ваших кукол милых!
АРТУРО МОНТЕРО ВЕГА[146]
Хочу обнять твои, отчизна, розы
Перевод Г. Кикодзе
Пусть ненависть вокруг, и стон, и горе,
пусть стынет в очагах твоих молчанье,
пусть нашу кровь уносят реки в море,
пусть в ужасе дрожат цветы ночами,
пусть сумерки горьки в просторах пашен,
пусть осыпается пыльца соцветий,
пусть пламень солнц твоих пока погашен,
пусть злоба хмурит брови на рассвете,
пусть трели птиц умолкли надо много,
пусть ясный взор мой застилают слезы,
пусть жизнь и смерть враждуют меж собою,
пусть скорбь и горе сильно сердце сжали,
хочу обнять твои, отчизна, розы
назло любому злу, любой печали.
Есть песня у меня…
Перевод П. Грушко
1
Есть песня у меня в защиту мира.
Сегодня сердце окрыленное мое
полно посланий светлых,
и крик из горла моего взмывает в небо.
Здесь,
в дальнем уголке Америки,
хочу я, чтобы чувства
мне силу сокрушительную дали,
чтоб стал мой клич поистине могучим
и до краев наполнился звучаньем,
и понят был на каждом языке,
и в каждом деревце прошелестел,
чтоб вторили ему напевом светлым
взволнованные реки и ручьи.
