Автобиография
Автобиографическое? Я все написал — прочтите
стихи мои и поэмы. В жизни моей нет событий;
как у счастливых народов, как у матроны почтенной,
нет у меня истории: жил жизнью обыкновенной.
Милая незнакомка! Ответы мои будут кратки.
С юных лет я Искусству предался́ без оглядки:
сдружился с гармонией, с рифмой — служанками Мусагета;
легко мог бы стать богатым, но выбрал жребий поэта.
— А после?
Любил и страдал я, знал радости и мученья.
— И много?
Вполне довольно, чтоб заслужить прощенье.
Осень пришла
Как я люблю покой
моих непраздных дней
и радости уединенья…
Веселой канарейки все сильней
заливистое пенье!
Как воздух свеж и густо напоен
древесным ароматом! Неба просинь
в окно мне льется… Буен и хмелен
снег тубероз, предчувствующих осень.
Уже посеребрила седина
вершины гор, и в серой дымке зыбкой
все тает. Но, беспечна и нежна,
природа с просветленною улыбкой
свой неизменный завершает круг.
И солнце, нас лучами обещанья
пригрев, бледнеет, словно старый друг
в минуту неизбежного прощанья.
Как прелесть запоздалая грустна
растений и цветов! Они устали.
«Я — осень, осень, — шепчет вам она, —
я преисполнена благой печали…
Сменила лето я. В соблазнах женской плоти
тебе не станет больше мниться рай…
Пришел черед таинственной работе
ума. Теперь молчи и размышляй».
Давайте любить!
Если не знает никто, почему улыбаемся мы,
и не знает никто, отчего мы рыдаем,
если не знает никто, зачем рождаемся мы,
и не знает никто, зачем умираем,
если мы движемся к бездне, где перестанем быть,
если ночь перед нами нема и безгласна…
Давайте, давайте, по крайней мере, любить!
Быть может, хоть это не будет напрасно.
Мы квиты
Жизнь! Я тебя прославляю, свой путь завершая земной:
ложных надежд не питал я, был труд не напрасен мой,
и муки, что ты посылала, были заслужены мной.
И вижу я после долгих лет трудов и борьбы,
что сам всегда я был зодчим своей нелегкой судьбы.
Ты чашу то с медом, то с желчью давала мне выпить до дна:
но разве душа не бывала то медом, то желчью полна?
А если сажал я розы — все розы цвели, как одна.
И пусть зима приходила, губя мой цветущий рай, —
но ты ведь не говорила, что вечным быть должен май!
Много ночей проводил я, судьбу за жестокость кляня.
Счастливых ночей не сулила ты мне, свою тайну храня…
Но были счастливые ночи — были и у меня!
Любил я и был любимым, — мне солнце дарила весна…
Жизнь! Мы квиты с тобою! Ты мне ничего не должна!
ХОСЕ ХУАН ТАБЛАДА[186]
Перевод В. Васильева
Оникс
Монах, ты смотришь, как мерцает кроткий
лампады свет в объятьях темноты.
А в храм уж утро брезжит сквозь решетки.
Своих грехов ты рассыпаешь четки.
Я плакать бы хотел, как плачешь ты!
Святая вера дрогнула, как кроткий
лампады свет в смешенье темноты
и утра, что проникло сквозь решетки,
и жизнь течет, как траурные четки,
печальней слез, что проливаешь ты.
В тебе играет плотское желанье,
и высшей красотою ты влеком.
Ты как любовник в рвении слепом:
в тебе и страсть, и горечи дыханье,
что стать могло бы огненным дождем.
Во мне угасло плотское желанье,
и высшей красотой я не влеком.
Осталось в сердце спящем и слепом
лишь горечи тлетворное дыханье,
что стать могло бы огненным дождем.
О воин в дебрях памяти всесильной,
бессмертной славы радужный посыльный!
Ты пал от золотого острия,
покрыли лавры твой курган могильный.
О, так же умереть хотел бы я!
Храм памяти моей — во мгле всесильной
Презренного бесславия посыльный,
не жду я золотого острия.
В пустой груди царит лишь мрак могильный
но лавровых венков не вижу я.
Монах, любовник, воин! Где же ныне
тот след, что вел меня к моей святыне
и навсегда исчез в трясине лет?
Моя надежда где? Нет и в помине.
Ни бога, ни любви, ни стяга нет.
В стиле хокку
Ива
Плачет ива много лет.
Полуянтарь, полузолото,
полусвет.
Бамбук
Тонкий и длинный
бамбук разогнуться не может
под градом жемчужных дождинок.
Павлин
Разодетый в пух и прах,
павлин на птичнике плебейском
расхаживает, как монарх.
