West Indian LTD[163]
«Вест-Индия! Это — ром, и табак, и кокосы…»
Перевод Н. Горской
Вест-Индия! Это — ром, и табак, и кокосы.
Люди улыбчивы, смуглы, темноволосы,
консерваторы и либералы,
земледельцы и скотоводы,
деньги тратят они, как воду,
но денег у них до смешного мало[164].
Здешнее солнце излишне ярко и пылко —
пересушило розы, перегрело затылки.
Взгляните на нас: модный пиджак прикрывает плечи
и набедренная повязка — перед;
люди доверчивы и сердечны,
в прошлом — рабы, неотесанный сброд,
разные дрожжи, разное тесто;
Колумб грациозным жестом —
во славу Испании! — причислил к Индии этот народ.
Здесь много черных, и желтых, и мулатов, и белых.
Скажу я лично — мало красок приличных,
после актов, контрактов и пактов различных
слиняли чернила, разобраться в цвете трудное дело.
(Кто мыслит иначе, пусть встанет и выступит смело.)
Здесь партии есть, группировки и группы,
и ораторы есть — слышите: «В этот период трудный…»
Есть банкиры и кулинары,
спекулянты и стрекулисты,
юристы и журналисты,
медики и швейцары.
Все есть — мы народ не нищий.
А если чего-то нет — поищем и сыщем.
Вест-Индия! Это — ром, и табак, и кокосы.
Люди улыбчивы, смуглы, темноволосы.
Ай, островная страна
под солнцем жарким и ярким!
Быть заповедным пальмовым парком —
разве ты не для этого создана?
Уголок зеленый
на пути кораблей туристских,
полно пассажиров, но нет живописцев
и нет влюбленных;
покинув Таити, Афганистан иль другую страну,
кто-то в вашем порту, мимоходом,
жует кусок небосвода
и запивает ромом голубизну;
на побережье английский язык повсюду,
сыплются «yes»[165] горохом на блюдо.
(Язык чичероне и лизоблюда.)
Вест-Индия! Это — ром, и табак, и кокосы.
Люди улыбчивы, смуглы, темноволосы.
Дворянин с Антилл, на тебя я гляжу, смеясь, —
ты скачешь мартышкой с ветки на ветку,
споткнуться боишься, жалкая марионетка,
и все равно попадешь в грязь.
Над тобою смеюсь, аристократ белокожий, —
видна голубая кровь под легким загаром! —
ты славишь свой род с неизменным жаром,
кичишься умом и любишь деньги до дрожи.
Над тобою смеюсь, одураченный черный,
на лимузины ты пялишься, как дурак,
и твоя чернота для тебя зазорна,
и отдыхает твой мощный кулак.
Надо всеми смеюсь: над полицейским и вором,
над профессором и студентом,
над дворником и президентом.
Над целым миром смеюсь, надо всеми смеюсь, без
разбора.
Над целым миром, который заводит споры
вокруг четырех разноцветных, косматых, чванливых, печальных,
четырех дикарей у одной кокосовой пальмы.
«Полковники из терракоты…»
Перевод И. Эренбурга
Полковники из терракоты,
политиков томный лай,
булочки с маслом и кофе.
Гитара моя, играй!
Чиновники все на месте,
берут охотно на чай —
двести долларов в месяц.
Гитара моя, играй!
Янки дают нам кредиты,
они купили наш край —
родина всего превыше.
Гитара моя, играй!
Болтают вовсю депутаты,
сулят горемыке рай,
а за всем этим сахар и сахар…
Гитара моя, играй!
«Дрожит тростник безбрежный…»
Перевод О. Савича
Дрожит тростник безбрежный,
страшась ножей коротких.
Жжет солнце, воздух давит.
Надсмотрщики кричат, —
как свист бичей их крики.
Над смутною толпой
работающих нищих
встает поющий голос,
летит поющий голос,
от ярости звеня;
так пели дикари,
и так поют сегодня:
— Срезать бы головы, как стебли, —
р-раз, р-раз, р-раз!
Спалить бы головы и стебли,
чтоб дым до самых туч поднялся, —
когда наступит этот час?
Клинок в моем ноже — на месте, —
р-раэ, р-раа, р-раз!
Мой нож в моей руке — на месте, —
р-раз, р-раз, р-раз!
А надо мной надсмотрщик, —
р-раз, р-раз, р-раз!
Срезать бы головы, как стебли,
спалить бы головы и стебли,
чтоб дым до самых туч поднялся, —
придет ли час?
«Чтобы заработать на хлеб…»
Перевод О. Савича
Чтобы заработать на хлеб,
трудись до седьмого пота,
чтобы заработать на хлеб,
трудись до седьмого пота,
хочешь того или нет —
работай, работай, работай.
Сахар из тростника,
чтобы кофе послаще было,
сахар из тростника,
чтобы кофе послаще было.
Горче желчи тоска
жизнь мою подсластила.
Ни дома нет, ни жены —
куда идти, я не знаю,
ни дома нет, ни жены —
куда идти, я не знаю.
Никто мне не скажет «вы»,
собак на меня спускают.
Говорят: «У тебя есть нож,
мужчина ты, не чечетка».
Говорят: «У тебя есть нож,
мужчина ты, не чечетка».
Я был мужчиной — и что ж?
Сижу теперь за решеткой.
За решеткой теперь умирай.
Что тут дни или годы?
Это и есть мой рай,
это и есть мой рай —
свобода, свобода, свобода.
