Но если был второй Иуда, который был братом Иакова (возможно, сыном Алфея), то является ли этот Иуда (сын Алфея) еще одним именем Левия (сына Алфея); и является ли этот Иуда мытарем Левием, а не Матфеем?

Трудно сказать. В греческом оригинале Евангелия от Луки (6: 16) говорится просто: «Иуда Иаковлев», и это естественнее было бы перевести как «Иуда, сын Иакова», а не скорее как «брат Иакова». Если этот Иуда — сын кого-то с именем Иаков, то связь с Левием потеряна.

Описание Лукой жизни Иисуса после крещения совершенно подобно описанию, обнаруживаемому у Матфея и Марка, то есть в остальных синоптических Евангелиях, и, следовательно, многое из этого можно пропустить без комментариев. Однако Лука добавляет или опускает такие моменты, которые знаменательным образом иллюстрируют отличительность его собственной точки зрения. В конце концов, он считается неевреем, в то время как Марк и Матфей имеют, конечно, еврейское происхождение.

Так, Евангелие от Луки включает материал, в котором неевреи изображаются благосклонно. Например, Лука рассказывает историю о сотнике, который просит, чтобы Иисус исцелил его слугу. Матфей, рассказывая ту же историю, не делает никаких попыток изобразить сотника-нееврея как не простого сотника.

Однако Лука изображает этого сотника как коснувшегося веры и смирения. Сотник не считает себя достойным приблизиться к Иисусу, а вместо этого посылает от своего имени еврейских старейшин. Однако сотник настолько достойный, что старейшины выступают в суде за него:

Лука также проявляет себя как сочувствующего женщинам. Так, в рассказе о рождении Иисуса он фокусирует внимание на Марии, где Матфей имеет дело прежде всего с Иосифом. Лука изображает Иисуса, который может даже обнаруживать у себя возможность симпатии к проституткам. Так, когда Иисус обедает с фарисеем:

Фарисей показывает свое презрение к этой женщине, но Иисус считает ее раскаяние угодным, а ее грехи прощенными и читает хозяину наставления, во время которых фарисей проявляет себя довольно жалко.

Сразу после окончания этого эпизода Лука упоминает о женщинах, которые следуют за Иисусом. Это характерно для Луки, поскольку в остальных синоптических Евангелиях упоминается в этом месте только о мужчинах:

Мария Магдалина упоминается впервые, и иногда предполагается, что она была грешницей из предыдущего эпизода, но нет никакого ясного подтверждения этому. И Иоанна, и Сусанна упоминаются только в Евангелии от Луки.

Лука, писавший с нееврейской точки зрения, опускает те стихи у Матфея и Марка, которые изображают Иисуса враждебным к неевреям. Лука не рассказывает историю о хананеянке, которая просит исцелить свою дочь и смиренно принимает обозначение Иисусом неевреев как «псов».

А в описании того эпизода, где Иисус послал апостолов на проповедническую миссию, Лука опускает тот отрывок, в котором Иисус запрещает им входить в города язычников или самаритян и объявляет, что его собственная миссия ограничивается иудеями.

Вместо этого Лука включает притчу, необнаруживаемую в остальных Евангелиях, которая является одной из наиболее популярных притч, приписываемых Иисусу, и в которой проповедуется учение о спасении души.

Этой притче положил начало вопрос законника, то есть Закона Моисея или «книжника», как назвал бы его Матфей. Он спрашивает Иисуса, как можно достичь жизни вечной, и Иисус, цитируя Закон, с вызовом требует ответить на его собственный вопрос. Законник отвечает:

Первая часть этого ответа является цитатой из Второзакония, это считается центральным догматом иудаизма:

Последняя часть цитаты законника взята из другого раздела Закона:

Иисус соглашается с этим утверждением, но законник продолжает спрашивать:

Попытка здесь состоит в том, чтобы вынудить Иисуса дать националистический ответ, так как замечание в Книге Левит о любви к ближнему как к самому себе следует сразу после ссылки на «сынов народа твоего». Поэтому заповедь в Книге Левит могла быть воспринята как узкое ограничение любви к ближним исключительно своего собственного «народа».

Поэтому Иисус мог ответить, что необходимо любить только тех, кто является иудеем или, немного шире, всех тех, иудеев и неиудеев, кто поклоняется истинному Богу принятым образом.

Все остальные оказались бы тогда за пределами любви. (Это в действительности и было тем, что Иисус, по-видимому, говорил в истории о хананеянке в Евангелии от Матфея.)

Однако в Евангелии от Луки Иисус не говорит этого. Вместо этого он рассказывает знаменитую историю о человеке (возможно, иудее), который путешествовал из Иерусалима в Иерихон, его окружили грабители и бросили умирать. Священники и левиты прошли мимо него, никак не попытавшись помочь ему. Они были сведущи в Законе, несомненно, знали данный стих из Книги Левит и столкнулись с ближним (даже в узком смысле слова) в нужде. Однако ничего не сделали для него.

Самаритянин спас этого человека, и Иисус спросил:

Другими словами, человек является «ближним» только по причине того, что он поступает соответствующим образом. Добрый самаритянин — в большей степени ближний иудея, чем жестокосердый иудей. И, расширяя это утверждение, можно доказать, что эта притча учит тому, что все люди — ближние, так как все люди могут поступать добродетельно и проявлять сострадание, независимо от своей национальности. Любить ближнего — значит любить всех людей.

Термин «добрый самаритянин» так часто использовался в связи с этой притчей, что появляется ощущение, что самаритяне были особенно добрыми людьми и что от самаритян можно ожидать только того, что они обязательно помогут попавшему в беду. Здесь утрачивается смысл этой истории, так как для иудеев времен Иисуса самаритяне были ненавистными и презираемыми людьми. Ненависть возвращалась и обратно, и поэтому естественно было ожидать, что самаритянин не будет помогать иудею при любых подобных обстоятельствах. Смысл, который подчеркивал здесь Иисус, был в том, что даже самаритянин мог быть ближним, насколько же в большей степени — кто-либо другой.