Майор Б. остался без мозга: капитан Н. убыл в столовую и «четвёртому» это известно. Внезапно открыв ЩПТ (щитовую постоянных токов), капитан Л. натыкается на бойца, выдавливающего из фольги буквы «ПВО» для дембельского альбома. Это криминал – не положено на боевом дежурстве фигнёй заниматься. Но это не расстрельный криминал – боец все-таки бдит и пасёт оборудование.

Капитан Л.: Ага! Артель художественных промыслов имени гарнизонной гауптвахты?

Ефрейтор Х.: Ну товарищ капитан! Ну… Ну я не сплю же! И параметры снимаю, вот журнал заполнял.

Капитан Л. (с издёвкой): Дембельский? Впрочем… Есть шанс искупить кровью!

Ефрейтор Х.: ???

Капитан Л.: Беги в ремуголок, тащи молоток. Тот, что на длинной ручке.

Ефрейтор Х. (радостно): Разрешите выполнять?

Капитан Л.: Не вижу пыли за вами!

Боец мгновенно исчезает и через две минуты материализуется вновь с молотком.

Капитан Л: Видишь короб воздуховода? Тот, что над релейным шкафом? Вот лезь на шкаф и молотком по воздуховоду хреначь. Раз в 3 секунды примерно. Пока не дам отбой. А я в диспетчерской слушать буду и знать, что ты при деле.

Ефрейтор, недоумевая, лезет на шкаф и, размахнувшись, наносит первый удар по коробу. Короб гудит.

Капитан Л: Ага! Вот так примерно. Не разнеси только сдуру. И уходит.

Короткая справка. Объект – он без окон, понятно. Потому как должен выдерживать попадание N-килотонной супостатской БЧ[11] на расстоянии M. И воздухоснабжение помещений по коробам осуществляется. По тем самым. А тот 5-й воздуховод, на котором ефрейтор сейчас симфонию исполняет – он аккурат на КТП ведёт. Включается ГГС.

Майор Б.: Первый четвёртому. Четвёртый! Слышу удары в воздуховоде. Что там у вас?

Капитан Л: Первый, да ничего особенного. Лом в воздуховод засосало. (личный состав расчёта, слышащий ГГС, подсаживается поближе в предвкушении…)

Майор Б. (после паузы, явно тупит): Как это – лом?

Капитан Л: Да так. Бойцы полезли решётку воздухозаборника поправлять, ну и лом упустили. (Личный состав, слышащий ГГС, падает как подкошенный).

Короткая справка: сосёт в заборнике и правда сильно – бойцы, постирав форму, её на входную решётку бросают. 15 минут – все сухое. Но никакого лома засосать туда, ясен пень, не может, и нужно быть полным дебилом, чтобы в это поверить.

Майор Б.: А где он сейчас?

Капитан Л: Кто?

Майор Б.: Кто-кто, дед Пихто! Лом где? Вы что там, с бодуна что ли?

Капитан Л: Да откуда ж я знаю, где он сейчас – слышишь ведь – по воздуховоду гнездует! У нас удары тише уже, видать, он в сторону технологов намылился. Нужно воздуховоды прослушивать, чтобы его отследить. (Расчёт уже не может хохотать, он всхлипывает и задыхается).

И тут… И тут майор Б. делает то, что вся часть будет вспоминать годы! Он берет микрофон экстренной ГГС («Глас небес» – по нему объявляют только «Ракетное нападение условно» во время учений) и объявляет:

«Внимание по станции! Всем закрыть задвижки вентиляции. По воздуховоду идёт лом!Повторяю: всем закрыть…»

Если бы в этот момент и правда объявили Ракетное нападение, то никто бы не тронулся с места. Никто бы просто не смог. Это был уже не смех, налицо были признаки удушья. Когда вернулся с обеда Н., то обо всем произошедшем ему поведали ещё у лифта. И он сидел, давясь от хохота, не в силах подняться на КТП.

Майор Б. на этот раз не стал докладывать. Это уже было бы самоубийство, некомпетентности все-таки должен быть какой-то предел. А капитана Л. он стал бояться и перестал изводить расчёт. Вот теперь занавес!

Тормозная площадка товарного вагона, последнего в составе, который везёт меня из Хабаровска куда-то в Казахстан, значительно романтичней любого места в моей родной в/ч 28161, где я служу уже третий год. Едем мы на битву с высоким урожаем. С Дальнего Востока в Казахстан отправляются транспортные батальоны, сколоченные по принципу «с миру по нитке» – от каждой воинской части по нескольку автомобилей. В середине состава несколько теплушек: три для нас, одна для штаба батальона, одна для кухни. Между штабным вагоном, локомотивом и последней площадкой протягивается связь, но у наших связистов не хватило провода, и связь до последней площадки не дотянули. В конце состава два вагона с запчастями. Моя машина, ЗиЛ-157, стоит на третьей платформе от конца состава.

Перед отправкой капитан Голубенко, наш комвзвода, распределял обязанности на всю дорогу. Нашему пятому взводу, кроме прочего, выпадало круглосуточно нести дежурство на последней площадке эшелона. Я дал кулаком в бока двум корешам из нашей части, и мы вызвались бессменно нести там дежурство до самого Казахстана. Капитан удивился, но не возражал.

Капитан Голубенко удивлялся редко. У меня за полтора месяца нашего с ним знакомства, предшествующих отправке на целину, сложилось о нем мнение, как о человеке, который знает, что ещё будет, и что уже было. Наш взвод, собранный по крохам из разных воинских частей Хабаровска, в ожидании отправки разместили на пустыре. Капитан прибыл из Советской Гавани, и мы, находясь в Хабаровске, были приданы батальону, который формировался там. Мы поставили палатки, в два ряда составили машины, прямо перед нами были ворота армейских авторемонтных мастерских. Голубенко устроился жить там, а мы и рады были. И вот тут начались необъяснимые странности. Нельзя сказать, чтобы капитан нам надоедал. Заходил, посматривал, чего-то советовал. И всегда в руках у него был прутик с какого-нибудь кустика. Он никогда нас не ставил в строй; если ему надо было что-то всем сообщить, он просто говорил: «Ребятки, подойдите», и мы просто подходили толпой. «Ребята, если кому-то надо куда, подойдите, скажите, до которого часа». И после того, как кто-то опоздал, собрал нас и сказал: «Ты сам назначил время, когда вернёшься. Ты сказал, до часу ночи. Так вот, до часу ночи я знаю где ты, в час ноль одна я не знаю, где ты. Умей планировать своё время, а главное, умей держать своё слово, разбейся, сделай возможное и невозможное, но сдержи. А теперь загибайся». И врезал пару раз прутом по заднице провинившемуся.

Он не требовал доклада по возвращении. Ребята отпрашивались до четырёх, до пяти утра, он всегда отпускал и всегда знал, кто когда возвращался. За полтора месяца, которые мы провели на этом курорте, к нам ни разу не заглядывали всевозможные проверяющие, которые роились на противоположной стороне пустыря, где ожидали отправки другие батальоны. Их там строят по сто раз на дню, гоняют, а мы загораем, книги в библиотеке мастерских берём, читаем, а вечерами по очереди отправляемся на проверку местного населения, лучшей его части, на предмет выяснения отношения к военнослужащим срочной службы. И однажды кого-то из наших загребла комендатура. Не рассчитал дозу, поздно заметил патруль, бегал плохо… Так вот, капитан плюнул, сел в машину и через полчаса привёз донжуана на пустырь. Собрал нас и сказал, чтобы мы сами принимали решение, что с ним делать. Мы решили оставить, капитан врезал ему двадцать розог своим прутиком, и на том все и кончилось. Капитан отмазал у Хабаровской комендатуры! За полчаса! Это уже не странность. Капитан, по нашим понятиям, сотворил чудо. Да за таким капитаном…

И вот мы расположились на этой площадке. Отобрали у поварят чайник, набрали воды и вечером пустились в путь. У меня с собой фотоаппарат, в машине полбардачка плёнок, вокруг Клуб Кинопутешествий. Биробиджан, Благовещенск, Свободный, Шилка и Нерчинск. А между ними тайга, сопки, реки, чистые, с песчаными берегами и галечными перекатами. Воздух голубой. Обзор 270 градусов, не то что из вонючей теплушки. Романтика, однако! Днём мы на площадке все втроём сидим, путешествуем.

Посреди этой романтики остановился наш эшелон на какой-то забайкальской станции. Товарный поезд – не трамвай, на минуту не останавливается. Спрыгнули мы с площадки размяться. Смотрим, рядом, на соседнем пути, в вагон товарный дверь приоткрыта. Заглянули, а там полный вагон деревянных бочек, только в середине немного места, и сидит там грузин, а перед ним одна бочка на боку и краник в ней. Спросили у него, что все это значит? Вино, говорит, везу колхозное на Дальний Восток. Ну, мы отошли, по карманам пошарили, воду из чайника выплеснули и к грузину: