– Капитан, заминка вышла, на причал упал.

– Ну так спускайся, да скинь его. Да помой там, а то опять с милицией разбираться.

Кровь остановилась в моих жилах. На моих глазах за борт, на бетонный причал с высоты третьего этажа скинули человека. И произошло это с невероятной обыденностью. Ноги задрожали, забытая сигарета обожгла пальцы. Хотел что-то сказать, но глотку свело судорогой.

– Всё, – прервал паузу капитан, – ваша каюта свободна. Вас проводят. Идите, располагайтесь. А про это забудьте, новый старпом лучше старого.

Сердюк ободряюще потрепал меня по плечу и ушёл в рубку. В произошедшее не верилось. Что делать, не знал. Тогда не знал. А уже через три месяца сам принимал участие в розыгрыше, когда в Лиссабоне к нам на борт поднялся новый стармех вместо старого, улетевшего на учёбу в Питер. Несчастное чучело летало за борт не раз, пока в Стамбульском порту не было изъято полицией, как улика преступления.

Байка основана на рассказах бывшего капитана черноморского морского пароходства, давно уже пенсионера, Недопуда Сергея Николаевича.

Kor     Сказка для внука

Его звали Кот.

Как и любой корабельный кот, он имел любимое место отдыха – на подшивке газеты «Правда», лежавшей на запасном столе в кают-компании.

Когда вестовые накрывали стол-«табльдот», Кот спал совершенно спокойно, даже не реагируя на звон тарелок, ложек и вилок.

Но стоило раздаться команде по трансляции, оповещающей о конце приборки и зовущей офицеров в кают-компанию, Кот счастливо потягивался, выпуская когти, и жмурился, зевая.

Скоро будут кормить.

Кота любили все. Может быть, кто-то из матросов и обиделся бы на него, найдя где-нибудь на объекте заведования продукты кошачьей жизнедеятельности, но никто и никогда их не находил. Как Кот решал этот вопрос, не знал никто, но всех это устраивало.

Так что врагов у Кота не было… почти…

С подшивки «Правды» гонял его Зам – кто-то когда-то пошутил, что, мол, коты тянут тёмную энергию, и не зря, мол, не зря Кот на «Правде» спит….

Но с Замом Кот смирился, как смирился за всю свою короткую жизнь с отсутствием вокруг собратьев и собратьиц. Его принесли на Корабль совсем маленьким Котёнком, только-только попробовавшим молоко из блюдца.

За то время, пока Корабль готовился в море, Котёнок подрос, и к выходу на долгие месяцы в море мог уже обходиться без молока.

В принципе, у него был ещё один враг, Комдив, но Комдива уже два месяца не было на Корабле, и жизнь Кота стала в два раза спокойнее.

Кот совсем не хотел становиться врагом Комдива, но тени занавесок иллюминатора так весело играли на загорелой блестящей лысине Комдива… а Коту так хотелось поиграть…

Царапины на лысине зажили быстро, оставив после себя белые полоски и обиду на Кота в душе Комдива, так что, пока тот был старшим на борту, «вывозя» молодого Командира на первую боевую, у Кота был настоящий враг.

Потом Комдив сошёл на другой корабль, и тут кто-то пошутил насчёт «Правды»… Жизнь без врагов не получалась… Но, в общем, это не сильно печалило Кота, ведь он не знал другой жизни.

По вечерам Кот любил приходить в каюту Командира. Здесь так сладко дремалось под тёплым светом настольной лампы. А когда становилось скучно, можно было лапами постучать по дёргающейся в руке Командира палочке, марающей бумагу, или на крайний случай крутнуть мягкие лопухи вентилятора… а потом подойти к холодильнику.

Конечно, кот не знал, что такое холодильник, но он точно знал, что вот из таких белых шкафов, откуда слегка веет холодом, всегда достают что-то вкусное.

Командир часто разговаривал с Котом и почти никогда не ругал.

Правда, иногда командир закрывал дверь в каюту, и оттуда начинало так вкусно пахнуть…

Но потом Командиру сказали, что Кот тоскливо сидит под дверью каюты иногда… ну, когда Командир запирается… и с тех пор Командир хлопал дверью холодильника, Кот слышал этот звук, и бежал со всех ног в каюту… А командир чесал его за ухом и называл почему–то «шестёркиным»…

Обычно жизнь корабельных котов осложнена соседством крыс, но Кот попал на странный Корабль – на нем не было ни одной крысы.

Хуже всего Коту приходилось, когда Корабль попадал в шторм; он никак не мог привыкнуть к качке, и иногда ему казалось, что эти мучения придумывают злые люди, чтоб специально отравить его спокойную жизнь.

Но, в общем-то, лёгкую качку Кот переносил спокойно.

Когда корабль зашёл в иностранный порт, Кота сначала долго искали, а потом нашли на площадке у самого гюйсштока,[54] напряжённо поводящего носом; ведь даже сюда, на рейд доносились какие-то чужие, береговые запахи.

Кота взяли на баркас и отвезли на берег.

Там Коту стало почему-то совсем плохо, ему трудно было ходить, ведь берег не качался под лапами, и вокруг было столько всего незнакомого, и запахи, запахи…

Кот очень испугался, распушил хвост, поднял шерсть на загривке, потом лёг на брюхо, и категорически отказался куда-нибудь идти, пока его снова не забрали в баркас, и палуба под ним снова привычно закачалась…

А сегодня на Корабле было какое-то странное – для Кота – настроение. Все ходили весёлые, шутили, и за хвост Кота дёргали как-то весело, не хотелось даже обижаться.

Все говорили: «Домой, домой» и вместо привычных синих штанов и шортов надели черные и синие длинные брюки.

Да и ветер был какой-то странный, холодно-неприятный, и в то же время зовуще-бодрый.

Впрочем, к вечеру все успокоились, и, как всегда на ходу, когда командир был на мостике, Кот пошёл прогуляться по кораблю.

Сначала он сходил в кают-компанию, но двери были закрыты, и даже вестовых не было на привычном месте.

Тогда Кот спустился палубой ниже, туда, где была кают-компания мичманов, но и там было темно и пусто…

Оставалась одна надежда – камбуз. Кот иногда заглядывал туда по ночам, когда почему-то очень хочется есть. Но сегодня с камбуза доносился, к сожалению, не очень приятный запах жареного… и даже слегка горелого.

Кот не очень любил жареное, он с большим удовольствием ел варёное или даже сырое мясо или рыбу, а тут пахло жареным. Очень сильно пахло.

Дверь на камбуз к удивлению кота была приоткрыта, и когда Корабль покачивался, тихонько хлопала.

Кот давно знал такие повадки корабельных дверей, и поэтому смело проскочил, когда дверь в очередной раз полуоткрылась.

Как всегда в ночные часы на камбузе было пусто – то есть в этот раз совсем пусто, не было даже дежурного кока, который обычно во время таких визитов разговаривал с Котом и срезал ему кусочки мяса с косточек.

Вернее он был где–то здесь, рядом, запах его ощущался, но самого кока не было видно.

Кот повёл туда-сюда усами, и вдруг заметил между большими горячими котлами, к которым он, в общем-то, очень не любил подходить, – ботинок. Ботинок как раз и пах дежурным коком.

Сам Кок лежал, неловко повернув голову как раз между котлами, и что–то тихо мычал.

Все это Коту очень не понравилось.

Раньше такого не было, и не должно быть теперь.

Надо было что-то делать.

Кот дождался, когда дверь с камбуза приоткроется, и выскочил в коридор.

Некоторое время он соображал, что же делать… Он никогда не встречался с такой ситуацией…. И тут Коту стало страшно. Он не понимал, отчего, но действительно, он испугался… И поэтому, может быть от подступившего страха, а возможно оттого, что он действительно не знал, что делать, Кот заорал…

Ведь, в сущности, он был ещё совсем не взрослым Котом; скорее, он себе представлялся большим, сильным и взрослым, но на самом то деле он был совсем ещё Котенком, к тому же совершенно не знавшим кошачьей жизни.

Но орал зато он от души. Так громко, что проходивший рядом с люком палубой выше матрос-дозорный услышал его мяв и спустился к камбузной двери.

Дверь в очередной раз приоткрылась на качке, и дозорный, увидев лежащего кока, бросился к нему, потом, громко крича какие-то слова, которые кот почему-то слышал чаще всего от людей на корабле, убежал, потом снова прибежал, уже не один.

вернуться

54

 Гюйсшток – стойка, на которой поднимается гюйс (носовой флаг).