А руководит парадом выводной. Невысокого росточка. Плотненький. Губари его команды просто ловят.

– На пра-во! На ле-во! Кру-гом!

– И чего, они у вас только плац топтать умеют? – презрительно цедит полковник.

– Никак нет, – отвечает выводной, – ещё и поют.

– А ну, скомандуй!

– Песню запе-вай! – гаркнул выводной. Подобрались губари и запели:

– Мишел май Белл… – и далее, в такт с ногой. Все слова на английском, чётко. Звенит «Мишель» Битловская над строем губарей.

Полковник просто одурел. Дослушал до конца.

– А что ещё они у тебя поют? – спрашивает выводного.

Тот вместо ответа: Номер два! Запевай!

– Естердей тарарирапарпарарам… Поплыло «Естедей». Допели.

– А ещё? – спрашивает полковник, и, как ребёнок на фокусника, на выводного смотрит.

Полковник фанатом битловским оказался. Про все забыл. Не каждый день слышишь любимые песни в таком оригинальном, но, тем не менее, хорошем исполнении. А выводной только номера командует: №3, №4, №5.

– Слушай, боец – спрашивает полковник у выводного, – сколько они у тебя здесь? Третьи сутки? Как? Каким образом? Скажи, ничего не будет! Как ты их научил?

– Силой авторитета!

– Своего?

– Нет. Джона Леннона!

Выпал в осадок полковник. Даже замечаний никаких искать не стал. Ему начгуб для порядка пару от себя придумал. Типа, просрочен огнетушитель, нет лома на пожарном щите. Уезжал полковник, а вслед ему сводный хор губарей сбацал «Еллоу сабмарин»…

А выводной слукавил. До армии он в своём родном городе, в казино, вышибалой подрабатывал. Там, кстати, и к «Битлам» пристрастился. А ещё имел выводной какой-то немыслимый дан по карате. Доски, кирпичи только что не взглядом крушил, приводя губарей своими показательными выступлениями в состояние близкое к шоку.

Лучше строем «Битлов» петь, чем с этим ниндзей один на один остаться…

А вы говорите – барабан в си-бемоль…

Между собой мы называли его Бобом, а в глаза – Боб Cанычем. Не знаю, откуда взялось это прозвище, может быть, он сам его и придумал.

Про Боба, нечасто бывавшего трезвым тщедушного мужичонку с узким скуластым лицом, в тяжёлых очках и неизменной чёрной шляпе, среди геологов нашей северной экспедиции ходили легенды. Всю жизнь он занимался поисками, разведкой и добычей благородных металлов на обширном пространстве от Урала до Чукотки. При этом должности он занимал самые разные – от техника до главного геолога и директора прииска, причём около двух десятков раз пересчитывал собственными рёбрами все ступеньки карьерной лестницы и вновь молниеносно взлетал по ним на самый верх.

Меня, только что прибывшего на место службы молодого специалиста, познакомили с Бобом, когда он едва выкарабкался из очередного запоя в почётной должности старшего техника-геолога. Через неделю-другую, убедившись, что «выйти из запоя» означало для него выпивать за вечер не больше двух бутылок портвейна, я решил для себя, что этот человек кончит свои дни в каком-нибудь бичёвском кильдыме. И ошибся. Почаще бы так ошибаться! Впереди у Боба был самый замечательный взлёт, или, если хотите, его по-настоящему звёздный час. Впрочем, «высоких» слов он никогда не любил.

В начальники Боб никогда не рвался. Очередную почётную запись в трудовой книжке ему подносили, можно сказать, на блюдечке с золотой каёмочкой, без всяких с его стороны усилий в этом направлении. Как-то так случалось каждый раз, что за полгода-год, пока он, попивая «в разумных дозах» любимое вино, отдыхал от многочисленных начальственных забот на описании керна или документации канав, начинал гореть план по добыче или приросту запасов драгметаллов. На полторы тысячи километров в округе каждая собака знала, что выправить положение сможет только Боб.

В таёжную глухомань, где на буровой счастливо сибаритствовал, охмуряя очередную коллекторшу, наш герой, на вертолёте засылались гонцы с ящиком коньяка. Этот напиток Боб очень уважал, говорил, что выпил за свою жизнь не меньше цистерны, и добавлял: «И заметьте, всё на халяву! Дорогой он, зар-раза!» Упирался он обычно недолго. «Брали» его всегда на жалость: «Борис Александрович, второй квартал люди сидят без премии! А им же надо детей кормить!» А людей (и особенно детей) он очень любил и жалел.

Был у него какой-то чудесный нюх на золото и платину. Я сам в этом убедился, когда наш главный геолог, почувствовав, что я вот-вот сбегу с осточертевшей бездумной документации керна куда-нибудь на БАМ (так оно и случилось потом), выдал мне на откуп в полное распоряжение золотой участок и, чтобы я уж очень там не накуролесил по молодости и по глупости, выпросил у начальника соседней экспедиции на неделю Боба «для консультаций». Естественно, всю неделю, пока буровики осваивали новый разрез и выдавали керн по двадцать сантиметров за смену, мы с Бобом глушили традиционный портвейн.

В последний день командировки я его обидел, вслух предположив, что никакого золота здесь, наверное, и в помине нет.

– Как это нет ?! – встрепенулся он. – Это же моя рекомендация! А ну, пошли!

Заставив меня взять на буровой кувалду, Боб нетвёрдым, но быстрым шагом засеменил по редколесью, где между сосен тут и там из-под полуперепревших иголок выглядывали глыбы рыжеватого от гидроокислов железа жильного кварца. Часа два я таскал за ним эту проклятую кувалду на восемь кило, и уже хотел послать всю затею к чёртовой бабушке, когда Боб вдруг остановился и, не нагибаясь, внимательно пригляделся к одной из глыб.

– А ну-ка долбани, студент, вот по этой, – показал он пальцем.

На втором замахе Боб меня остановил сердитым криком:

– Ты чего, парень, слепой что ли? Чуть мне музейный образец не ухряпал!

Действительно, образец был шикарный – на сколе желтели с десяток крупных пластинчатых золотин.

После его отъезда я чуть ли не каждый день ходил в этот лесок и часами долбил кварц, разглядывая обломки в десятикратную лупу, но так и не нашёл ни одного даже микроскопического золотого зёрнышка.

Рассказывали, что однажды Боба попросили соседи с платинового прииска подыскать богатый участок. Кровь из носу надо было поставить одну драгу на капитальный ремонт, а как при этом выполнишь план? Боб приехал, два дня с утра до ночи лазил по округе с лотком, потом вытащил из кабинета директора прииска и привёл его к сухому логу.

– Вот сюда, Петрович, затащишь свою самую мелкую посудину. Когда она доползёт вон до той скалы, можешь спускать её в долину – больше тут нет ни хрена.

– Ты чего, Боря, совсем уже того…, – чуть не заикаясь, возмутился директор. – Как же я её подыму, на такую высоту? Тут же ни капли воды! Ты бы ещё на самом гольце местечко приискал!

– Затащишь, если захочешь! – усмехнулся Боб. – Соберёшь всю свою кодлу, у тебя, небось, человек семьсот с семьями наберётся? Пару раз пописают – и хватит на неделю.

– Ну ты ладно шутки-то шутить! – обиделся директор. – Я ж тебя серьёзно просил…

– А я и не шучу, – продолжал ухмыляться Боб, – подымешь сюда свою «малютку», и можешь хоть два больших корыта на полгода на прикол поставить. Богатая россыпуха! А с водой – это уже твои заботы. Пара километров труб – не такая уж проблема.

Сказал и уехал, наотрез отказавшись и от коньяка и любимой баньки.