– Мужики, в город?

– В город, залезайте, товарищ капитан.

В пути выяснилось, что Казулину надо в тот же дом, что и ребяткам, и он, собственно, может и подарок передать. Поколесив немного по посёлку, машина подъехала к нужному дому, выгрузила старшего техника Казулина с коробкой конфет и букетом цветов и продолжила своею дорогой. «А нам всё равно, а нам всё равно…», – весело напевал объект, поднимаясь по лестнице.

У соседей заверещал звонок. Люся Казулина по привычке подскочила к глазку и , о боже… увидела своего благоверного с коробкой конфет и букетом свежих цветов.

– А нам всё равно, а нам всё равно, – напевал супруг.

– Вот, сука-то, цветы достал, Казанова херов, – думала Люся.

Дверь напротив открылась, в проёме показался хозяин.

– А-а-а, – злорадствовала Люська, – хотел козочку, а напоролся на старого козла!

К её удивлению, Казулин протянул хозяину руку, вручил цветы и конфеты. Мужики крепко расцеловались, перекинулись парой слов, Казулин воровато оглянулся на свою дверь и зашёл внутрь.

Люська металась по квартире, лихорадочно подыскивая объяснение увиденному.

«Гомосексуалист!» – мелькало в голове. – «Мой муж гомосексуалист. Этого ещё не хватало! А ещё детей хочет, пидор никчёмный. Вот позор-то! Лучше б уж Жанку трахал, а то, как подумаешь, как он там с этим с козлом старым…». В терзаниях прошло часа два. Потом в дверь постучали. Соседка, «старого козла» жена.

– Люсенька, милочка, пойдёмте, мужики нализались как свиньи. Заберите свою, пожалуйста.

– А вы дома давно, Марь Сергеевна? – издалека начала Люська.

– Я и не ходила никуда сегодня…

Люська зашла на соседскую кухню. На холодильнике стояла банка с цветами, на столе – порожнее «Золотое кольцо России», под столом – два офицера ВВС.

– А чего это мой вам цветочки принёс? – не выдержала Люська.

– А, так это подарок из гарнизона. Красивые цветочки. И где это они их посреди зимы достали?

К празднику это – каждый год присылают. Вот, и эти (указала на мужиков), к праздничку нажрались. Забирайте, милочка, забирайте, нам чужого не надо.

Люська с удовольствием тащила мужа домой. Он икал и пытался петь «А нам всё равно…».

Дома его раздели и уложили в кровать. Супруга присела рядом и нежно гладила его по голове. Пьяный мозг капитана с удивлением отмечал: «Вот так да – нажрался, а она не орёт, не скандалит». «Жисть хороша», – подумал капитан и сладко забылся.

Подсобное хозяйство полка было небольшим, но крепким. В наличии имелись поросята, четыре дойные коровы и пара-тройка-четвёрка десятков курочек.

Кроме этого, на хозяйстве имелся прапорщик Пурчел (автор думает, что это всё же позывной, а не фамилия). Пурчел был начальником, и по-русски почти не говорил. Он вообще почти не говорил. Говорят, на внутренней подкладке его фуражки хлоркой был вытравлен весь необходимый лексикон в составе двух слов. «Сфолочь» и ещё одного, неприличного. Так что перед тем, как воздать должное нашалившему бойцу, Пурчел снимал фуражку, долго читал её содержимое и только после этого открывал рот.

Теперь солдатики. За всё про всё – куцый взвод, около 10 человек. Ибрагим ходил вечно обкуренным, как паровоз локомотива. Косуля вечно косил одним глазом и помногу раз переспрашивал полученные указания, чтобы тут же позабыть. Черепанов всё больше молчал и оттачивал мастерство футболиста, обучая курочек динамике полёта. Сиделкин каждый день пил по десятку сырых яиц и после этого упражнялся в вокале, дёргая коров за вымя. А ещё… Хрен с ними, с остальными. Перейдём сразу к Лёньчику. Он был самым нормальным и самым старослужащим. Поэтому о нём сказать, в общем-то, нечего.

Хотя, нет. Отличительной чертой Лёньки было то, что он, единственный из всех срочников, умел разговаривать с Пурчелом и прекрасно его понимал. А всё потому, что, как и Пурчел, обожал собак и когда-то посещал клуб служебного собаководства.

Ну и последний главный герой нашей байки – Эдик. Его маманя, Эльза, была чистокровной немецкой овчаркой, списанной по возрасту с периметра на хозяйство. Эдик был красноречивым свидетельством того, что и в животном мире имеют место быть нетрадиционные половые ориентации. Его отец, скорее всего, был или гидравлическим прессом, или гидравлическими же ножницами для строительной арматуры. Эдик на счёт раз перекусывал черенок лопаты, а на счёт два преобразовывал его в тысячи зубочисток. Кроме этого, его рост в холке достигал роста полугодовалого жеребца, а лай напоминал лязганье железяк. Окрас был традиционным немецким, но длина шерсти в два-три раза превосходила все известные стандарты. А ещё он обладал буйным нравом, мешком гвоздей-соток в заднице и необыкновенной привязанностью к людям.

И ходил Пурчел по хозяйству в сопровождении Лёньчика и Эдика. И настало такое время, что троица заскучала и постановила, что собачку надо подрессировать. А то в армии она, или в доме терпимости?!

С «апортом» Эдичка справился довольно быстро. Причём, голосом команду отдавать было совсем необязательно. Можно было просто сымитировать бросок, и пёс исчезал, оставляя за собой только лёгкий душок гари. Брошенный предмет он не возвращал никогда. Да это и ни к чему было. В основном ему бросали огромные мослы, от которых, в лучшем случае, оставалась мука.

«Сидеть!», «Стоять!», «Лежать!» и прочую ерунду пёсик тоже одолел довольно быстро, но вида не подавал. Поэтому все решили, что дурак – он и есть дурак. Последним упражнением была попытка научить Эдичку ходить по следу. И вот тут-то он неожиданно проявил талант.

Единственно, что когда ему под нос пихнули Лёнькину портянку, он брезгливо отвернулся, приподнял губу, обнажив огромный клык, и несколько раз чихнул. Тогда ему дали понюхать носок прапорщика Пурчела, и дело сдвинулось. Теперь особо уважаемым особам из числа офицерского состава при посещении ими хозяйства демонстрировался аттракцион «Найти Пурчела». Куда бы прапорщик не спрятался, Эдик его обнаруживал, со злобным рыком хватал за рукав шинели и жестоко дёргая, приволакивал к исходному пункту поисков. Потом ласково облизывал лицо жертвы и садился ждать поощрения. С портянками дела так и не заладились, но коллектив был уже удовлетворён.

Подсобное хозяйство слыло единицей уважаемой. Этому способствовала не столько выучка личного состава, сколько наличие живого мяса на шашлыки и три сотни метров до берега живописного озерца. Так что Пурчел со временем стал основным исполнительным директором сабантуев. Лёньчик забивал и разделывал поросят, Пурчел мариновал мясо и за отсутствием настоящих грузин сам же его жарил. Поднаторел за службу.

Однажды, совсем неожиданно, на исходе лета у ворот части остановилась колонна УАЗиков с двумя чёрными «Волгами» во главе.

Окружные спешили провести с пользой последние солнечные деньки, и о своём визите уведомили хозяев по неофициальным каналам заранее. Чтобы, как минимум, культурная часть была приготовлена, как и следует полку-отличнику.

Пурчел по счастливому совпадению праздновал свой день рождения. Так что, когда мясо было приготовлено, он персонально прикончил халявную бутылочку водки и ушёл в аут. Потом в течение ночи он грузил душу ещё не раз, о чём свидетельствовал звон стекла и зажигательные молдавские народные мотивы, доносящиеся из-под стола в его канцелярии.

Начпотыла, ещё абсолютно трезвый, обнаружив утром тело Пурчела, безнаказанно попинал его по рёбрам. Затем приказал Лёнчику убрать труп подальше и принять на себя обязанности шеф-повара.

Лёньчик жарил мясо на заднем плане.

Эдик спешно обработал ближайший пенёк, сунул морду в получившееся углубление и с глубокой тоской поглядывал то на хозяина, то на веселящихся офицеров. Особенно шумел приезжий генерал, под руководством штабного майора проходивший ускоренный курс по забрасыванию спиннинга.

Пока шла теоретическая часть занятия, Эдик лишь настороженно прядал ушами. Когда генерал делал первые попытки забросить снасть, пёс тоже всё ещё держал себя в руках. Но когда штабной майор, вконец отчаявшись, метнул блесну сам, полуовчар-полугидравлический пресс подскочил и отважно бросился в воду.