На часах без двадцати. У ворот послышался шум мотора. УАЗик начальника вырисовывает фарами падающие снежинки. Упирается в жестяные красные звёзды на зелёном фоне. «Принесла нечистая», – думаю, с сожалением отцепившись от сладких воспоминаний.

Подполковник крут со всеми. Сам за рулём. Испуганно козыряю. Закрываю ворота. Бензиновый дымок испаряется, остаюсь опять наедине со своими «мемуарами». Неподалёку залпами заходятся хлопушки, в небо взвиваются две сигнальные ракеты. Красная и зелёная. Праздничный гомон в доме напротив притихает. Кто-то усилил звук телевизора, в ночи через открытую форточку отчётливо слышен бой главного будильника страны Советов. Потом пауза… и оркестр чокающихся ёмкостей и радостных воплей начинает свою праздничную увертюру. Честно говоря, выть охота… Вот так, вместе с ними, счастливо орущими. Дверь штаба грохает, под покровом ночи ко мне движется фигура. Выказываю лицом и осанкой служебное рвение. Фигура подходит, оказавшись только приехавшим начальником учебки. В одной руке рюмка, в другой – вилка с насаженным огурцом. Козыряю.

– Держи, боец! Праздник всё-таки.

Неловко принимаю в варежку рюмку, второй хватаю вилку, выпиваю, закусываю.

– С Новым Годом, сынок!

Начальник обнимает меня, хлопает по спине.

– Не грусти! Это приказ!

Лекция на военной кафедре. Третья пара на войне и шестая за весь день. Никто уже ничего не воспринимает. Самые стойкие ещё пытаются что-то записывать, самые смелые дрыхнут на задних партах. Читает майор Карпов. Неплохой мужик, но в данный момент вызывающий неприязнь своим бодрым видом. Спасибо, хоть по рядам не ходит – задние спокойно посапывают за спинами впереди сидящих. И тут с первой парты раздаётся смачное «Хр-р-р». Майор, не прекращая лекции, удивлённо уставился на первую парту. Саня Дорош, командир взвода, вынужденный в силу должности сидеть перед преподавателем и закрывать своей широкой спиной всех остальных, надежда и опора офицеров, краса и гордость взвода не выдержал этого тяжкого бремени. Он банально заснул, но как красиво! Локоть на парте, лбом оперся на ладонь, глаз не видно, голова-то наклонена. А правая рука тем временем продолжает выводить чего-то ручкой в тетради! Иллюзия внимательного и прилежного курсанта полнейшая. Если бы не всхрапнул… Майор замолчал и как-то недобро ухмыльнулся. Задние ряды, уловив изменение звукового фона, заелозили, просыпаясь. А Саня опять: «Хр-р-р…». Карпов подошёл к парте, погрозил молча кулаком Саниному соседу, суетливо пытающемуся толкнуть товарища в бок, подмигнул классу и резко выбил Сашкину руку из-под головы. Голова по всем законам военной и гражданской физики рухнула вниз, издав глухой «бум» об парту, слегка смягчённый секретной тетрадью.

Майор улыбается во весь рот, студенты осуждающе смотрят на него, представляя себя на месте потерпевшего. Саня резко выпрямился, не заметил спросонок, что в классе стоит полная тишина, и, не поднимая взгляда, начинает усиленно писать в тетради. Он действительно писал, и писал очень быстро, как потом выяснилось, даже что-то связное по теме! Видимо часть сознания все же бодрствовала, пока глаза слипались, а нос выводил рулады. Тут уж майор не выдержал, расхохотался в голос:

– Дорош, пишите помедленнее, я диктовать не успеваю!

Историю, которая произошла в нашем училище, мне рассказал старшекурсник.

Правда или нет – не знаю, но, как говорится, «За что купил, за то и продаю».

Было это в конце 80-х годов. Училище наше находилось в славном городе Калининграде, и имелась тогда возможность (при наличии, конечно, определённых знаний и умений) смотреть телевизионные передачи соседствующей рядом Польши.

А по вечерам и поздней ночью транслировали там передачи и фильмы, мягко говоря, эротического содержания.

Представьте картину: Поздняя ночь. Расположение роты, представляющее собой длинный коридор во все здание с дверями спальных комнат, кладовок и других помещений вправо и влево. В коридоре, в месте наиболее удалённом от входной двери, висит под потолком штатный телевизор. Первый ряд зрителей сидит на полу, второй на стульях, третий на столах, четвёртый на стульях, поставленных на столы, пятый – стоя на столах. Остальная часть страждущих просто вокруг. Все кутаются в шинели, надетые поверх нижнего белья, так как температура внутри помещения, естественно, мало отличается от уличной. По телевизору идёт один из вышеописанных фильмов.

Внезапно раздаётся запоздалая команда дневального: «Дежурный по роте, на выход!», который отвлёкшись от наблюдения из окна за входом, пытался хотя бы на слух представить, что происходит на экране.

Появляется подполковник, дежурный по училищу. Бежать поздно, все остаются на своих местах, впялившись в экран, и только сидевшему ближе всех к телевизору в молниеносном незаметном прыжке удаётся переключить его на другой канал.

Молча подходит подпол, смотрит на собравшихся, затем на экран, а там наяривают на скрипках, дуют в тубы мужики во фраках и взмыленный дирижёр руководит всем этим действом.

Дежурный теребит за плечо сидевшего ближе всего сержанта: «Тащ сержант, это что здесь такое?» Тот вскидывает палец к губам: «Тише, товарищ подполковник, Пятая симфония Бетховена!»

Как никто не заржал, глядя на подполковничье лицо, выражающее степень великого недоумения со смесью непонимания и недоверия, я не знаю.

Он просто не мог понять, как курсанты в час ночи, жертвуя своим сном, могут смотреть такую муру?

Войдя в состояние ступора, он, ничего не сказав, просто вышел. Как рассказал потом помдеж, в этом состоянии он оставался до конца дежурства.

Говорят, в «Роял Нэви»[108] офицерам в личном деле пометку делают: везучий-невезучий.

Правильно, наверное. Вопрос невезучести в море остро стоит, и уж ежели пароход какой невезучим прослывёт, как например «Орёл»[109] в российском флоте, это навсегда.

Но и у офицеров тоже невезучесть проявляется.

Причём кому-то в службе не везёт, а кому-то…

Вот я про инженера нашего рассказывал, как он работяг шумящих по ночам успокаивал, да как спирт из закрытого сейфа добывал. Хороший, в принципе, мужик он был, (назовём его Гошей, к примеру), но – невезучий, скорее всего.

«Случаи» с ним разные были, а началось, пожалуй, с того, что после ремонта мы задачи всякие выполняли, на боевую готовились, ну и стреляли, соответственно.

А инженеры в аккурат за «объективный контроль» выполненных стрельб отвечали. То есть контрольно-записывающая аппаратура, прочая дребедень… Вот в числе этой самой КЗА были и кинокамеры, три штуки. Каждая по семнадцать килограммов весом, то есть нормальная военная техника. Одна в посту стрельбовом ставилась, а две – на антенне. Так вот, отстрелялись мы как-то, едем дальше по плану, смеркается… У Гоши мысль возникла, что раз стрельб не будет сегодня, надо бы камеры с антенного поста снять, да плёнку отдать в проявку. Антенна его комплекса как раз на крыше ГКП[110] стояла. Послал он моряка камеры эти снимать (напоминаю, 17 килограмм каждая), моряк на антенну залез. Гоша, конечно, никого особенно предупреждать не стал, так что Кэп пароходом спокойно рулил… Ну и, видимо, то ли повернули мы резко, то ли просто качнуло неудачно. Короче говоря, наблюдают с ГКП в иллюминаторы пролёт сверху вниз, то есть с антенны на пост управления кранами (он палубой ниже ГКП был) тела матросского, с какой-то железякой в обнимку. То, что железяка – по звуку слышно было, когда с палубой вся конструкция соприкоснулась.

Пролетел. Народ на ГКП в недоумении. Кэп – вахтенному, запроси, говорит , что это у ракетчиков за полёты такие?