Засвистел, набирая обороты, несущий винт. «Примус» оторвался от земли, и высоко задрав хвост и опустив остекление кабины, начал свой бег от гостеприимной заставы.
Буквально перед отрывом командир отодвинул задвижку, и, высунув руку наружу, погрозил кулаком все ещё отдающим честь вертолёту заставским…
И наступила тишина…
– Му-у… Му-у… – из кустов, утробно вздыхая, медленно вышла корова Ласточка, названная бойцами по имени заставы.
Бойцы любили её. Славилась она добрым и кротким нравом, при этом щедро доилась. За ней игриво бежал лобастый телёнок…
– Сволочь ты, Ласточка! Сволочь ты нестроевая! – чуть не плача, заорал НЗ и двинул корову кулаком в брюхо. – Вся моя карьера насмарку…
– Оставь её, Иваныч. Скотина-то тут причём? Ей не прикажешь, где гадить надо. Сами мы виноваты. Если что, валите все на меня. Скажете, что старшина, старый дурак, забыл корову в коровник загнать, и вся недолга. Моя карьера – вот она, на этой заставе. Мне терять нечего. Тридцать пять лет я на ней. А с Бурченко… Не бойтесь мужики, он мужик нормальный. Он ведь у меня сержантом был на «Ласточке», отсюда и в Бабушкино ушёл и офицером стал. Не такой он уж и поганый мужик. Обидно ему, конечно же. На родной заставе и в кизяк… Да и узнал он меня. Я же видел…
– А что же ты сразу не сказал, что знаешь его?
– Да я, мужики, сомневался. Он, не он.… Только по матам и по стати и узнал… Он и сержантом любил поматериться. Его замполит, Коля Бурлевич, даже на губу хотел в отряд везти за сквернословие. Зато, какой сержант был… Ладно, все утрясётся, не переживайте, мужики. Пошли, моя хорошая…
Ухватив Ласточку за обломанный рог, старшина устало повёл её к заставе. За мамкой посеменил и телёнок.… И как телки за мамкой, пошли за старшиной сопливые старшие лейтенанты…
Прошёл день. Прошёл вечер. И пришла ночь.
Уже НЗ поставил очередной приказ на охрану границы и протопал к системным воротам наряд. И только в коровнике печально вздыхала Ласточка, да старшина что-то ласково говорил ей, посыпая песком ласточкин загон…
Неожиданно у дежурного связиста замяукала и осветилась «Азбука»
– «Вираж»…
– Слушаю, «Вираж».
– Оперативный дежурный «Вкладчика» подполковник Масальский. Начальника заставы.
– Есть, соединяю.
– Слушаю, старший лейтенант Зиньковский (сонно)…
– Оперативный дежурный «Вкладчика» подполковник Масальский. Значит так, старшой, уазик у тебя на ходу?
– Так точно…
– Сейчас посадишь старшим своего замбоя, загрузишь старшину и до железки. Они должны успеть на «Океан», или в крайнем случае, на «Россию». Старшину твоего командующий к себе вызывает. Трахать, наверное, за говно коровье. Весь отряд со смеху падает… Ну, вы и идиоты… Задача понятна?
– Так точно.
– Выполняй.
Бросив трубку рядом с коричнево-эбонитовым корпусом телефона, НЗ пробормотал: «Сам ты идиот…», и пошёл выполнять приказание.
– Тимофеич, чего ты не спишь? Впрочем… и не поспишь уже… Ком тебя к себе вызывает… В отряд… Позвонили сейчас только… Одэ говорит, что трахать…Собирайся, Тимофеич, я уже Сашку поднял, он старшим едет с тобой до «железки». Ты это… Тимофеич, не выгораживай там нас, я сам виноват, не проконтролировал, да и пошли они все к такой-то матери, генералы эти…
Старшина, улыбнувшись начальнику, пожал ему руку и молча пошёл мыться и переодеваться в давно не надёванный китель с ядовито-блестяще-зелёными погонами и в «брюки-в-сапоги»…
За командирским столом сидел командующий.
Сбоку от стола, в кресле, развалился начальник политотдела округа.
Командир и НачПО[184] отряда скромно сидели на краешках стульев и подобострастно глядели, как командующий и ЧВС[185] пьют чай с вульгарными баранками.
Тук-тук… (в дверь).
– Товарищ командующий, прибыл старшина третьей заставы…
– Пусть войдёт.
– Товарищ командующий, разрешите войти? Есть! Товарищ командующий! Старший прапорщик Малинин по вашему приказанию прибыл!
Командир и НачПо одновременно поднялись со стульев и сделали церберовские стойки, готовые по первому же выстрелу придушить и разорвать в клочки старшего прапора, посмевшего совместно с заставской скотиной уронить в дерьмо целого генерал-майора.
Отставив в сторону недопитую чашку, командующий, радикулитно покряхтывая, встал с командирского кресла и, широко раскинув руки и широко же улыбаясь, подошёл к старшине:
– Осип Тимофеевич, здравствуйте…
Старшина молча смотрел на командующего.
– Осип Тимофеевич, вы не помните меня? Я сержант Володя Бурченко. Помните, вы меня ещё учили на лошадях ездить, и как мы с вами сутки по иманским болотам китайца гоняли, а я ещё тогда сказал, что в жизни не пошёл бы в пограничные войска, если бы знал, что это такое, а вы меня материли и под приказом заставляли бежать? Помните? Ну?
– Помню, Володя… Я тебя сразу узнал…
– Осип Тимофеич, ты уж прости меня, что я наорал на тебя и на офицериков твоих. Глазами я слаб стал, все с документами, да с документами… Вниз по лестнице передом спускаюсь, скрипя зубами – задом сподручней…Радикулит, проклятый, мучает… Вот и вступил в говно твоё…
Сибаритски развалившийся в кресле ЧВС радостно захохотал, а командир с НачПо с неожиданной скоростью из церберов начали превращаться в вежливых спаниелей, поглядывающих добрыми и преданными глазами на своего хозяина…
– Мужики, выйдите, пожалуйста. Мне со старшиной поговорить надо…
– Есть!
Первыми выскочили хозяева отряда. На ходу они недоуменно переглядывались, и Тимофеич грустно смотрел на суетливое передвижение прямого начальства.
– Владимир Афанасич, с вашего позволения я тоже пойду. – Окружной НачПо прекратив смеяться, сугубо официально козырнул, – У меня, по плану, ПВР[186] в мотоманевренной группе…
– Иди, Лёша, и скажи дежурному, чтобы никого не пускал сюда.
– Есть, – Лёша (тоже в звании генерал-майора) почтительно обогнул старшину и вышел, тихонько притворив за собой дверь…
– Осип Тимофеевич, а мы с вами сейчас чая попьём…
– Можно…
– Тимофеич, ну чего ты такой смурной?
– Не смурной я, Володя, не смурной. А вот ты, кажется, сильно изменился.
– Почему так решил?
– А ты от жизни солдатской отвернулся, Володя.
– Я не понимаю тебя, Осип Тимофеевич…
– Ты всё понимаешь, Афанасьич. Ты сержантом у меня был и не брезговал в охотку, со мной вместе, за лошадьми и коровами убирать. Тебя никто не заставлял. Ты сам шёл на подхоз и помогал мне. Ты ведь, когда в училище уезжал, прощался не только с Колей Бурлевичем, царство ему небесное, и не его вина, что всего-то он только до второго марта дожил после твоего отъезда, ты и со мной простился, и с бойцами со всеми… Ты ведь и на подхоз сходил и всех наших Ласточек поцеловал.… А вот сейчас ты первым делом полетел по заставам вместо того, чтобы проехать всего полтора километра и сходить к Кольке и Ване Стрельникову, и ко всем ним. Ты ведь генерал сейчас.… Некогда тебе, Володя.… И забыл ты, откуда вышел.… А Коля ведь в академию готовился, только ты и об этом забыл, Володя, и ещё не известно, кто бы сейчас округом командовал, Ванька, Колька, или ты… Может, не прав я, Володя? А? А вчера ты в блин коровий своей ногой ступил, и так тебя это закоробило, как будто ты и не был бойцом сопливым, пришедшим к нам с Колькой после учебки. И забыл ты Володя, а может, и не знал, как Колька телефоны обрывал, делая тебя сначала младшим, а потом сержантом. Ты ведь не видел Колю простреленного, прикладами и палками испохабленного…
– Мне Юрка Бабанский рассказывал, в Москве уже… Тимофеич, ты сам-то давно был у них?
– Сейчас очень редко, Володя… В Имане редко бываю…
– Понимаю, Тимофеич… Мы с тобой обязательно к ним сходим… Вместе сходим, Тимофеич, а пока давай за Колю и за всех них…