Лодка заканчивала ремонт в судоремонтном заводе на Камчатке. Начинались самые трудные дни.

Дуплоноженко пользовался у заводчан особым почётом и уважением, он был «свой в доску» и для рабочего класса и для ИТР. Поэтому любые конфликтные вопросы с заводом поручалось решать именно ему.

– Где здесь минёр?

– Ну я, чо надо?

– Трубу видишь?

– Ну…

– Фиговину видишь, которую мы к ней прикрутили?

– Ну…

– Подписывай бумагу.

Подписываю.

– Где минёр? (Рядом две перемазанные в краске бабуськи).

– Чего, девушки, изволите?

– Какие мы тебе девушки? Совести нет! Вишь, труба покрашена?

– Ага…

– На, подписывай!

Подписываю.

Через 10 минут всей покрашенной трубы и фиговины на ней нет. Упёрли в цех на ремонт саму трубу.

– Саня-я-я!!!

– Сей момент, Лёша, не расстраивайся.

Проходит 15 минут телефонных поисков моей покрашенной трубы с фиговиной. Он, кажется, знает все заводские телефонные номера на память, и всех, кто может на них ответить, по имени и отчеству. Моя труба с фиговиной плавно плывёт на своё место.

– Саня-я-я!!! А чо они… (это уже из другого отсека).

Ночь. Зима. Бухта Павловского. (Приморский край. 1986 год).

Возле 5-го пирса аварийная атомная подводная лодка 671 «в» проекта «К-314». На её кормовой надстройке фигуры четырёх человек. Две из них в космонавтовских костюмах, две других в черных ватниках с пришитыми капразовскими погонами.

Двое постоянно произносят слова, положенные при инструктажах, двое слушают и кивают. Через несколько минут космонавты должны будут войти в аварийный реакторный отсек через съёмный лист над реакторным отсеком. В очередной раз они попытаются закрыть пресловутый «34 клапан» первого контура ядерной установки, подключающий холодильник-рекуператор. За двое суток это не удалось сделать никому. Если его не может закрыть гидравлика, что могут сделать люди своими слабыми ручками?

Несколько человек уже в госпитале, и над ними уже проводят свои медицинские опыты дотошные доктора. Скольким туда ещё предстоит отправиться?

До Чернобыльской аварии ещё четыре месяца. Страна пока не слышала и не примеряла на себя эту новую беду. А мы все уверены: о том, что сейчас происходит, никто и никогда не узнает.

Да мы и не в обиде, такая наша работа. Вот только на душе погано. Это больше похоже на ожидание казни. Звучит фамилия, и физическое тело безропотно следует за своей дозой. Какой она будет на этот раз? Такая большая страна, а помощи ждать не от кого. Какой-такой дядя приедет тебе собирать радиоактивные воду и масло по трюмам, а кто полезет в реакторный отсек изображать гуся на радиоактивном пруду?

Дозы, полученные экипажем, старательно фиксируются в специальный журнал береговым матросом узбеком. 0,03…. 0,03… 0,03… Дозиметры закрытого типа, чтобы не пугать народ. И никто их, конечно, не проверяет. 0,03… 0,03… 0,03…. Вчера уронил свой дозиметр в трюм четвёртого отсека (турбинного), там он пролежал сутки. Сегодня матросы выудили его оттуда и передали мне. При выходе с пирса сдаю его узбеку на КДП. Утром читаю в журнале напротив своей фамилии 0,03. Зачем смеяться над сыном степи? Он все равно других цифр не знает.

Наш – второй экипаж на лодке после аварии. Первый облучили за неделю после аварии, фиксировали дозы по-правдушному. А когда опомнились, было поздно, пора менять облучённых, все мыслимые дозы выбраны документально. Где ж экипажей-то напастись? Вот и пошло: 0,03… 0,03… 0,03… Обиды на первый экипаж мы не держим. Они 10 месяцев гоняли американцев в Индийском океане, изображая присутствие целой дивизии подводных лодок. Все были представлены к орденам и медалям, командир к «Герою», и вот – авария ГЭУ[55] дома у пирса…

Как известно, в авариях героев не бывает, бывают только виновники. С дозволения высшего руководства – пострадавшие.

– Дуплоноженко, вы что пьяны?!

– Ты гля, и от матроса тоже несёт? – «ватник в погонах» изобразил озабоченное лицо.

– Никак нет, тащ! Мы не пьяны, мы запротектированы.

– Я вам покажу запротектированы! Вы, что на дискотеку, собрались? Таблетки надо жрать, а не спирт!

Пить спирт перед облучением – не наше изобретение. Человек состоит из воды, на эту воду и воздействует радиационное излучение, расщепляя её. А если воду в организме хорошо разбодяжить спиртом, то и последствия бывают иногда просто фантастическими по своей безобидности.

Андрюха Гайдуков во время Чажменской аварии просидел за столом в ЦП[56] двое суток с трёхлитровый банкой в обнимку, исполняя роль радиоактивного заложника-сторожа. Его анализы потом ещё долго удивляли врачей своей детской невинностью.

Таблетки играли только психологическую роль, но с психикой у нас все было в порядке. Напоминали они по вкусу парафин, а кому хочется жевать свечки? И размерчик у них был чуть меньше хоккейной шайбы.

– Ещё раз напоминаю, постоянно поддерживайте связь!

– Ясно…

– Все, вперёд…

Дуплоноженко вместе с матросом спускаются в аварийный реакторный отсек. Бодро докладывают о своём прибытии на место работ, методом мычания через маску в «Каштан».[57]

«Ватники» запускают секундомер.

Дуплоноженко разворачивает матроса к выходу:

– Живи, паренёк…

В динамике испуганные крики «ватников в погонах»:

– Дуплоноженко, назад!

– Ты что, напился, гад?!

– Под суд пойдёшь, вылазь оттудова быстра, сволочь!

В ночной тишине над пирсом звучит спокойный Санин голос, уже не искажённый маской:

– Я буду здесь столько, сколько мне потребуется. Я его закрою… Всё, конец связи.

Кто его мог заменить сейчас? «Ватники»? Таких лодок всего три, следовательно, есть только три человека, которым положено знать в совершенстве устройство этих механизмов. Остальные или не знают, или уже забыли. Один из тех, «которому положено», зелёный лейтенант из училища, другой уже на больничной койке…

Саня последний. На всей планете Земля последний.

Он знал: если не закрыть этот хренов клапан, в отсек будут продолжать спускать новых людей, другие переломанные судьбы, свои судьбы и судьбы их близких… Судьбы детей и детей их детей… Что ожидает людей, живущих в этом краю, тех, кто будет жить здесь через 50 или 100 лет? Все об этом сейчас думают, только вслух не говорят.

Сколько времени прошло? Где секундомер?

– Подать гидравлику на открытие 34 клапана.

– Закрытие?

– Открытие! Открытие, я сказал!

Всё.

– Записать в вахтенный журнал: поставлен 34 клапан на верхнее уплотнение, течь теплоносителя первого контура прекращена. Я выхожу.

Хорошо, что об этом никто и никогда не узнает. Очень не хочется, чтобы далёкие от темы люди через 20 лет смеялись над тобой, Саня, или над тем, что от тебя осталось.

– А зачем ты туда полез? Тебе что, больше всех надо? Ну и что ты за это получил? Сколько миллионов долларов? Вот в США меньше чем за пять миллионов никто бы и не полез в ваш долбаный реакторный отсек. Ведь можно было сказать всей стране:

– Хотите в 30-40 лет умирать пачками, хотите рождаться уродами? Тогда бабки на стол! А нет, тогда попробуйте найти мне замену сейчас!

Да, хорошо, что об этом никто и никогда не узнает, Саня… Пусть они подавятся своими «Пепси»…

Саню отмывали несколько часов в холодной воде со стиральным порошком СФ–3.

Состригли все волосы, брови и ресницы. С нами частенько проделывали такие процедуры, мы все ходили как Фантомасы. Но Шуру отмывали особенно тщательно. А он потихоньку продолжал лакать спирт. Дозиметрические приборы зашкаливало от одного его выдоха, Шура ржал и опять требовал спирта.

– Ты чо делаешь, Саня?

– Лёша, я больше никогда не протрезвею. Не надо мне этого.

Он пил ещё несколько месяцев. За это время ему успели влупить все возможные взыскания и выгнать с флота.