В 501 г. до н. э. Конфуций (551–479 до н. э.) был принят на службу [управителем селения волости Чжунду] в своем родном царстве Лу, где сидел на престоле Дин-гун [правил 509–495 до н. э. ], но вся власть находилась в руках [его любимца], потомка луского Хуань-гуна (правил 711–694 до н. э.), вельможи Цзи Хуань-цзы. Прошел год управления Конфуция, и повсюду стали брать с него пример. С поста управителя селения его перевели на должность сыкуна (начальника общественных работ), а затем и сыкоу (управителя судебных дел). К 496 г. до н. э. он вел дела первого советника гуна. «Прошло всего три месяца, как [Кун-цзы] начал участвовать в управлении царством, но продавцы баранины и свинины уже не пытались чрезмерно завышать цены; мужчины и женщины стали ходить по дорогам порознь, и никто не присваивал оставленного на дороге; гости, прибывавшие со всех четырех сторон в городки, не обращались с просьбами к местным чиновникам; все находили то, что искали, и [довольные] возвращались домой. Цисцы, прослышав [об усилении сыкоу], стали поговаривать с опаской, обращаясь к своему государю Цзин-гуну [правил 548–591]: «Поскольку Кун-цзы занялся делами правления, [Лу] непременно станет гегемоном. Коль станет гегемоном, а земли наши находятся рядом, то мы станем первыми, кого они присоединят. Не лучше ли отдать [эти] земли [добровольно]?» Ли Чу сказал: «Давайте поначалу попробуем воспрепятствовать этому. Если же не сможем воспрепятствовать, то разве будет поздно отдать земли!» (Переломов Л. С. Конфуций: жизнь, учение, судьба. М.: Наука, 1993, С.113–114; см. также Сыма Цянь. Исторические записки, т. 6. М.: Восточная литература РАН, 1992, с. 131–134).

Известно, что Конфуций строго придерживался ритуалов начальных времен западной династии Чжоу (XI в. до н. э. — 770 до н. э.). Особенно это касалось ритуала жертвоприношения, но также и сообразующихся с положением, полом и возрастом церемониальных обрядов, внешнее соблюдение которых должно сопровождаться соответствующими внутренними нравственными правилами. Конфуций ожидал от князя Дин-гуна и сановника Цзи Хуань-цзы добросовестности в словах и делах, приверженности к добродетели, неприятия лести и отказа от роскоши, излишеств и чрезмерного потакания желаниям плоти. Иное поведение Конфуций считал отступлением от нравов Западного Чжоу. Однако в царстве Ци хорошо знали, что Дингун и Цзи Хуань-цзы падки до плотских утех. Исходя из этого, циские власти и решили воспользоваться «стратагемой», как пишет Эдуард Шаванн (1865–1915) в своем переводе на французский язык жизнеописания Конфуция из «Исторических записок» Сыма Цяня [145 или 135 — ок. 86 до н. э. ] (Les mémoires historiques de Sema Tsien, tome cinquième. Paris, 1967, c. 328). «Тогда отобрали в Ци восемьдесят красивых девушек, нарядили в цветастые одежды, научили танцевать «канлэ»[254] и, усадив в тридцать повозок, запряженных четверками коней, покрытых вышитыми попонами, направили в дар правителю Лу. Девичий табор и украшенные попонами кони остановились у Южных ворот луской городской стены. Цзи Хуань-цзы, переодевшись в чужую одежду, вновь и вновь выходил за ворота посмотреть на них и уже вознамерился принять [дар]. И тогда он посоветовал правителю Лу проехать туда окольным путем. Целыми днями занимались они смотринами, напрочь забросив дела правления. Цзы Лу сказал: «Теперь вам, учитель, можно уходить». Кун-цзы ответил: «В Лу ныне будут приносить жертвы Небу и Земле. И уж коль скоро дафу [сановники] будут наделять жертвенным мясом, мне, по-видимому, лучше остаться». [Цзи] Хуань-цзы наконец принял в дар певичек, и три дня [в Лу] не прислушивались [к советам] об управлении, а после жертвоприношения Небу и Земле жертвенное мясо не было роздано дафу. И тогда Кун-цзы ушел из столицы Лу и поселился в Тунь. Учитель музыки, провожавший его, сказал: «Не совершаете ли вы, учитель, ошибки?» Кун-цзы произнес: «Разрешите ответить песней. В ней поется: «Уста тех женщин изгнали меня, их приезд сюда может привести к смерти и гибели». Вот почему мне остается теперь по конца моих дней кручиниться и скитаться!» Когда учитель музыки [Ши И] вернулся, [Цзи] Хуань-цзы, выслушав [собеседника], тяжело вздохнул: «Учитель осудил меня из-за этих певичек-рабынь!» [Переломов Л.С. Конфуций: жизнь, учение, судьба. М.: Наука, 1993, с.113–114; см. также Сыма Цянь. Исторические записки, т. 6. М.: Восточная литература РАН, 1992, с. 131–134].

Конфуцию больше не представится возможность воплотить на деле свои величественные политические замыслы. В книге 36 стратагем с примерами [ «Сань ши лю цзи инь ли»] (Тайбэй, около 1972 [автор Чэнь Дичжи]) дается следующее замечание: «Даже наш праведник Конфуций споткнулся на уловке «вытаскивания хвороста из-под котла». И с той поры он скитался на чужбине, ведя нищенскую жизнь. Отсюда можно заключить, что этот человек, само воплощение человечности и добродетели, не мог противостоять даже малой уловке. Данный пример к тому же служит доказательством того, что идеальной жертвой уловок являются такие вот духовные проповедники праведного пути». — «Наивность по причине незнания простых… уловок», по мнению Марион фон Дёнхоф (Dönhoff), является «отличительной чертой всех великих мыслителей» (Цайт. Гамбург, 27.06.1997, с. 11). В этом мире недостаточно быть лишь знатоком добродетели. По крайней мере, столь же важно уметь распознавать и пресекать вредоносные стратагемы.

Прямым путем заманить Конфуция в ловушку было для циских властей делом тяжелым, даже невыполнимым. Однако власть Конфуция покоилась на его добрых отношениях с сановником Цзи Хуань-цзы и государем Дин-гуном. Эти доверительные отношения оказались подорванными посредством приношения дара в виде восьмидесяти «плотских бомб» (жо-удань, как написано в упомянутой книге Чэнь Дичжи) и ста двадцати лошадей. Конфуций подал в отставку, и таким образом луские власти лишились поручителя возвышения царства Лу. Вытаскивание хвороста из очага удалось цисцам в двух отношениях. Было сорвано возвышение Лу и отведена грозящая Ци опасность. Примечательно содержание исполненной Конфуцием песни, свидетельствующее о его глухоте к хитрости. В своей песне он единственно жалуется на губительное влияние женщин. Того, что они послужили лишь слепым орудием «направленной на саботаж политики Лу стратагемы» (таков отзыв Шц Юня в Гуанмин жибао. Пекин, 2.06.1996), а истинных врагов Лу следовало искать в другом месте, Конфуций вовсе не заметил. Ушел бы он с занимаемого поста, если бы помимо обрядов Западного Чжоу и возвышенного нравственного учения он разбирался бы еще в уловках так же, как его противник Ли Чу, прибегший к стратагеме «вытаскивания хвороста из очага»? Из-за своего демонстративного ухода Конфуций до конца дней лишился столь желанной для него возможности влиять на политику своего времени. Если бы он разгадал уловку циских властей, то, пожалуй, поступил бы не так, как замышляли враги, а согласно собственному правилу: «Нетерпеливость в малых делах может погубить большие замыслы» («Лунь юй», 15.27).