а) стратагемы обмана (основные разновидности 1 и 2);

б) стратагемы присутствия (основные разновидности 3, 4 и 5);

в) смешанные стратагемы (основная разновидность 6).

Чистые стратагемы присутствия, для которых в первую очередь необходимы сноровка, присутствие духа, внимание, сила воображения, дар комбинации, сообразительность и т. п., полностью лишены элемента активного обмана. Среди 36 стратагем, по-видимому, по количеству и по значимости преобладают именно стратагемы присутствия.

Предпринятое выше распределение 36 стратагем на 6 основных разновидностей и 3 основных класса принадлежит не китайским авторам, а лично мне. В Китае на первом плане стоят другие классификации 36 стратагем, в частности, на две разновидности: применяемые при сильном положении (наступательные) и при слабом положении (оборонительные).

36 стратагем, разработанные китайскими умами, представляют собой более высокий уровень обобщения, нежели те многочисленные конкретные обособленные примеры уловок, которыми ограничились европейцы. В Европе знаменитые случаи уловок, размещаемые в беспорядке — в Китае 36 разновидностей хитрости, вносящих порядок в мешанину хитроумных происшествий. Если европейцы в лесу уловок наверняка видят лишь беспорядочно стоящие деревья, то китайцы, образно выражаясь, благодаря списку 36 стратагем в состоянии упорядочить огромные лесные заросли в соответствии с немногими семействами деревьев и тем самым вынести суждение касательно отдельного дерева. И когда китайцам приходится сталкиваться с уловками, им тотчас приходит на ум соответствующая разновидность хитрости, что позволяет уяснить суть происходящего и выявить взаимосвязь с другими случаями такого же рода. Поэтому осведомленность в уловках и восприимчивость к ним у китайцев значительно выше, чем у европейцев, которые всегда видят лишь сугубо конкретные проявления хитрости, не замечая общего в однотипных уловках и не находя для них точного выражения. Используя список 36 стратагем либо как руководство для собственного хитроумного поведения, либо как путеводный компас, позволяющий уберечься от чужих уловок, китайцы умеют ориентироваться в области хитрости гораздо лучше по существу слепых к ней европейцев.

В 1995—96 учебном годуя вел вместе с профессором философского отделения Утой Гудзони во Фрейбургском университете междисциплинарный семинар «Хитрость в китайском и западном мышлении». В конце годового курса занятий были получены такие итоги:

1. Ни один западноевропейский философ не дал определения понятия «хитрость», хотя западные философы разрабатывали определения других сходных понятий (например, лжи и т. п.).

2. Время от времени западноевропейские философы использовали понятие «хитрость».

3. Из докладов на семинаре можно сделать вывод, что используемое западноевропейскими философами понятие «хитрость» применяется иногда в узком смысле («хитрость = искусный обман»), иногда в широком смысле («хитрость = необычный путь к достижению цели посредством разума»). Например, Ницше использовал, скорее, узкое понимание хитрости. Примером широкого понимания хитрости является гегелевская «хитрость разума» (см. 24.14).

4. Весьма немногие западноевропейские философы, как, например, Шопенгауэр, размышляли над хитростью как таковой. Слово «хитрость» если и упоминается, то вскользь. В противоположность этому «ложь» неоднократно была предметом изучения западноевропейской философии.

5. Невыделение темы хитрости западноевропейской философией в особую тему основывается на посылках, восходящих еще к Древней Греции, которые ни с китайской традиционной точки зрения, ни с современной западной не кажутся ни убедительными, ни самыми важными.

6. Западноевропейская философия односторонне опирается на прямой путь истины и соответственно поиск истины. Вероятно, этим объясняется постоянное моральное обесценивание хитрости.

7. С другой стороны, и в европейской традиции встречается высокая оценка применения хитрости, например, по отношению к Одиссею или хитрому Лису, а также к хитроумию придворных шутов и многих сказочных героев. Здесь хитрость понимается в связи с рассудительностью, здравым смыслом (по-гречески = φρόνησιζ).

8. Хитрость предполагает специфическое отношение человека к его оппоненту (обычно это тоже человек).

9. Хитрость в отношениях может быть сугубо рационально-целесообразной, но может включать и шутливое обращение с собственными возможностями и возможностями оппонента. «Дипломатические» отношения лежат где-то посередине между тем и другим.

10. Приемы как таковые могут восприниматься как искусный и соответственно хитроумный подход к действительности. На такое понимание указывают средневековое употребление слова «хитрость» и гегелевское понимание хитрости.

11. Хитрость — это область, в которой западноевропейское мышление может оплодотворяться китайскими образцами мышления, например, в виде 36 стратагем.

12. Как следует из ряда докладов, китайская классификация хитрости может послужить более глубокому стратагемному анализу западных философских текстов. Альтернативы стратагемной схемы анализа в форме 36 стратагем и построенной на такой схеме дальнейшей классификации всего содержания философского текста, относящегося к понятию хитрости, в ходе семинара не было обнаружено.

Особенно достоин внимания последний результат семинара: 13. Многослойная проблематика рассмотрения хитрости и вопрос, в каких случаях следует идентифицировать предположительно хитрое поведение одного из оппонентов как фактическую уловку, в значительной степени отступили на задний план. Идентификация хитрости рассматривалась как бесспорная, в противном случае обсуждение ее заняло бы слишком много времени. Таким образом, возникла тенденция принимать к рассмотрению хитрое поведение непосредственно, без глубоко идущих теоретических рассуждений и в соответствии с основными задачами решать, насколько и в каких условиях собственное или чужое хитрое поведение является этически оправданным. В течение всего годового семинара ни разу не ставился вопрос, является ли этически приемлемым стратагемный анализ предположительно хитрого поведения других людей. Вновь и вновь обсуждалось, является ли этически приемлемым хитрое поведение по отношению к другим. Из двух задач стратагемной науки: служить руководством к действию и направлять наблюдения — руководство к действию оказалось чрезмерно подчеркнутым.

Понимание назначения стратагем только как образца поведения преобладало также в цикле лекций о хитрости, который я читал во Фрейбургском университете (1995—96 уч. год) (см. 23). Тогда все участники семинара укрепились во мнении, что стратагемы могут способствовать значительному повышению человеческой маневренности и гибкости во всевозможных областях жизни, поскольку выявляют и делают доступными новые варианты деятельности.

В противоположность западному сведению хитрости к голому руководству к действию, для китайцев 36 стратагем служат не только моделью поведения, но и прежде всего способом познания, помогающим выйти из рамок обычного, наивного, обусловленного требованием однозначности взгляда на вещи и обрести такой угол зрения, который позволяет с новой точки зрения открыть для себя уже известное и увидеть по-новому уже знакомое.

Нравственная озабоченность тем, что мир не соответствует нашим желаниям, и стремление переустроить его распространением добродетели дополняется стратагемным восприятием действительности, позволяющим построить модель закулисного функционирования мира и увидеть действительно существующее за видимостью реальности.

Естественно, стратагемный анализ — только одна из многих точек зрения, с которых китайцы рассматривают мир. Однако, поскольку они пользуются стратагемной оптикой, они привлекают 36 стратагем в порядке защиты как орудие для ретроспективного или перспективного стратагемного анализа военных, политических, дипломатических, экономических процессов, литературных текстов и т. п.