Три иероглифа

Современное китайское чтение: Мэй / жэнь / цзи

Перевод каждого иероглифа: Красивый / человек (мужчина/женщина) / стратагема

Связный перевод: Стратагема красавца/красавицы; стратагема привлечения красавца/красавицы; строящаяся на плотском прельщении стратагема

Сущность

1. Ловушка Адониса, Венеры; стратагема сирен; стратагема манка; стратагема плотского прельщения

2. Стратагема подкупа

Китайский знак с чтением «жэнь» большей частью переводится словом «человек». Поэтому дословный перевод выражения для стратагемы 31 таков: «стратагема красивого человека», где под человеком может подразумеваться и мужчина и женщина. «[Когда] красавец сокрушает старейшину [государя], красавица сокрушает увещевателя [государя], ([это] есть подрыв мощи)», говорится с привлечением обеих разновидностей стратагемы 31 в «Утраченной Книге Чжоу»[420] [ «И Чжоу шу», гл. 6 «Мощь» («У чэнь»)], созданной до 221 до н. э., но ныне известной в редакции времени цзиньской династии (265–420). Так что уже в далекой древности Китая мы встречаем примеры обольщения правителя с помощью мужской красоты. Так, цзиньский государь [Сянь-гуну (правил 676–651 до н. э.)] перед своим вторым походом на Го посредством мальчика для утех вызвал приведшее к поражению отчуждение между юйским правителем и его сановником [дафу] Гун Чжици (VI в. до н. э.), но уже согласно не связанному со стратагемой 24 сообщению из Цзо-чжуани (см. 14.1), а созданному позднее трактату Планы сражающихся царств [ «Чжаньго цэ», раздел «Замыслы Цинь», гл. 1, рассказ 11] Лю Сяна (77—6 до н. э.).

«В последнее время появилось очень много фильмов и пьес, где показывается подпольная борьба Коммунистической партии Китая и Красной армии во время гражданской войны, т. е. до создания в 1949 г. Китайской Народной Республики. Такого рода произведения привлекают зрителя своим захватывающим и полным опасностей действием и потрясающей актерской игрой, и среди них достаточно много талантливых. Но есть и немало произведений низкого уровня, создаваемых по одному образцу: представитель нашей стороны вступает в связь с какой-нибудь женщиной из неприятельского лагеря — любовницей или дочерью одного из вражеских предводителей, прибегает затем к уловке, одурачивает врага и в итоге блестяще выполняет свое боевое задание.

В одной пьесе показывается, как Народно-освободительная армия освобождает древний город в Центральном Китае. Одному из наших разведчиков удается внедриться в состав высшего вражеского командования, после чего он начинает заигрывать с любовницей вражеского командира. В итоге ему удается раздобыть нужные сведения. Склонив любовницу к бегству, он с ее помощью покидает расположение врага и выполняет порученное партией задание. Разумеется, автор пьесы наделил разведчика твердостью убеждений, его не прельстят ни почести, ни богатство. Но зрителя мучает вопрос: благодаря чему этому доблестному разведчику удается завоевать «доверие» и любовь женщины? Один фильм показывает борьбу лазутчика нашей армии с реакционными гоминьдановскими силами в расположенном в горах городе. Благодаря своей красивой наружности он вызывает расположение у второй жены командующего вражеской армией, чья старшая дочь просто без ума от него. Нашему лазутчику остается лишь направлять ход событий в нужную сторону, в результате чего ему удается беспрепятственно появляться у противника и исчезать.

Подобного рода действия разыгрываются в фильмах, пьесах и телевизионных постановках. Создается впечатление, будто наши разведчики после внедрения к врагу не могут выполнить задание без того, чтобы не понравиться одной или нескольким женщинам вражеской стороны, воспользовавшись вытекающим из труднообъяснимых отношений мужчины и женщины «позиционным преимуществом». Здесь есть над чем поломать голову. Действительно ли это было важнейшим средством в нашей подпольной борьбе с врагом? Таковы ли были героические, умные и храбрые представители Коммунистической партии? В традиционной китайской пьесе «Дракон с фениксом являют доброе знамение [для брака]» [ «Лунфэн чэнсян»] есть такая сцена: мать уского правителя [вдовствующая княгиня У] узнает, что ее сын Сунь Цюань [182–253] хочет использовать в качестве приманки для завлечения Лю Бэя свою младшую сестру [Сунь Шансян], чтобы, породнившись с ним, завладеть Цзин-чжоу (см. 13.6). Престарелая госпожа от возмущения даже лишается чувств. Отсюда можно заключить, что в древности прибегать к «стратагеме красавицы» считалось зазорным. Раз уж нельзя было хвататься за «стратагему красавицы», заключает свою статью в столичной газете Бэйцзин жибао за 9.04.1981 Чжао Сяодун, «то прибегать к «стратагеме красавца», как это делают в некоторых фильмах и пьесах, тем более негоже».

В подавляющем числе случаев в китайских текстах под стратагемой 31 подразумевается «стратагема красавицы». При этом речь идет не об уловке, на которую красавица или иная женщина в своем пресловутом основном занятии — завоевании мужчины — «пускается чаще всего: слезы, ложь, выражение отчаяния» (Сюй Гоцзин. «Женские уловки»: [выходящий раз в два месяца журнал] Женский вопрос [Фунюй яньцзю луньцун] и которую советует женщинам римский поэт Овидий (43 г. до н. э. — ок. 18 г. н. э.) в третьей книге «Науки любви» [Ars amatoria]:

Первое время любовник пусть наслаждается мыслью,

Что для него одного спальня открыта твоя.

Но, подождав, ты дай ему знать, что есть и соперник:

Если не сделаешь так — быстро увянет любовь…

Там, где опасности нет, всегда наслажденье ленивей:

Будь ты Лаисы[421] (Thaide) вольней, а притворись, что в плену.

Дверь запри на замок, а любовник пусть лезет в окошко;

Встреть его, трепетный страх изобразив на лице;

Умной служанке вели вбежать и вскричать: «Мы погибли!»,

Чтобы любовник, дрожа, прятался где ни пришлось…

Стоном своим обмани, мнимую вырази сласть…

Но и в обмане своем себя постарайся не выдать —

Пусть об отраде твердят и содроганье, и взор,

И вылетающий вздох, и лепет, свидетель о счастье…

[Пер. М. Гаспарова; строки 591–594, 603–608,801- 804].

Подобное конкретное выражение искусства любви (см. также: René Khawam. «Les ruses des femmes». Париж, 1994)[422] согласно китайским представлениям в стратагеме красавицы не выдвигается на передний план. Скорее там речь идет о достижении (чаще всего преследуемой мужчиной) цели ловким использованием опытной в искусстве любви женщины или — в более широком смысле — чего-то еще, что могло бы прельстить жертву стратагемы.