Примечательно, что Мао Дунь (1896–1981) в своем романе «Перед рассветом» прямо указывает на стратагему 32. К сожалению, Франц Кун в своем переводе (Франкфурт-на-Майне, 1983, с. 312) упускает этот стратагемный намек. Владелец спичечного завода обезоруживает разъяренную делегацию рабочих своим смехом и словами, давая понять, что удерживать их не собирается. Подобно Сыма И, которому Чжугэ Лян не чинил никаких препятствий, а напротив, открыл город, восемь представителей рабочих тоже в итоге решили, что своими действиями — поджогом дома — сыграют на руку противнику, а вовсе не навредят ему, и поэтому отказались от своих намерений.

В статье под названием «Стратагема пустого города в новом обличье» шанхайская газета Литературное собрание [Вэньхуэй бао] в апреле 1982 г. рассказала о принадлежащей шанхайскому судоходству пристани Чжуцзябинь в расположенном на восточном берегу р. Хуанпу городском квартале Пудун. Ведущие к набережной железные ворота из-за поломки перестали закрываться. Днем еще можно было как-то за всем уследить, а вот что делать ночью? И тогда оба охранника прибегли к стратагеме. Они зажигали над входом светильники, а сами отправлялись в караульное помещение, где засыпали сном праведников, уверенные, что никто не осмелится воровать.

Поначалу стратагема пустого города себя оправдывала. Но однажды около полуночи на пристань Чжуцзябинь пожаловал гражданский патруль квартала Пудун. Дотошные патрульные увидели открытыми ворота пристани, освещаемые светильниками, размещенными над караульным помещением. Однако самих охранников видно не было. Патрульные прождали около часа, но никто из охраны так и не появился. Посоветовавшись, патрульные решили потревожить сон вахтеров. Они вошли на пристань и отправились к складам. Там взяли два длинных и толстых бревна и, производя большой шум, выволокли их за проходную. На другой день начальник патруля прибыл на пристань и осведомился, не было ли ночью каких-либо происшествий, на что получил уклончивый ответ: «Во всяком случае, нам ничего не известно». Когда же начальник патруля предложил охранникам забрать бревна, те сказали: «Мы не знаем, кто выгрузил древесину на пристани».

Месяц спустя бревна, хоть и были возвращены на пристань, продолжали числиться бесхозными. Разумеется, те, кому принадлежала древесина, из-за своей халатности вряд ли заметили пропажу двух бревен при дальнейшей транспортировке груза. Их небрежность — не удосужились заметить пропажу двух бревен — лишь теперь всплыла наружу, но они не захотели нести за это ответственность. Поэтому повели себя так, словно это их и не касается, и не дали о себе знать. «Возможно, — заключает заметка в шанхайской газете, — владелец бревен тоже решил лучше довериться стратагеме пустого города [т. е. решил блистать отсутствием, см. 32.19]? Патруль, во всяком случае, продолжает свое расследование».

О схожем использовании стратагемы 32 сообщила шанхайская газета Литературное собрание [Вэньхуэй бао] за 1.04.1983 г. в статье с названием «Подобная «стратагема пустого города» недопустима». Два охранника универсального магазина, всякий раз заступая на дежурство, включали свет на первом этаже и отправлялись спать этажом выше. Освещенные окна должны были свидетельствовать об охране магазина. Двое сбежавших заключенных, последив за магазином, раскрыли стратагему и украли товара на сумму свыше 1100 юаней. «Вы скажете — мелочь? — пишет Чэнь Чжао в этой связи в своем очерке «Стратагема пустого города» прежде и сейчас» (Освобождение [ «Цзефан жибао»]. Шанхай, 31.05-1990). — Однако подобные происшествия показывают, что многие по-прежнему прославляют «стратагему пустого города». Как они только додумались сравнить себя с Чжугэ Ляном, а преступников с Сыма И? Разве не заслужили такие недотепы, — заключает свои размышления Чэнь Чжао, — хорошего пинка, чтобы наконец очнулись?»

Стратагема пустого города может быть истолкована двояко: либо как «стратагема сокрытия пустоты на самом деле пустого, иначе говоря, беззащитного города», либо как «стратагема разыгранной пустоты в действительности не пустого, а защищенного города».

Согласно первой разновидности город на самом деле «пуст», т. е. не готов обороняться от приближающегося противника (см. также 2.2). Демонстративное или какое-то иное, необычное выставление на глаза своей пустоты может вызвать у противника подозрение, что это лишь видимость, за которой таится некая угроза, страх перед которой и заставляет его воздержаться от нападения на пустой город. Стратагема 32 в этом случае служит для защиты от нападения.

Согласно второй разновидности стратагемы 32 никакой пустоты нет, она показная и служит для заманивания противника, который полагает, что вторгается на незащищенную территорию, где на самом деле его ожидает засада. Стратагема 32 в этом случае направлена на то, чтобы заставить противника начать наступление, а затем его уничтожить (см. 22.2). Истолкованная таким образом стратагема 32 стремится к противоположной от той, что ставит перед собой первая, считающаяся исходной. Если ограничить стратагему 32 ее исходным содержанием, тогда ее вторая разновидность скорее подпадает под стратагему 22 и 28.

Рассмотрим подробнее стратагему 32 в ее исходном значении.

«Они напускают на себя откровенность лишь в целях ведения войны», — писал Мао Цзэдун 28.08.1949 г. [в статье для агентства Синьхуа «Почему нужна дискуссия о Белой книге?» (Мао Цзэдун. Избранные произведения. Т. 4. Пекин, 1969, с. 545)]. При проведении стратагемы 32 откровенность не напускают, но откровенность хитро используют.

Бывает «пустота» сама по себе (см. 2.2), т. е. отсутствие силы или обороноспособности, намеренно показывающая еще большую беспомощность. Например, имея скудные оборонительные ресурсы, их скрывают, а располагая крайне малыми силами, их тоже прячут от противника либо, будучи плохо подготовленными к вражескому нападению, делают вид, что вовсе к нему не готовы. Цель подобных мер — вселить в неприятеля неуверенность до полной потери ориентации. Действительно ли беззащитен противник, как об этом свидетельствует его состояние? Или же он затаился?

На войне противнику сообщается такое обилие сведений о собственном положении, что у того зарождается недоверие. Даже бесхитростное положение вынуждает его все тщательно взвешивать, ничего не принимая на веру. А когда возникает необычное, как в случае со стратагемой 32, положение, то уже закравшееся подозрение возрастает многократно и противник перестает верить собственным глазам. Такое психологическое состояние и призвана вызвать у противника стратагема 32, на что указывал еще [составленный неизвестным автором минской эпохи] военный трактат [из 12 глав] «Замыслы соломенной хижины» [ «Цаолу цзинлюэ»]: «если пуст, выставляешь свою пустоту так, что враг сомневается в ней, подозревая полноту» [ «сюй эр сюй чжи, ши ди чжуань и во вэй ши», гл. 6 «Пустота и Полнота» («Сюй ши»)]. В случае удачи стратагемы ее жертва утвердится в мнении, противоположном тому, что он видит (т. е. пустоту), посчитает город пустым лишь внешне и оставит своего противника в покое.

Поскольку стратагема 32 из ничего — реально отсутствующей военной силы — создает нечто — страх неприятеля перед предполагаемой засадой, она предстает еще и разновидностью стратагемы 7. Но в отличие от нее к стратагеме 32 прибегают лишь в случае крайней опасности, при такой слабости, когда просто нет иного выхода. В первую голову это оборонительная стратагема, предназначенная сугубо для самозащиты, и представляет собой простую затяжку времени. Пока стратагема 32 вводит противника в заблуждение, нужно незамедлительно заняться укреплением собственного положения или бежать.