Она отсалютовала фужером, и над столом снова понеслось «Уррраааа!», и сдвинулись бокалы с компотом, звякнули фужеры с шампанским, и даже собаки залаяли радостно, хотя вряд ли понимали, в чем дело. А Яна, залпом проглотив шампанское, под шумок выскользнула из-за стола и пошла в дом — туда, где её лучшая подруга кормила свою маленькую дочку.

Она застала Таню на кухне — та пристроилась у стола, дуя на ложку с куриным супом, и пытаясь накормить девчушку в розовом костюмчике, ту самую, что спала в коляске, когда приехали гости. Сейчас она сидела на высоком детском стульчике, и, запустив пятерню в бант, сосредоточенно стягивала его с головы. Татьяна изменилась: похудела, черты лица заострились, тени под глазами стали гуще. Но эти глаза сияли, и было в них что-то — спокойствие, мудрость, счастье?… — то, что делало её повзрослевшей, по-настоящему зрелой. Оттянув широкий ворот синей блузки, обмахиваясь им — на кухне было душно, жар шел и от плиты, и из открытого окна — она приговаривала:

— Вот Настюша супчик съест — и вырастет большая-пребольшая! А потом за маму съест, и за папу, и за бабу Аллу, и за Олю, и за Серёжу…

Она обернулась, услышав шаги подруги, и сказала с улыбкой:

— Знаешь, Янка, так хорошо, когда много детей — пока всех перечислишь, тарелка опустеет!

Яна нагнулась, поцеловала её в щёку, ощутив аромат духов. Устроилась на стуле напротив, и сказала, кивнув на девочку:

— Наконец-то могу познакомиться с твоей принцессой! Столько времени прошло с тех пор, как мы вот так вот могли сесть и поболтать.

— Ну, я надеюсь, ты счастлива в своём Краснодаре? — в глазах Татьяны зажглись лукавые огоньки. — А ведь не хотела уезжать.

— Да, не хотела. Дура была, — легко согласилась Яна. — И да, счастлива. Дети при мне, работа… И, знаешь, может быть, я скоро снова выйду замуж!

— Серьёзно? — обрадовалась Таня. — Это же здорово! Надеюсь, за Виталия?

— За него. А если бы не переехала, не встретились бы… Ну да ладно, мне и так стыдно, что я тебе о нём все уши по скайпу прожужжала. А ведь болтали всё это время урывками. Но я понимаю — дети, времени нет… Ты давай, расскажи, как сама? Как в роли многодетной мамы?

— Янка, да конечно, непросто, — ответила Таня, скармливая дочке очередную ложку супа. — Пока продали свои дома, пока нашли этот. Опять же, перестроить кое-что было нужно, территорию для детей переделать, микроавтобус купить. Ладно хоть аптеки удалось продать за хорошую цену, а недвижимость я оставила, теперь и с аренды деньги идут. Всё же очень дорого, а ребят обуть-одеть надо, образование дать, на отдых свозить… Так вот, стали семейный детдом организовывать — и начались эти мытарства с бумажками, а тут и я забеременела, сложнее стало. Потом стали детей брать, все эти суды, усыновления… Плюс к тому, у каждого ребенка свой характер, привычки, к каждому нужно свой подход найти. И судьбы ведь непростые.

Татьяна помолчала, взгляд затуманился от воспоминаний:

— Катюшка, первая наша девочка, с семи лет по детдомам, а пока родителей прав не лишили, успела насмотреться и на пьянки, и на драки… Ей десять было, когда мы её взяли. Так она всё боялась, что обратно отдадим, жалась ко мне, старалась угодить. Я уж, как могла, объясняла, что она полноправный член семьи, учила своё мнение отстаивать, желания выражать.

— А ведь это она нас встретила, — заметила Яна. — Красивая девочка.

— После неё мы Юлечку забрали, — кивнула Таня. — Видела её? Полненькая такая, пианистка наша. Ей было семь, когда родители погибли. Юля полгода у тётки родной пожила, у той дом на параллельной улице, почти соседка наша. Но она как поняла, что дотация на ребенка небольшая, так и пришла к нам: заберите, мол, а не то в детдом оформлю. А Юля девочка творческая, и очень ранимая, чуть что не по ней — сразу в слёзы, даже убежать пыталась. Мы с Юрой очень старались, чтобы она себя у нас хорошо почувствовала, чтобы не думала, будто мы тоже детей из-за денег берём, а строгость наша от нелюбви — поняла в итоге, что мы стараемся ко всем одинаково относиться.

— Баба! — сказала Настя, и потянулась к банке яблочного пюре, стоящей на краю стола. — Ба-ба-ба-ба-ба!

— А вот супчик доедим, потом пюре твоё любимое скушаем и пойдём к бабе, — ответила ей Татьяна, и промокнула слюнявчиком дочкины губки. Сказала Яне, довольно хохотнув: — Аллу Петровну любит до безумия, всё баба, да баба… И та Настюшку с рук не спускает. Я уж протестовать пыталась, тяжелая ведь — а у Петровны спина больная. Но та и слышать не хочет.

— А тётя Аля, я смотрю, тоже с вами живёт?

Татьяна кивнула, сунула дочке в рот ещё одну ложку супа. Принялась объяснять:

— Понимаешь, изначально не заладилось у них с Волеговым. Никак не могла простить ему смерть Натальи. Его винила почему-то. Она, если честно, странноватая — но с годами помягче стала. С детьми возится по мере возможности — здоровье-то до конца не восстановилось. Общаться стала нормально, а то ведь после больницы всё молчала, переживала своё горе. Мне кажется, Петровна хорошо на неё влияет. Она же постарше тёти Али, и характер другой — бойкий, мудрости в ней больше. И вот Петровна всё внушает ей, что грех на Волегова обижаться. Ну и прогресс налицо: тётя Аля уже два раза к Сергею с Анютой ездила, жила у них по несколько месяцев. А теперь вот тоже их ждет, хочет уехать уже навсегда. Всё-таки там Вика, подросла она, скучает по бабушке. А здесь Петровна будет по ней скучать… Они же постоянно вдвоем, всегда находили, о чем поговорить. Но если выбирать между ней и детьми, Петровна всегда с малышами.

— Ты говоришь, она Настюшку очень любит. А к другим детям как? — поколебавшись, спросила Яна.

— Ты знаешь, она молодец, — с любовью сказала Татьяна. — Ко всем, будто к родным внукам, относится. А ведь дети непростые у нас. Мишку мать била и в тёмном чулане запирала, вот до сих пор расхлёбываем, энурез лечим. У Игорька тоже судьба не из лёгких — отец на его глазах погиб, со скалы сорвался, когда они в горы ходили. А мать через несколько месяцев с собой покончила, Игорь из школы вернулся — а она висит… Нервный мальчишка, вспыльчивый очень. Мы сначала думали, не справимся. Но ничего, притёрлись. Помогло ещё и то, что они с Мишкой очень сдружились, вот прям не разлей вода. Нет, иногда и подраться могут, и пошуметь, но Юра с ними разговаривает, занимается постоянно. В футбол записал, чтобы энергию в мирное русло направить.

Она вытерла вспотевший лоб тыльной стороной ладони:

— Ох, жарища… Ну так вот. Лиза и Саша, близняшки наши, тоже девочки непростые: их мать-алкоголичка заставляла деньги зарабатывать, и они с её сожителем по электричкам попрошайничали. Ни в детский сад, ни в школу не ходили, пока их полиция не забрала. Им тогда по девять лет было. Так они даже читать не умели, представляешь? Я с ними школьную программу за первый-второй класс сама прошла, так они умнички такие, всё на лету схватывают. Прошлым летом сдали экзамен и сразу пошли в третий класс. Ты не представляешь, как мы с Юрой радовались! Да и для них это, как победа. Но ленятся. К тому же, нет привычки учиться, усидчивости не хватает. И в середине третьего класса съехали обе, особенно по английскому. Но мы репетитора наняли, справились. Кстати, с этим репетитором и Серёжка занимается, и Катюшка. Просто у них склонности к языкам есть, вот мы и стараемся развивать. Других детей не заставляем.

— Серёжа — это старший?

— Да, Моцарт наш, — улыбнулась Татьяна, открывая банку пюре. Увидев это, Настя оживилась, забарабанила ручками по деревянным перилам детского стульчика. Таня сунула ей в рот полную ложку, и на личике девочки появилось такое искреннее выражение блаженства, что Таня и Яна рассмеялись в голос. И Татьяна продолжила рассказывать: — У Серёжи сильный музыкальный дар, он уже сейчас очень сложные произведения играет. Абсолютный слух, может подобрать любую мелодию. Судьба — не приведи Господь. Представляешь, родился в семье сектантов. Те жили где-то в Сибири, в тайге, у них там община своя была, никаких благ цивилизации, всё по старинке. Я не знаю, что там за вера, но когда у этих сектантов ребенок рождается, его отдают в общий дом. И воспитывают сообща, так что он даже не знает, кто его родные мама и папа. Учат только молитвам и домашнему труду: дрова колоть, за скотиной ходить и так далее. А за любую провинность лупят до полусмерти.