Воспользовавшись тем, что я отвлеклась на участкового, Вадик с устрашающим утробным рычанием ворвался в квартиру и потопал — в грязной обуви! — искать свою сбежавшую супругу. Да и хрен с ним! Может, оно и к лучшему?.. Интересно, что за компромат раскопала Алекс? Ладно, выбросить Вадьку и потом не поздно, пусть уже выяснят всё… Лишь бы квартиру мне не разгромили.

И всё же я совершенно не понимаю, что за эмоции заставляют людей терять контроль и вести себя, как дикие животные… Дурдом какой-то!..

Деликатное покашливание участкового возвращает меня к действительности. Мама по-прежнему красуется в полупрозрачной сорочке и плевать ей на краснеющие уши мужчины — она пасёт за нами со странной смесью ехидства и тревоги.

— Доброе утро, дядь Серёж, — вежливо приветствую старого знакомого. — Что опять стряслось?

— Ды-ы… говорят, ты тут пожар устроила…

Спрашивать, кто говорит эту хрень, смысла нет — сама знаю. Усмехаюсь.

— Кашка подгорела на плите. Зайдите, проверьте, — я посторонилась, намереваясь впустить участкового. Топтать так топтать чистый пол!

— Сильно подгорела, — сокрушается он, втягивая носом воздух.

— Арестуете, дядь Серёж? — протягиваю ему запястья, а мама больно щиплет меня за ягодицу и тихо шипит в затылок:

— Что творишь, дура?

— Айка, ты это… не чуди тут, — смущается участковый. — Там ещё соседи снизу жаловались, что твой ворон им всё бельё загадил…

Это не новость — два года уже жалуются и упорно не хотят накрывать своё бельё.

— Вот! — с победным торжеством вклинивается мама. — А я давно говорю, что этой дикой твари не место в квартире!

— Это точно! — испепеляю её взглядом.

— Гм, так что делать-то будем с Ричардом? — нарочито строго спрашивает наш безвредный блюститель порядка.

— Не проблема! Сейчас жопу ему заткну! — рявкаю громко, зная, что добрая половина соседей греет уши у своих дверей.

— Кому заткнёшь? — звучит с притворным испугом до боли знакомый голос.

И снова этот запах… Даже сквозь невыветрившуюся гарь он проникает в ноздри и нервирует моё обоняние.

Рябинин-старший с непередаваемым выражением на лице преодолевает последнюю ступеньку, держась за свой зад.

Я же изо всех сил стискиваю зубы, чтобы не рассмеяться.

— Ещё один гость, — цежу, грозно глядя ему в глаза. — Там за Вами большая очередь, Пал Ильич?

Оглядывается, будто проверяя, и улыбается.

— Я попросил за мной не занимать…

Наш доблестный, но обычно неповоротливый участковый дядя Серёжа, зажав толстыми пальцами визитку Рябинина, с явным облегчением и невиданной резвостью ускакал вниз, перепрыгивая ступеньки. Навёл порядок, короче, — молодец!

Мама же, опомнившись, что до сих пор дефилирует по квартире босиком и в ночной сорочке, расщебеталась, изображая смущение перед неожиданным гостем, и под предлогом, что все её вещи находятся на поле брани, напялила на себя крошечный розовый халатик Стефании. Кстати, без него было гораздо приличнее. Но от Стешкиного «Ой, мамуль, ты у нас прям, как девочка!» наша перезревшая девчонка несказанно воодушевилась и рванула брать быка за рога. Ну, а в нашем случае — рябину за… За что, кстати?.. За сук, наверное.

Как отреагировал рябиновый сучок на розовый клочок — неизвестно — мы со Стеф остались в моей комнате, чтобы не мешать их общению. А вот «девочка» Настя, кажется, всерьёз задалась целью завладеть фамилией и кошельком дяди Паши. Ну и овощ ей в помощь!

— Кар-рау-ул! — горланит Ричард и суетливо мечется по подоконнику.

— Да успокойся, Ричи, уже не горим, — бросаю ему раздражённо, но мыслями я не здесь…

Так-то да — караул по всем фронтам!

Стешка утешает Ричарда, рассказывает ему о своём неудавшемся завтраке и о беспокойстве за Алекс. Из комнаты, где Вадик уединился с молодой женой, периодически доносится какой-то грохот (мебель крушат, наверное), но почему-то криков нет. Хотя Алекс никогда не была горластой…

— Как думаешь, они п-помирятся? — спрашивает Стеф то ли у меня, то ли у ворона.

Пусть отвечает Ричи. А мне зачем об этом думать, если главные герои этой мелодрамы уже решают вопрос?..

А я думаю о том, как бы никто не спёр мои саженцы. И размышляю, как бы мне быстро и не слишком дорого воздвигнуть качественный забор и где в это время найти свободных и толковых кровельщиков… А ещё думаю… почему же я никогда не замечала, что у нашей мамы такой противный голос. Особенно сейчас, когда она на тонкой ноте произносит: «Павлуша». Разговор из кухни почти не слышен, но вот это её «Павлик» и «Павлуша», как пенопластом по стеклу.

Вот и Стешке завывания нашей девочки-припевочки, похоже, режут слух.

— Ай, а вдруг мама с дядей П-пашей… ну… захотят б-быть вместе?..

— Значит, будут, — я пожимаю плечами.

— А к-как же п-папа? — расстроенно бормочет Стефания.

Папа… А что папа? Он безвозвратный попаданец в волшебный мир информатики и наноэлектроники. Пиликнет напоминалка — вынырнет ненадолго — поздравит дочь с днём рождения или там со свадьбой какой-нибудь… Отслюнявит деньжат и с нетерпением провалится обратно — тестировать, оптимизировать, модернизировать… Ну-у, найдёт, наверное, для своего тоскующего смычка какой-нибудь другой инструмент — поспокойнее. Наша-то мама ну ни разу не Скрипка — скорее уж балалайка долгоиграющая. А Пал Ильич как раз уже матёрый балалаечник, так что глядишь — и сыграются…

Когда скрипнула дверь в комнате напротив, Стешка ломанулась в коридор, как сайгак. Выглядываю следом… и удовлетворённо улыбаюсь. Вадик, весь потрёпанный и с ободранными рожей и шеей, приглаживает вздыбленные и наверняка прореженные волосы.

Ну что — отыгрался хрен на Скрипке?!.

Но несчастным Вадька не выглядит — значит, подлатал-таки семейную лодочку… Аминь! Бросаю вопросительный взгляд на застывшую в дверях Алекс. Стешка уже повисла на ней — обнимает, целует и что-то тихо и быстро бормочет, а Алекс, поглаживая младшенькую, смотрит на меня.

Но ещё более выразительным взглядом меня сверлит Вадик. Жуть как это бесит! Для меня всё вот это чтение между строк, как биология за девятый класс — смотрю в книгу, вижу фигу. Ну… ладно, пойду разбираться.

— Стеш, наколдуй нам завтрак, пожалуйста, — прошу сестрёнку, — только на крыс больше не отвлекайся.

— Прости, — она смущается и тут же смеётся. — Айчик, я сейчас быстренько сделаю. Вадим, пойдём в кухню.

Стеф утягивает за руку тревожно оглядывающегося Вадика, и мы с Алекс остаёмся вдвоём.

Оказалось, меня ждёт очередное за утро испытание.

— Ну и что это за фигня? — я беспечно фыркаю, когда сестра демонстрирует мне фото в своём мобильнике, которое ей рано утром прислал тайный доброжелатель с неизвестного номера.

Скорее уж, доброжелательница — какая-нибудь Вадькина поклонница — с днём рождения поздравила.

— Это мальчишник моего мужа, Ай. А ты действительно думаешь, что это фигня? — Алекс прожигает меня своим золотисто-карим взглядом и ждёт честного ответа. Именно за этим я здесь, ведь я никогда ей не вру.

На самом деле это фото — совсем не фигня. На нём я сразу узнаю интерьер «Антракта» и не могу не узнать Вадика, утопившего свой нос в пышных сиськах уже знакомой мне брюнетки. Именно с этой кобылицей он и выезжал в лес по дрова — он там палки бросал, а она с подвыванием ловила.

— А разве я не предупреждала тебя, что Вадик кобель? — жёстко луплю сестре в глаза и, пока они не вылезли из орбит, добавляю: — Кажется, на этом фото твой ещё НЕ муж прощается со своими кобелиными привычками. Знающие люди говорят, что мальчишники всегда такие.

А знающие люди — это Вадик.

— А где его руки? — шипит Алекс, тыча в экран.

Догадаться несложно, но, к счастью, мешает стол, да и папарацци попался кривоглазый. Узнать бы ещё, кто это, и повыбивать глаза, чтоб не таращились на чужую территорию… Территорию плотской и неудержимой любви. Вот такая она, кобелиная любовь — встань-ка, сучка, буквой «зю», я любовь в тебя вонзю.